Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия

— Меня ждет та же участь, — сказал Момбергер, — если только бог не рассудит иначе. Да и вас тоже.

Бэрден отрицательно покачал головой.

— Когда я отсюда уйду, я уж больше сюда не приду. Слишком больно.

— Все так говорят, и все приходят. Если и есть что-нибудь бесполезнее вышедшего в тираж американского сенатора, то такую вещь на выставке показывать надо.

— Вы уже получили уведомление?

Бэрден покачал головой.

— Я все пробую дозвониться до лидера большинства. Все линии заняты.

— И из Белого дома ничего?

— Ничего. Но я буду здесь. На девять вечера назначено совещание лидеров конгресса. Так что я готовлюсь.

— Чудно. Вот не думал, что может такое случиться. — Рука Момбергера лежала на голове Цицерона — он считал его неудачным скульптурным подобием своего старого друга Уильяма Дженнингса Брайана.

— Похоже, он тоже не думал. Я говорю о президенте.

— Он изрядный стервец, но мне не верится, чтобы он умышленно угробил весь наш флот. — В душе Момбергер был приверженцем Нового курса. В результате отношения между ними зачастую были натянутыми, тем более что президент старался сделать так, чтобы все благодеяния их штату шли через Момбергера — обстоятельство, отнюдь не облегчавшее Бэрдену его переизбрания в 1944 году.

— Даже Франклин может просчитаться. — Бэрден сказал это нейтральным тоном. Он мог себе это позволить. На президенте лежала прямая ответственность за величайшее поражение, нанесенное Соединенным Штатам со времени войны 1812 года. Чего доброго, против него еще возбудят процесс импичмента. — Мы все должны сплотиться вокруг него, — сказал Бэрден.

Они сидели молча; время словно остановилось в канун этого зимнего вечера, и им оставалось только ждать, когда президент позовет их в бой.

— Между прочим, как ваше здоровье? — По голосу Момбергер был участливый друг, но Бэрден знал, что перед ним всего-навсего небеспристрастный политический деятель.

— Как нельзя лучше. — Это была почти правда. — Собственно говоря, у меня был не удар — это была неправда, — а так называемая временная закупорка сосуда в мозгу, что-то вроде спазма. — Это было мягко сказано. — Неделю-другую были затруднения с речью, но этим все ограничилось. — Ограничилось? Он до сих пор вскакивал среди ночи с кошмарной мыслью, что в его мозгу лопнул сосуд, лишив его речи, зрения, возможности двигаться, а то и еще хуже — поселив безумие под сводом его черепа, ибо он знал теперь, что самые ужасные человеческие страдания могут быть вызваны каплей крови, просочившейся из отведенного ей русла в мозговую ткань.

Клей вихрем ворвался в приемную.

— Здравствуйте, сенатор.

Момбергер, с которым Клей обменялся горячим рукопожатием, сказал:

— Привет, конгрессмен. — Момбергер любил Клея и уже оказал ему молчаливую поддержку на дополнительных выборах.

— Не конгрессмен, а капитан армии США Овербэри. — Клей повернулся к Бэрдену, словно желая извиниться перед ним. — Все уже оформлено.

— Так скоро? — только и мог сказать Бэрден.

— Последние полгода я поддерживал постоянный контакт с военным министерством, так, на всякий случай. Ну вот, теперь случай налицо.

— Стало быть, вы не собираетесь баллотироваться? — вдруг оживился Момбергер.

Клей покачал головой.

— Как можно, когда война?

— Молодец. — Момбергер повернулся к Бэрдену. — Надо бы дать знать судье.

Бэрден кивнул:

— Я зайду к нему сегодня вечером.

Момбергер направился к двери.

— Расскажите мне, о чем будет говорить президент. — Он вышел. Через несколько минут, подумал Бэрден, какое бы национальное бедствие ни постигло страну, его коллега позвонит судье и предложит кого-нибудь из своих для баллотировки по Второму округу.

— Вы увидите президента?

— Да, наверное. По радио передавали, что все лидеры конгресса будут введены в курс событий сегодня вечером в Белом доме. Дай мне папку по Дальнему Востоку.

Клей выложил папку на стол.

— И еще те заметки, что я сделал после разговора с японским послом Курусу. — Бэрден в изумлении покачал головой. — Подумать только, он был здесь, разговаривал с Хэллом, а в это время Пёрл-Харбор бомбили. Фантастическое коварство!

Когда Клей разложил бумаги, Бэрден спросил:

— Что говорят в Лавровом доме?

— Что это заговор, что же еще? Блэз полагает, президент сам отдал приказ взорвать корабли.

— Очень может быть! Инид там была?

Клей нахмурился:

— Нет. Насколько мне известно, она дома.

В открытой двери кабинета показался сенатский рассыльный. Монотонной скороговоркой он произнес:

— Сенатор, лидер большинства велел передать:' завтра на двенадцать тридцать назначено совместное заседание обеих палат конгресса.

Мальчик уже вышел было из приемной, когда Бэрден окликнул его:

— Постой, сынок. — Мальчик остановился. — Это все, что сказал лидер большинства?

— Да, сэр. Одно и то же сообщение всем сенаторам. Президент выступит завтра в двенадцать тридцать на совместном заседании. — С этими словами мальчик исчез.

Бэрден нахмурился:

— Клей, справься на всякий случай у секретаря сенатора Баркли, когда и где мы заседаем сегодня.

Испытывая потребность в утешении, Бэрден позвонил в Нью-Йорк Эду Нилсону. Но Нилсон не утешил его: он был доволен, что Соединенные Штаты наконец-то определили свою позицию. С неожиданной горячностью Бэрден сказал:

— Я не хочу войны — никакой, никогда. На свете нет ничего дороже человеческой жизни.

В трубке раздался сухой смешок:

— Вы позволите вас цитировать, сенатор?

Бэрден в свою очередь тоже рассмеялся:

— Нет, не позволю. Но я говорю это вполне серьезно.

— Но ведь Гитлера надо обуздать. А как это сделать без войны?

— Не знаю. Этого еще никто не знал и не знает. — Расстроенный звуком своего голоса, в котором вдруг послышалось отчаяние, он переменил тему разговора и сообщил о том, что Клей поступил на военную службу.

— Неплохая мысль, — ответил Нилсон. — С солдатским прошлым и хорошим послужным списком он будет сильным кандидатом.

— А если погибнет?

Тут вернулся Клей, в полном неведении относительно того, что обсуждался вопрос о его смерти.

— Зачем загадывать на будущее? — Голос Нилсона звучал сухо. — Как ваше здоровье, между прочим?

Бэрден ответил так, как он обычно отвечал в таких случаях, и положил трубку. Он выжидающе глядел на Клея, и наконец тот сказал:

— Похоже, вас нет в списке приглашенных в Белый дом.

— Нет в списке? — Бэрден был изумлен. — Но ведь сенатор Остин приглашен, а я, несомненно, выше его рангом… — Он резко оборвал себя, не желая выдавать свою боль. — Что ж, надо полагать, это месть Франклина.

Клей кивнул.

— Сенатор Баркли очень извинялся. Вы поймете, что это от него не зависело, сказал он.

Бэрден простился с Клеем и вышел из здания сената. В холодных сумерках ему привиделся безвестный старый сенатор. Он медленно брел к вокзалу, в гостиницу, где он жил, вне сомнения, в маленьких комнатенках, битком набитых кипами пожелтевших «Ведомостей конгресса», альбомами газетных вырезок, пахнущими старым клеем, и фотографиями с автографами забытых знаменитостей. Подавленный этим видением, Бэрден кивнул Генри, и тот с шиком распахнул перед ним дверцу машины.

— В Белый дом, сенатор?

— Нет, домой.

Садясь в машину. Бэрден вдруг понял, что именно его расстроило — не столько оскорбление со стороны президента, сколько то, что он этого не предвидел. Человек, у которого до такой степени ослабло чутье, недолго продержится на политической сцене. «Неужели я начинаю сдавать?» — спрашивал он себя и ни в одном уголке сознания не находил достаточно убедительного отрицательного ответа.

Если Инид и была удивлена, то ничем не выдала своего удивления. Она сидела одна в гостиной в старом шелковом кимоно и красила ногти каким-то составом, который пахнул клеем от детской модели самолета и был похож на кровь.

— Добро пожаловать. — Она нахмурилась — не на него, а на ногти.

— Ты, конечно, слышала новость?

— Новость? — Она взглянула на него непонимающим взглядом.

— Ну, про Пёрл-Харбор.

— А, вот ты о чем. Да. Это ужасно. Если ты пришел повидаться с дочкой, то ничего не выйдет. Она отправилась в кровать без ужина. Детям необходима дисциплина. — Она говорила вызывающе, словно ждала нападок с его стороны.

— Я пришел повидаться с тобой.

— А, очень приятно, как папа? — Злость необычайно оживляла ее лицо.

— У него все отлично. Я поступил на военную службу.

— Тебе очень пойдет белый костюм, с такой штукой вокруг шеи, ну, тот, вроде женского спортивного.

— Это флотская форма. — Клей и сам не знал, чего он от нее хотел. Заверения в любви, которое можно было бы холодно отвергнуть или горячо принять? Сейчас он был способен и на то, и на другое.