Ги Меттан - Запад-Россия. Тысячелетняя Война
Укрепились в западном восприятии России и нелестные для нее комментарии и сравнения с постулатами французского Просвещения (идеи прогресса, замены монархии республикой и теория разделения властей). Понятно, что Россия осталась в стороне от этих важнейших новаций западного мышления, да и вряд ли могло быть иначе, ведь столь глубокие перемены, если и происходят, то вызревают столетиями, а кое-где и не вызрели до сих пор и были восприняты как заимствованные. Исключением был только XVIII век, когда имел место очно-эпистолярный диалог Петра I и Лейбница, а позднее Вольтера и Екатерины II. Эти крупные западные мыслители впервые в Новое время «поменяли регистр» и заговорили тогда о «сказочном потенциале России», о ее роли «моста» между западной и китайской цивилизациями и даже о «просвещенном абсолютизме» как возможном средстве для быстрого прогресса России в сторону «западной модели», Ги Меттан здесь делает важное для понимания нашей последующей истории замечание, что при всех этих многообещающих посулах Россия рассматривалась этими мыслителями исключительно как tabula rasa.
Иллюстрируя генезис французской русофобии, автор, разумеется, не мог обойти вниманием «Россию в 1839 году» Астольфа де Кюстина, эту, по его словам, «библию русофобии». Вряд ли возможно добавить что-то принципиально новое после комментариев, прозвучавших в России в связи с изданием первого полного перевода этой книги на русский язык в 1996 году. Если выйти за пределы дискуссии о природе российской власти и устройстве общества, об обидах «разбуженного книгой де Кюстина болезненного самолюбия» тогдашних и сегодняшних русских и рассмотреть эту книгу с точки зрения ее использования политиками, то открывается целая панорама долгосрочной внешнеполитической идеологии в отношении России. По де Кюстину, суть российских намерений составляют «огромные, смутные захватнические амбиции, которые могут появиться только в душах угнетенных людей», поскольку «эта нация в основе своей захватническая», «желающая насадить тиранию у других», нация, «стоящая на коленях рабства и мечтающая покорить весь мир». В то же время, по словам Ги Меттана, «уже 150 лет, как в Европе и Америке эта книга рассматривается как наиболее крупный монумент, когда-либо сооруженный русофобией». В итоге, принимая такой облик России за реальность (или выдавая его за таковую — см. эпиграф в начале послесловия), единственная возможная реакция на нее «нормальных государств» — это стратегия отпора, сдерживания и ослабления столь опасной угрозы. Вполне логично, что на этом столетиями и покоится ответная внешнеполитическая доктрина Запада. Порочный круг непонимания замыкается.
Говоря о «французской разновидности» русофобии, упомянем и причины случавшейся в истории смены западного подхода к России от непримиримой критики к сотрудничеству. На примере работ видных французских историков конца XIX века, Ги Меттан подводит читателя к пониманию алгоритма такого перехода, не потерявшего своего значения и сегодня. Он объясняет и конкретные причины этой перемены: в случае Франции мотивации были сугубо политическими — поражение во франко-прусской войне и намерение сдержать поднимающуюся Германию, для чего и возникла необходимость привлечь Россию в союзники. Для этой цели, по выражению Ги Меттана, был произведен «невиданный синтез противоположностей». Помимо неизменного тезиса об «извечной российской отсталости», был введен в оборот и новый тезис — о «поправимости дел в России», при условии, разумеется, открытия ее, говоря слогом XIX века, «для орошения благодатными западными ценностями, включая технологии, прогресс, промышленное развитие, иностранные инвестиции, развитие капитализма, которые привнесут в Россию западные институты, право, законы и политическую систему». Этим идеям и планам тогда не суждено было полностью сбыться, но, как показало время, алгоритм был воскрешен через сто лет, и вряд ли ему будет найдена скорая замена.
* * *И все же, спросит читатель, закрыв книгу, неужели картина столь мрачна и «генетически безнадежна», как рисует ее нам Ги Меттан? Может быть, он просто выбрал такое сугубо негативистское рассмотрение проблемы Россия — Запад? Ведь между участниками международных отношений всегда, к сожалению, существовало соперничество, давление, различные формы дискредитации, и Россия тут не исключение. Так стоит ли вообще «зацикливаться» на русофобии, тем более, что все мы знаем — страна наша пока далека от совершенства? Ответ на эти вопросы сложен, учитывая многообразие факторов, влияющих на международные отношения, решения в которых чаще всего диктуются не умозрительными схемами, а политической целесообразностью. Таким образом, там, безусловно, всегда остается пространство для диалога, политических и дипломатических маневров сторон. Иными словами, переносить из-за русофобии манихейский взгляд «Россия — осажденная крепость» на международные отношения XXI века было бы опасным заблуждением. Вместе с тем, русофобия реально существует на «совокупном Западе» и нередко служит там идеологическим и пропагандистским фоном, на котором строятся его отношения с Россией. Как найти в таких условиях взвешенное отношение к феномену русофобии? Взгляд на предмет, как представляется, может измениться, если рассматривать русофобию не просто как «последовательное накопление заблуждений, деформаций и искажений», а скорее как некую сложившуюся веками «историческую данность». В таком случае, конечно, нужно изучать и отвечать на нее, но вряд ли есть смысл в превращении борьбы с русофобией в первостепенную политическую задачу, в каждодневную полемику, подпитывающую болезненную реакцию российского общества на (нередко и справедливую) критику России. Вообще наши СМИ столь же остро реагируют на любую критику, сколь и чувствительны к каждому одобрительному слову из-за рубежа (кстати, по многолетнему опыту знаю, что «наши западные партнеры», как правило, преимущественно безмятежны на этот счет). Такая полемика с Западом по ряду причин будет оставаться по преимуществу «улицей с односторонним движением».
Каждое поколение в России рано или поздно возвращается к извечному вопросу, встающему после прочтения книги Ги Меттана — мы Европа или что-то особое? Конца этим спорам нет уже не первую сотню лет. Каждое поколение вновь примеряет на себя известные пушкинские слова о том, что «…Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою…». Есть, к примеру, рассуждения о цикличности российской истории, в частности, и о том, что касается ее отношений с Западом, обоснованно показывающие, что за истекшие три века Россия 14 (!) раз меняла свое ролевое отношение к западному миру. Книга Ги Меттана восполняет в данном случае очень важный аспект этой темы, отвечая на вопрос о том, как видится сама Россия со стороны Запада. Сопоставляя два ракурса проблемы Россия — Запад — наше собственное позиционирование и представление о нас извне, мы подходим, на мой взгляд, к одному из наиболее существенных аспектов рассматриваемой темы — вопросу о российской идентичности, точнее, неочевидности осознания таковой даже внутри самой страны. У нас весьма благосклонны к мнению С. Хантингтона, в соответствии с которым Россия представляет собой часть особой, отличной от Запада цивилизации. Однако его же характеристика России как «крупнейшей в мире расколотой цивилизации» привлекает почему-то гораздо меньше внимания. Суть же «расколотости» вкратце в том, что в таких странах существует несколько «цивилизационных групп» — устойчивых общностей, ориентирующихся на различные цивилизации. Касательно России, как минимум уже с середины XIX века, у серьезных российских и зарубежных исследователей на этот счет не было сомнений, что собственно и констатировал С. Хантингтон. Размышления на этот счет в постсоветское время возобновились с новой силой и составляют центральный элемент внутри- и внешнеполитической жизни страны.
Россия как страна с «расколотой идентичностью» представляет собой удобный объект для критики и воздействия со стороны Запада. «Расколотость», если следовать ей во внешней политике, способна подчас если не «обнулить» некоторые из внешнеполитических усилий, то создать у сторонних наблюдателей представление о стране, управляемой по «сломанному компасу». К примеру, мы часто и справедливо апеллируем к общности «христианских цивилизационных корней» и культуры России и Запада, абстрагируясь от важного водораздела — различий в политической культуре, где исторически у нас было гораздо меньше общего. Такое «переменчивое позиционирование» никогда в истории не придавало ни весомости, ни прочности внешнеполитическому положению, о какой бы стране ни шла речь. Не случайно в этом контексте выглядит название последней главы книги Ги Меттана «Запад в российском зеркале». Оно прямо связано с поиском идентичности самой Европой, а для «объединенной Европы» эта задача сегодня весьма актуальна и подтверждает известное положение о необходимости «другого» для формирования и поддержания собственной идентичности. Роль этого «другого» и была, по признанию некоторых западных теоретиков, издавна предназначена России. Подтверждением этого тезиса служит и попытка властей Украины отвести роль «другого» России.
