Борис Кагарлицкий - Политология революции

Вскоре после французского референдума журнал «Newsweek» выступил с программной статьей, где объяснялись преимущества, связанные с расширением единой Европы. Выходцы из Восточной Европы необходимы на Западе, чтобы «удовлетворить на ближайшее время потребность в дешевой рабочей силе».[322] После того, как восточноевропейские ресурсы иссякнут, их заменят еще более дешевые турки.

Мигранты могут, объясняли нам, делать «работу, которая является грязной, опасной или трудной».[323] Но не только. В качестве примера обоюдовыгодной интеграции журнал приводил рынок медицинских услуг в Великобритании. Здесь не хватает около 600 тысяч сотрудников. Большая часть этих рабочих мест будет занята выходцами из Польши, Литвы и других стран, недавно вступивших в Европейский Союз. Точно так же на Западе активно ждут высококвалифицированных и хорошо обученных специалистов в целом ряде других отраслей.

В то время как публиковались эти оптимистические прогнозы, литовская и польская пресса сообщала о катастрофической ситуации, возникшей в медицинской системе из-за массового оттока кадров. Вне всякого сомнения, уезжали лучшие, наиболее подготовленные специалисты, причем для того, чтобы Занять на Западе самые дешевые, невыгодные рабочие места. Сотрудник аппарата Европейского парламента Стив Мак-Гиффен в исследовании, посвященном итогам континентальной интеграции, отмечает, что одной из важнейших проблем, с которыми сталкиваются посткоммунистические страны, вступившие в ЕС, становится утечка мозгов. Обещанная Западом материальная помощь новым членам сообщества оказалась многократно ниже, чем те надеялись. В конечном счете, вступление в Евросоюз «привело не к ожидавшемуся росту благосостояния, а напротив, к затяжному экономическому упадку, который обрекал постоянно растущую часть населения на бедность и маргинализацию».[324] Одновременно, впрочем, усилилось социальное расслоение в самих восточных странах, увеличился разрыв между меньшинством, которое в европейские структуры «вписывается», и большинством, у которого нет на это никаких шансов. Социальное размежевание усугублялось и в Западной Европе.

На практике, впрочем, вопрос не сводится к перемещению рабочей силы из одной части Европы в другую. Резкая нехватка медицинского персонала в Великобритании была связана не с тем, что англичане и шотландцы вдруг потеряли желание работать докторами и медсестрами, а с многолетним недофинансированием отрасли, с ухудшением условий труда и снижением реальной заработной платы. Иными словами, иммигранты из «новых стран» Евросоюза были необходимы правительствам и буржуазии «старых» стран, чтобы удерживать заработную плату на минимальном уровне, а по возможности – еще и понизить ее. Поощрение иммиграции являлось совершенно четкой стратегией правящего класса, направленной против жизненных интересов массы трудящихся – как на Западе, так и на Востоке.

Расширение Евросоюза на Восток является частью общей неолиберальной стратегии правящих классов. Не выдерживает никакой критики и привычное сравнение ситуации начала XXI века с тем, что происходило в конце 1970-х годов, когда Евросоюз пополнился группой средиземноморских стран. Дело не только в том, что разрыв в уровне жизни и размерах заработной платы между средиземноморскими странами и Северной Европой был куда меньшим, нежели аналогичный разрыв между «старой» и «новой» Европой в 2000-е годы. В 1970-е годы; Западная Европа еще не сталкивалась с феноменом массовой хронической безработицы, а привлечение мигрантов из Испании, Греции и Португалии действительно было связано с нехваткой рабочих рук. Напротив, в начале XXI века в западных странах образовалась огромная «резервная армия труда». Иными словами, проблема состояла не в том, что западные европейцы не хотели или не могли работать на тех или иных местах, а в том, что предприниматели не желали платить. Все возрастающее число рабочих мест было обеспечено зарплатой столь нищенской, что она оказывалась ниже пособия по безработице и даже прожиточного минимума.

Либеральная пресса постоянно призывала левых в союзники по вопросу о вступлении Турции в Евросоюз, апеллируя к их политической корректности. Парадоксальным образом ультралевые здесь смыкаются с либеральными правыми. Интеллектуалы, радостно прыгнувшие в подготовленную ловушку, не удосуживались даже задуматься о том, почему жесткие и отнюдь не склонные в других вопросах к политкорректности неолибералы с таким напором защищают присоединение к Евросоюзу Новых членов. Большинство западных левых (причем не только входящих в истеблишмент, но и стоящих на революционных позициях), упорно убеждало себя в том, что возражать против расширения Евросоюза могут только расисты, плохо относящиеся к румынам или туркам. То, что для самих турок, румын и поляков присоединение к единой Европе явится исключительным счастьем, не вызывало ни малейшего сомнения. Не производилось никакого социального или политического анализа, не задавался вопрос, кто выигрывает от проводимой политики, не учитывался даже мрачный опыт, накопленный после вступления в Евросоюз Польши, Венгрии и Балтийских стран.

Между тем среди жителей Восточной и Центральной Европы нарастало горькое разочарование. Английский журналист Джонатан Стил (Jonathan Steele) отмечает, что успех консерваторов на польских выборах 2005 года был связан с тем, что правые, в отличие от либеральных левых, не стеснялись выражать «серьезное недовольство Европейским Союзом».[325] В свою очередь, правящая «левая» партия была наказана за свой евроэнтузиазм.

Подавляющее большинство рабочих и служащих Западной Европы, выступающих против присоединения Турции, является, с точки зрения таких левых, просто отсталыми людьми, потенциальными расистами (которых, видимо, надо отдать ультраправым из Национального Фронта и других подобных организаций). А турки, которые относятся к Евросоюзу с подозрениями, просто не понимают своего счастья либо находятся под влиянием исламистской пропаганды. То, что западные элиты нуждаются в Турции как резервуаре дешевой рабочей силы, было совершенно не интересно политкорректным левым. То, что для самой Турции интеграция в европейские структуры будет означать прощание с остатками экономической независимости, массовую потерю квалифицированных кадров и резкое торможение промышленного развития (что уже было продемонстрировано Восточной Европой), отнюдь не волновало идеологов, занятых исключительно культурно-символическими вопросами. Неудивительно, что такие «левые», независимо от радикализма лозунгов, не могут найти общего языка с рабочим классом, включая самих рабочих-мигрантов. Такой квазиинтернационализм, оторванный от реальных проблем и конкретных классовых интересов, является лишь разновидностью буржуазной политической корректности, приукрашенной антикапиталистической риторикой. Эта риторика, однако, лишена всякого содержания, всякой связи с действительной борьбой трудящихся.

Интернационалистская позиция, напротив, требует жесткой борьбы против неоколониализма, против системы, построенной на эксплуатации рабочих-мигрантов. А политически корректные идеологи, проливая слезы по поводу дискриминации мигрантов, одновременно высказываются за развитие системы, на которой сверхэксплуатация строится! Если левые по соображениям политкорректности отказываются говорить о подобных вещах, они проявляют безответственность не только по отношению к западным рабочим, но к по отношению к восточно-европейским трудящимся.

Показательно, что политкорректные левые, постоянно расуждающие о правах меньшинств, всегда мало интересовались практическими, бытовыми проблемами рабочих-мигрантов. Разговоры о тяжелой судьбе переселенцев из «третьего мира» превращались в любимое и безобидное времяпрепровождение гуманных белых интеллектуалов. На их публичных встречах много говорилось о правах национальных меньшинств, о борьбе с расизмом, но организаторы диспутов не могли привлечь в зал ни одного турка, ни одного иностранного рабочего. Собственное мнение представителей меньшинств никого не заботило. За них говорили образованные арийские радикалы.

Уилл Хаттон называет политику, проводимую Европейским Союзом, «негативной интеграцией», которая направлена на объединение континента ценой разрушения его традиций, институтов и социальных достижений. С точки зрения такого подхода, чтобы успешно соревноваться с Америкой в условиях глобальной конкуренции, Европа должна отказаться от своих позитивных особенностей. «Ее разнообразные социально-экономические модели с их обременительными правилами, защищающими профсоюзы и оберегающими компании от захвата извне, нужно демонтировать, тем самым воспроизведя в Европе Америку. Налоги и социальные расходы, снижающие награду за риск и подрывающие так называемую культуру предпринимательства, следует снизить; и так далее и тому подобное – к настоящему моменту читатель уже знаком с этим скучным перечислением. Тем самым будет получен максимальный выигрыш: одновременное обеспечение экономического динамизма и продвижение интеграции. Правда, тогда институты ЕС могут превратиться в силу, враждебную по отношению к основным европейским ценностям, и будут постепенно терять легитимность и поддержку».[326]