Борис Кагарлицкий - Политология революции

Тем не менее, несмотря на резкий подъем левых настроений в Америке, движение оставалось здесь гораздо более «сырым» и политически неустойчивым, нежели в Европе. Это не преминуло сказаться в 2001 году, когда левые столкнулись с контрнаступлением истеблишмента.

Кульминацией выступлений 2000–2001 годов в Европе стали события в Генуе. Сюда, на саммит «большой восьмерки» лидеров крупнейших индустриальных стран, прибыло, по разным данным, от 200 до 300 тысяч демонстрантов. Масштабы мобилизации оказались столь впечатляющими в силу сочетания ряда факторов. С одной стороны, активисты движения изначально планировали демонстрацию в Генуе как кульминацию длительной кампании. С другой стороны, в самой Италии победа правых во главе с Сильвио Берлускони создала новую политическую ситуацию. Левоцентристские силы, объединявшиеся вокруг блока «Оливкового дерева» и партии Левых демократов, были деморализованы, а значительная часть их сторонников в профсоюзах и других массовых организациях радикализировалась. В период, пока левый центр был у власти, существовало опасение, будто массовые протесты могут «раскачать лодку», способствуя приходу к власти правых. Поскольку правые все равно пришли к власти, это негласное самоограничение отпало, и профсоюзные активисты, даже близкие к левому центру, почувствовали себя свободными в своих действиях. Наконец, жестокость полиции во время демонстраций в Зальцбурге и Гетеборге вызвала возмущение радикальной молодежи, желание ответить «ударом на удар». В Гетеборге полицией впервые было применено огнестрельное оружие против демонстрантов, три человека были ранены. Реакцией движения была лишь еще большая радикализация.

Большинство молодых людей, приехавших в Геную, были итальянцами, но из Франции, Греции, Великобритании, Испании и Германии также прибыли многотысячные подкрепления. Были представлены также радикальные группы из Восточной Европы, в том числе из России. Фактически из России прибыло два контингента. Один — в виде «официальной» российской колонны, организованной активистами «альтернативных» профсоюзов и Движением за рабочую партию.[396] Ядром этой группы была группа «Социалистическое сопротивление». Второй был организован активистами из Петербурга совместно с русскоязычными левыми из балтийских республик.

Саммит в Генуе обернулся беспрецедентным по европейским меркам насилием. После Генуи в течение двух недель Италия не могла прийти в себя. Насилие сопровождало все встречи международной элиты уже на протяжении двух лет, но это было нечто иное. В Праге участники событий говорили про «карнавальное насилие». Сражения с полицией как-то естественно перемешивались с театрализованным представлением, карнавалом, где розовые воздушные шарики взмывали над облаками слезоточивого газа. В Квебеке весной 2001 года катапульты стреляли в полицию плюшевыми мишками, а на повязках, которыми прикрывала лица молодежь, штурмующая полицейские заграждения, были нарисованы улыбки. Местная пресса помещала изображения щитов, противогазов и мотоциклетных касок в разделе моды.

В Генуе ситуация была качественно иной. 20 июля 2001 года на площади Кеннеди карабинерами был застрелен восемнадцатилетний демонстрант Карло Джулиани. Ожесточение нарастало с обеих сторон. Бронемашины таранили толпу. Молодежь громила витрины, поджигала автомобили, строила баррикады. Здесь, в отличие от Праги, не было безопасных зон, весь город превратился в огромное поле боя. Не только полиция жестоко избивала демонстрантов, но и сами молодые люди с яростью набрасывались на карабинеров, отставших от строя, били их ногами и палками. В ночь с 21 на 22 июля полиция ворвалась в помещение, где размещался Генуэзский Социальный Форум, избила и арестовала десятки людей. Число раненых исчислялось сотнями. Итальянский парламент был вынужден начать расследование действий полиции. Площадь Кеннеди, где погиб молодой человек, была стихийно переименована в «площадь Карло Джулиани».

Скандал, разгоревшийся в итальянском парламенте из-за зверства карабинеров, выявил, насколько лидеры левого центра были замешаны в подготовку репрессий. Когда оппозиционные депутаты потребовали от правительства Берлускони отчета, тот сослался на инструкции, которые подготовило для полицейских служб предыдущее правительство Романо Проди. Придя к власти, правые ничего не изменили, они даже не имели времени на то, чтобы вмешаться в подготовку саммита. Реакционеры лишь выполняли планы «прогрессистов».

Гибель молодого итальянца стала рубежом, за которым начинается совершенно новый этап противостояния. Карло Джулиани, застреленный карабинером, стал мучеником движения, а на итальянские власти обрушился шквал критики не только со стороны радикалов и профсоюзов, но и со стороны прессы. «Большая восьмерка» не получила того, ради чего ехала на саммит. Все внимание было приковано не к ней, а к побоищам на улицах. Однако движение протеста тоже не могло считать себя победителем. Дело не в том, что на сей раз (в отличие от Праги или Сиэтла) технически саммит сорвать не удалось. Важнее другое: битва в Генуе показала границы уличного протеста.

Чем больше были масштабы движения в 1999–2001 годах, тем более мощные полицейские силы мобилизовались против него, тем серьезнее становилась эскалация насилия. Шон Хили (Sean Healy) писал на страницах «Green Left Weekly», что государственная власть применила против протестующих «классическую антиповстанческую стратегию».[397] С одной стороны, предпринимались попытки политически расколоть движение, противопоставив радикалов умеренным и выделив на первый план вопрос о насилии. Надо сказать, что этот вопрос действительно вызывал серьезные проблемы в движении, где многие оценивали деятельность склонных к насилию анархистов из «Черного блока» как откровенно провокационную.[398]

С другой стороны, противодействие демонстрантам все больше превращалось в военно-полицейскую операцию, не скованную нормами формального права, регулирующего действия полицейских сил в условиях мирного времени. Примерами этого могут быть выдача огнестрельного оружия полиции в Гетеборге и Генуе еще задолго до начала столкновений и фактическое объявление чрезвычайного положения на территории городов, где происходили события (в Праге и Квебеке, частично, в Гетеборге и Генуе по всему городу). Показательно, что «красные зоны» чрезвычайного положения были объявлены властями заранее, до начала столкновений. Собственно, провозглашение полицией подобных «красных зон» и становилось главным поводом для конфронтации, поскольку демонстранты считали подобные решения незаконными и противоречащими конституционным нормам граждан (свободе передвижения, свободе демонстраций и т. д.).

Сьюзан Джордж отмечает, что в Генуе и Гетеборге «прямые репрессии» и использование методов электронной слежки за активистами сочетались с «идеологической контратакой».[399] Активисты движения протеста представлялись правой прессой в качестве безответственных бунтовщиков, которые сами не знают, чего хотят. Притом чем больше насилия следовало за действиями полиции, тем больше появлялось возможностей обвинить в насилии демонстрантов.

В Генуе «антиповстанческая стратегия» не сработала, поскольку жестокость полиции обернулась против нее же самой. Итальянская пресса в целом осудила действия полицейских сил, а парламентское расследование выявило, что репрессивные меры были спланированы заранее. Отчасти этому способствовал сам Сильвио Берлускони. Оправдываясь перед депутатами, он «сдал» своих предшественников из ушедшего в отставку левоцентристского правительства, показав, что планы полицейской операции готовились еще ими. Тем самым Генуя в очередной раз подтвердила, что принципиальной разницы между правыми и «левыми» неолибералами не существует.

События в Генуе также показали, что по мере того, как борьба вокруг глобализации выходит на передний план политической жизни, обнаруживается и ограниченность возможностей уличного протеста. Радикальная молодежь способна овладеть улицами, но она не может таким способом поколебать власть. Стала необходимой серьезная стратегическая и идеологическая дискуссия, уточнение ориентиров, выработка политических приоритетов.

Любой протест представляет собой сочетание активных действий со своего рода стратегической пассивностью. Протест оборонителен. Цель протестующих состоит в том, чтобы заставить элиты, власть отказаться от своих планов либо скорректировать их. Для того чтобы добиться реализации своей позитивной программы, движению нужен уже не протест, а нечто большее. Один из наиболее популярных идеологов движения — Уолден Белло — писал, что события в Сиэтле и в Праге спровоцировали «кризис легитимности» институтов мирового господствующего класса.[400] После массовых выступлений в Сиэтле, Праге и Квебеке, по мнению Белло, международные финансовые институты столкнулись с открытым проявлением массового недовольства, которое усугублялось нарастающими трудностями в мировой экономике. Мало того, что низы не признавали более авторитет международных неолиберальных институтов, но и верхи начали сомневаться в их эффективности. «Азиатский кризис 1997–1998 годов был Сталинградом МВФ».[401] Согласно Белло, отныне должна была радикально измениться вся тактика левых. В 1991–1997 годах казалось, что сделать ничего нельзя, и, в конечном счете, сопротивление системе сводилось к попыткам ограничить худшие эксцессы неолиберализма, поискам компромисса с элитами, лоббированию международных организаций в надежде, что в соответствующих межгосударственных соглашениях будут введены параграфы, призывающие к социальной ответственности. После 1998—99 годов сложилось новое соотношение сил. Надо переходить к наступательной тактике, добиваясь структурных реформ и, в конечном счете, изменения системы в целом. Применять прежнюю тактику означает то же, что «придерживаться оборонительной стратегии, типичной для периода до Сталинградской битвы, уже после победы в Сталинграде».[402]