Сергей Волков - Почему РФ – не Россия
«Народные фронты» в республиках с самого начала, конечно же, преследовали сепаратистские цели и лишь до времени более или менее их маскировали (что едва ли могло быть секретом для властей). И каждая новая уступка лишь облегчала сепаратистам следующий шаг и вселяла в них уверенность как в своих силах, так и в благосклонном отношении центральных властей и лично М.С. Горбачева. В результате попустительства «центра» избирательные округа в Прибалтике были сформированы таким образом, что представительство русскоязычного населения оказалось почти вдвое ниже его доли в населении республик, что дало возможность сепаратистам располагать подавляющим большинством депутатских мандатов от этих республик в союзных органах и 2/3 мест в республиканских парламентах, обеспечив легкое принятие решения об окончательном отделении. Ряд красноречивых эпизодов достаточно хорошо характеризуют позицию главы государства в этом вопросе. Достаточно было прибалтийским депутатам на Первом Съезде народных депутатов СССР пригрозить бойкотом голосования, как им в угоду было отменено даже уже принятое решение о Комитете конституционного надзора (тогда как подобные бойкоты русскоязычных депутатов в самих прибалтийских республиках всегда спокойно игнорировались). Когда обсуждался угодный прибалтийским сепаратистам закон об экономической самостоятельности, Горбачев лично председательствовал на заседании и сделал всё, чтобы он был принят, но не приложил никаких усилий, чтобы был принят закон о государственности и равных правах русского языка на всей территории СССР (как то предусматривалось в платформе по межнациональным отношениям возглавлявшейся им же КПСС). При этом ублажение стремящихся к развалу государства сепаратистов осуществлялось за счет тех, кто являлся естественной преградой этому развалу — за счет инонационального населения республик. Главной целью всех дискриминационных мер сепаратистов являлось вытеснение из республик инонациональных элементов путем создания им невыносимых условий жизни и достижение возможно большей национальной однородности (и действительно интенсивность сепаратистских процессов в трех прибалтийских республиках была прямо пропорциональна степени их национальной однородности). Даже после того, как на Втором Съезде сепаратисты не сочли даже нужным скрывать свои намерения и вскоре дали ясно понять, сколь действенны попытки их уговаривать (да и странно было бы рассчитывать, что они могут прислушаться к уговорам после заверений в том что ни в коем случае никакие «административные» меры против них применены не будут), было вновь заявлено, что лучше «пересолить» в уступках им. Но что же ещё оставалось к тому времени уступить? Собственную валюту? Собственную армию? Неподконтрольность общим законам? Но в этом случае о существовании единого государства уже и нельзя было бы говорить. Когда позиция «центра» стала очевидной, та часть руководства на местах, которая могла и хотела противостоять сепаратистам, опасаясь за свое будущее, стала переходить на их сторону, не говоря уже о массе населения, для которой стало ясно, кто её будущие хозяева. Подобная политика центра деморализующе действовала и на русскоязычное население, которое, не надеясь уже на защиту закона, либо покорилось сепаратистам, либо начало выезжать из республик, порождая сложнейшую проблему беженцев. Когда все предварительные ступени на пути к отделению были пройдены: экономика передана, комплекс законов принят, старые флаги, гербы и гимны восстановлены, оставалось лишь сказать последнее слово, которое и было сказано.
Исключительно грамотно и последовательно осуществлялись «подставы» той части истеблишмента, которая не разделяла замыслов дезинтеграции: при возникновении острой ситуации (Баку, Вильнюс и т.д.) сверху следовал приказ на силовое подавление, но без соответствующего обеспечения и главное, без намерения таковое на деле осуществить. В результате после первых жертв следовал откат, отречение генсека от исполнителей и в атмосфере скандала («ах, какой ужас!») — новые, ещё большие уступки сепаратистам. Провоцируя таким образом противников сепаратизма в армейских и политических кругах, Горбачев одновременно и выводил их из игры, и продвигал процесс дезинтеграции. Со стороны могло казаться странным, что, получив в результате известного референдума, «карт бланш» на сохранение единства страны, Горбачев, как будто испугавшись его результатов, повел себя прямо противоположным образом. Но это и было «генеральной линией», центральной идеей которой стала идея заключения «Нового Союзного договора» (по видимости совершенно нелепая, ибо старый формально никак не мешал расширению самостоятельности республик). Но дело было подано так, что надо вроде как уговорить республики подписать его (удовлетворяя все их требования), ибо не подписавшие как бы автоматически оказываются вне Союза (как будто бы старый договор терял силу с момента возникновения идеи нового). Результатом стал такой проект договора, который по сути упразднял государственное единство: при подобном объеме прав составных частей оно выглядело чистой фикцией, это был проект не только не федеративного, но даже и не конфедеративного устройства, а модели раннего Евросоюза. Пресловутый «путч» августа 1991 г. (ещё одна и последняя «подстава» противников такого варианта развития событий) в этом смысле ничего не изменил: не будь его, по «новому договору» единое государство все равно было обречено.
Когда к власти в РСФСР пришел Ельцин и провозгласил республиканский суверенитет, борцы с «империализмом» резонно посчитали, что полностью изолировать себя от «русскости» и плевать на слово «Россия», коль скоро она выдвинулась на роль основного тарана разрушения «империи», становится невыгодно, и люди, ещё недавно не хуже большевиков поливавшие грязью дореволюционную Россию с позиций «классового подхода», впадавшие в истерику от словосочетаний типа «русская национальная идея», объявили вдруг себя их защитниками. Эта тенденция отчетливо проявилась уже накануне республиканских выборов. Достаточно сказать, что А.Н. Яковлев, прославившийся в 1972 г. известной «русофобской» статьей и с тех пор считавшийся главным идеологом соответствующего направления в партийной верхушке, выступил в «Литгазете» с интервью, в котором рассуждал об объединяющей исторической роли России и благожелательно отзывался о славянофилах, представители «Демократической России» стали говорить об «интересах русской нации», сокрушаться об истребленном большевиками русском офицерстве и т.д. Выглядело так, что русским национальную идею все-таки можно оставить, но только без «державы» (пусть себе сидят в Вологде или на Оке и плетут лапти, изготовляют матрешек для интуристов, сохраняют «русскую духовность»), а резервация, выделенная в свое время большевиками в виде РСФСР — это и есть «Россия».
Учитывая, как обстояло в СССР дело с «русским национальным самосознанием», не приходится удивляться, что русскими националистами советской формации это было подхвачено «на ура», и русско-российский сепаратизм (непредставимый в исторической России), уверенно набрал силу (идею «выхода России из СССР» едва ли не первым озвучил известный писатель-«почвенник» летом 1989 г.). В начале 1990 г. даже публицисты из числа самых ярых певцов «советской империи», наиболее тесно связанных с партийно-государственными структурами, чувствуя полную обреченность дела сохранения СССР как государства, становились на позиции полной «независимости» России (со своей армией и т.д.) при решительном размежевании с прочими республиками, писали, что «единственным выходом представляется возвращение к русской национальной государственности» и что Россия «освобожденная от власти центра, выбирает историческую роль сама и для себя».
«Русский национализм» нашел в конце 80-х воплощение в требовании для РСФСР «своей русской» компартии, профсоюзов, комсомола, КГБ, МВД и т.д. (чего в РСФСР не было), призывая «уравнять» её с прочими республиками. Но в первой половине 1990 г. этот подход сыграл дурную шутку со своими сторонниками. На выборах, как известно, «патриоты» потерпели полное поражение, и во главе «суверенной» России оказались их противники-«демократы», которые охотно взяли все эти лозунги себе и для себя, завершив разрушение «советской федерации». «Почвенники», требовавшие независимости России от «центра» оказались в глупейшем положении: дождавшись исполнения своих желаний, они выполнили желания своих оппонентов. При этом последние — «борцы с национальной нетерпимостью» (тем не менее осуждавшие стремление сохранить многонациональное государство и приветствовавшие создание моноэтнических государств, где противопоставление «свои-чужие» по национальному признаку неизбежно) продолжали обвинять их в империализме.
