Квентин Скиннер - Макиавелли. Очень краткое введение
Самая красочная иллюстрация того, насколько человек способен почувствовать себя творцом судьбы, снова почерпнута из образцов античности. Он настаивает, что «Фортуна – это женщина» и, следовательно, готова соблазниться истинно мужскими качествами (87). Поэтому Макиавелли видит возможность стать союзником богини, изначально научившись действовать в гармонии с ее мощью и нейтрализуя изменчивость ее натуры.
Эта идея приводит Макиавелли к основному вопросу римских моралистов: что такое мы можем придумать, чтобы соблазнить Фортуну, чтобы она одарила нас своей улыбкой? Он отвечает точно теми словами, к которым прибегал ранее: делает акцент на том, что Фортуна – друг отважных, тех, кто «менее осторожен, зато более напорист». Он также развивает точку зрения, что самый большой отклик у Фортуны находят истинно мужские качества. Сперва следует замечание, что сильнее всего гнев богини способно вызвать отсутствие храбрости, а поскольку присутствие мужского начала служит заслоном против напора ее гнева, она направит свою страсть туда, где, по ее мнению, «нет преград и препятствий». В своих рассуждениях Макиавелли двигается еще дальше – он предполагает, что Фортуна являет всю мощь своего гнева тогда, когда человек не сумел явить ей мужскую доблесть, – подразумевая, что богиню настолько способны воодушевить упомянутые качества, что она никогда не направит на счастливца, сумевшего продемонстрировать их, свои смертоносные стрелы (85, 87).
Кроме того что Макиавелли повторяет подобные аргументы классических авторов, он рассматривает их с неожиданного ракурса – эротического, имея в виду, что Фортуна может получать удовольствие от своего рода извращения: ей нравятся те, кто обходится с ней наиболее жестко. Макиавелли не только утверждает, что «Фортуна – женщина, и обращаться с ней надо грубо», но и добавляет к этому, что она на самом деле «более склонна подчиняться тем мужчинам, которые обращаются с ней нагло и без церемоний» (87).
Предположение о том, что великие мужи могут снискать расположение Фортуны именно таким образом, иногда считают сугубо макиавеллевским, но здесь политик обращается к уже известным примерам. Идея о том, что Фортуне может противостоять сила, была выделена Сенекой, а Пикколомини в трактате «Сон о Фортуне» уже исследовал эротическую сторону этого представления. Когда он на страницах своего труда спрашивает богиню: «Кто долее других способен находиться с тобой?» – та отвечает, что больше всего ее привлекают мужчины, которые «могут удерживать мою мощь наравне с собственным величием духа». А когда он, в конце концов, осмеливается спросить: «Кто более всего тебе угоден из живущих?» – она отвечает, что смотрит с презрением на тех, «кто бежит от нее», ее более всего волнуют «обращающие ее в бегство» [10]
Если истинные мужи способны обуздать Фортуну и так достичь своих целей, следующим вопросом, который стоит задать, будет вопрос о том, какие цели должен ставить перед собой недавно избранный государь. Макиавелли начинает с минимума условий и приводит высказывание, которое рефреном проходит через весь текст «Государя»: основной целью нового правителя должно стать mantenere la stato , – то есть он должен сохранять имеющееся положение дел и особенно держать под контролем существующую систему государственного правления. Но наряду с этим, однако, есть и более отдаленные цели, и, обращаясь к ним, Макиавелли вновь раскрывает себя как истинного наследника мыслителей Рима. Политик принимает за аксиому представление, что все люди превыше всего хотят быть осыпанными дарами Фортуны, и поэтому полностью отвергает ортодоксальное христианское размышление (развиваемое, к примеру, святым Фомой Аквинским в труде «Правление государей») о том, что хороший правитель должен избегать искушения мирской славой, богатством и искать награды небесной. Наоборот, для Макиавелли очевидным является то, что высшей наградой людям в их стремлении помериться силой должны стать слава и богатство – два прекрасных дара, которыми может наделить Фортуна (85).
Как и мыслители Рима, Макиавелли отметает обвинение в том, что сильные мира сего в первую очередь ищут только богатства. Самой благородной целью для «прозорливого талантливого государя» должна стать организация государственного правления, способная принести ему честь и славу (87). Для избранных в первый раз, добавляет политик, даже существует возможность снискать «двойную славу» – у них появляется шанс не только быть избранным на правление, но и укрепить его «справедливыми законами, надежными союзниками и наглядными действиями» (83). Достижение мировой славы и почета для Макиавелли есть высшая цель, ничуть не менее, чем для Ливия и Цицерона. Когда в последней главе трактата «Государь» политик задается вопросом, являются ли условия правления в Италии благоприятными для успеха недавно избранного правителя, он рассматривает только такую ситуацию, когда на трон приходит истинный муж, стремящийся «переплавить себя в форму, способную принести ему славу» (87). Когда Макиавелли восхищается Фердинандом Испанским (правителем, которого он уважает больше всего из современных государственных мужей), он имеет в виду, что тот «сотворил великие вещи и благодаря этому снискал славу самого известного правителя в истории христианства» (76).
Таких целей, считает Макиавелли, достичь непросто даже в случае максимального облегчения задачи – например, когда правитель наследует трон (6). А уж если муж становится государем благодаря расположению Фортуны, их особенно трудно реализовать. Удержать бразды правления сложно, новому государю нужно время, чтобы «пустить корни», и он может быть особенно быстро скинут при первом же неблагоприятном движении Фортуны (23). Он не может – а лучше сказать, не должен – рассчитывать на то, что благосклонность Фортуны будет продолжаться бесконечно, ее фавор есть самая ненадежная вещь на свете. Следующим вопросом для такого правителя, самым главным, как считает Макиавелли, должно стать определение принципов и правил, последовательно следуя которым он сможет укрепить свое положение на троне (83). Остальная часть трактата посвящена именно этой проблеме.
Революция Макиавелли
Совет политика государю содержит две части. Первым основным замечанием стало следующее: «Основа любого государства – это хорошие законы и хорошая армия». Более того, хорошая армия более важна, чем хорошие законы, потому что «невозможно иметь достойные законы, если армия слабая», а там, «где крепкая армия – справедливые законы» (42 – 43). Мораль такова (и она выводится Макиавелли со свойственной ему резкостью): мудрый правитель не имеет никакой другой цели и заботы, кроме как «война, методы и стратегии ее ведения» (51 – 52).
Далее Макиавелли уточняет, что армии бывают двух типов: наемная и милиционная, или собственная, армия. В Италии почти повсеместно практиковалась служба наемников, однако Макиавелли в главе XII с яростью обрушивается на такую систему. «На протяжении многих лет ситуация в Италии контролировалась наемной армией, и результаты этого ужасающи. Весь полуостров захвачен Карлом, разграблен Людовиком, разорен Фердинандом и без конца подвергается набегам швейцарцев» (47). От наемной армии больше нечего ожидать, поскольку она «бесполезна и даже опасна». Наемники «разъединены, амбициозны, недисциплинированны и ненадежны», а их «стремление уничтожить вас всего лишь вопрос времени» (43). Для Макиавелли этот факт является очевидным, и он особенно страстно излагает свои мысли по этому поводу в Главе XIII. Мудрый правитель «всегда будет избегать такой армии и будет стремиться сформировать войска из своих собственных граждан». Политик настолько остро переживает эту ситуацию, что приводит совсем уж абсурдный аргумент: государь «должен предпочесть скорее проиграть войну со своими собственными войсками, чем прибегать в сражениях к помощи воинов-иностранцев» (49).
Подобная горячность нуждается в некотором объяснении, особенно ввиду того, что большинство историков пришли к выводу, что система наемной армии обычно достаточно эффективна. Возможно, что политик просто следовал в этом вопросе устоявшейся ученой традиции. Считалось, что быть истинным гражданином – значит нести оружие в защиту своей страны, и эта точка зрения приводилась Ливием и Полибием, а также Аристотелем, ее придерживалось несколько поколений флорентийских гуманистов после того, как Леонардо Бруни и его последователи обратили на нее внимание. Было бы странно, однако, если бы Макиавелли следовал мнению уважаемых им авторитетов настолько раболепным образом. Вероятнее всего, он в основном имел перед глазами картину разорения своего родного города, который, несомненно, страдал от бесчинств командования наемных войск во время затянувшейся войны с Пизой. Но не только военная кампания 1500 года была ужасной катастрофой – похожее по масштабу фиаско случилось, когда Флоренция начала новую интервенцию в 1505 году: командиры десяти наемных военных частей подняли бунт в самом начале наступления, и подавить его сумели только через неделю.
