Сергей Катканов - Священная Русская империя
Интеллигенция — это русские наоборот, но для современных русскоязычных либералов интеллигенты всё же слишком русские, опирающиеся на слабую и короткую, максимум — трехвековую, но всё же русскую традицию. Поэтому современные наши либералы не сильно настаивают на своей принадлежности к интеллигенции, запустив в оборот новый аналог этого понятия — креативный класс. От «интеллигенции» всё же сильно отдает беспомощными слезами русских поэтов, а «креативный класс» поблескивает американским глянцем. «Креативный класс» — это бодро, это современно, это уже совсем и окончательно не по–русски.
Кажется, «старая русская интеллигенция» заканчивает свой век. Она ни кому уже не нужна. Ни русским патриотам, ни американизированным либералам. «Воплощенной укоризною стоять перед Отчизной» больше не хочет ни кто.
Путь Путина
Помню, как впервые увидел его по телевизору. Не пойми откуда взявшийся новый директор ФСБ был невыразительным, блеклым, вообще никаким. Он даже удручающего впечатления не производил, он не производил вообще ни какого впечатления. Ельцин заявил, что этого человека он хотел бы видеть своим преемником, это заставляло сделать вывод о том, что старый алкаш уже окончательно пропил мозги. Было совершенно очевидно, что в России не может быть такого уж совсем–то блеклого президента. И то, что Путин подтвердил: да, разумеется, если ему оказано доверие, он будет выдвигать свою кандидатуру, не вызвало ни чего, кроме презрительной усмешки. Неужели этот странный маленький человечек думает, что у него есть хоть один шанс стать президентом? Как же он наивен.
Прошла пара–тройка месяцев и я (вместе со всей страной!) уже не сомневался, что президентом может быть только Путин и ни кто иной. Без вариантов.
Как же им удалось меня загипнотизировать? Я вообще не гипнабельный. Об этом сказал мне профессиональный гипнотизер, на моих глазах загипнотизировавший десяток человек, а меня — не сумевший. Над жалкими и убогими потугами наших политтехнологов мне всегда было смешно, я слишком хорошо знаю, как это делается. Я сам это делал. И всё–таки мое отношение к Путину в минимальный срок развернулось на 180 градусов. Почему?
Сыграли роль два фактора: данность и личность.
Русский человек воспринимает власть, как данность. Он может не любит власть, но он принимает её, как факт, как некий объективный и не зависящий от него фрагмент реальности. Вот Путин уже исполняет обязанности президента. Он уже имеет власть. Ну так пусть он её и дальше имеет. Мы приняли это, как факт. Получи и распишись. У русского человека нет внутреннего ощущения, что вот сейчас он может выбрать или не выбрать кого–то президентом. Если человек уже на самом верху, его можно только свергнуть. А это бунт. Это вообще–то страшно. Для этого нужны сверхоснования. А их у нас вроде бы нет. Ну так пусть будет Путин.
Второе — личность Путина вдруг неожиданно раскрылась. Оказалось, что у этого человека очень острый ум и бездна личного обаяния. Путин — классический оперативник спецслужбы. Сначала он кажется блеклым и невыразительным. Он таким и должен быть. Умение сливаться с толпой, ничем не выделяясь, ничем не привлекая к себе внимания — это профессиональный навык, а не свойство личности, не признак внутренней бессодержательности. Вот дело доходит до вербовки, то есть индивидуального контакта, и вы видите перед собой совсем другого человека. Классный мужик, думаете вы, вот так бы часами сидел и болтал с ним обо всем на свете. Какой разносторонний человек, как с ним легко, как он деликатен, а какой он простой, и с каким уважением он ко мне относится. Я ему очень интересен, и он, конечно, тоже очень интересен мне. Короче, вы уже завербованы. Вот так Путин и завербовал нас всех.
Значит, он нас всех обманул, обвёл вокруг пальца, этот хитрый опер КГБ? Нет, конечно. Вербовка имеет свою технологию, но хорошая вербовка никогда к технологиям не сводится. Есть качества, которые невозможно имитировать, если ими не обладаешь. Если, к примеру, человек вам совершенно безразличен, а вы пытаетесь показать, насколько он вам интересен, вы будете иметь успех только у полных идиотов, а ведь КГБ вербовал не бомжей и алкашей, а людей, как правило, достаточно развитых. Короче, Путин действительно классный мужик в самом русском смысле этого слова. Его искренность, например, совершенно неподдельна, и она очень подкупает, а без неё он не смог бы стать ни хорошим опером, ни хорошим президентом.
Вот так мы приняли Путина, как правителя, и оценили, как человека. Но очень интересен был вопрос, а какую политическую линию он олицетворяет? Куда Путин поведет Россию? Говоря убогим, но понятным предвыборным языком, какова его программа? Вот тут–то и начались загадки, не разгаданные, доложу я вам, до сих пор.
Первый звоночек прозвучал, когда ещё исполняющий обязанности президента Путин на вопрос журналиста о том, какова его программа, ответил в том смысле, что вот я сейчас расскажу о своей программе, и на неё тут же со всех сторон набросятся, поэтому я не буду этого делать. С одной стороны, это звучало политически грамотно. Зачем раньше времени раскрывать карты? Кого–то ведь придется в этом случае сильно рассердить, а не лучше ли сделать так, чтобы все силы общества видели в нём до времени потенциального союзника? Уходить от прямых ответов, отвечать уклончиво — это в иных ситуациях — оптимальная политическая тактика. Но ведь это может и не быть тактикой. Это может быть признаком внутренней бессодержательности. Если человек не хочет говорить о своей программе, то одно из двух: либо он скрывает свою программу, либо он её попросту не имеет. Дескать, главное — к власти прийти, а там что–нибудь придумаем. Такое, вполне естественное уже на тот момент предположение относительно Путина, слегка напрягало.
Помню, как во время какого–то телеобсуждения один немецкий журналист выразил своё недоумение по этому поводу. Дескать, господин Путин вне всякого сомнения очень симпатичный человек и мне, как немцу, очень симпатично, что он ходит без шапки, как это принято у нас в Германии, по мне этого мало, чтобы оценить Путина, как политика. Очень, конечно, хорошо, что все собравшиеся так единодушно поддерживают Путина, но очень трудно понять, что за этим стоит. Одни говорят: «С Путиным на Восток», другие говорят: «С Путиным на Запад». То есть все с Путиным, но непонятно куда.
Этот немец (почему–то немец, а не русский) максимально точно выразил моё недоумение относительно Путина начального периода его правления. Мы, русские, вообще очень влюбчивы, и влюбиться в своего правителя для нас — дело обычное, и очень часто для нас это достаточное основание для поддержки правителя. Если мы его любим, так чего же нам ещё? На Восток ли, на Запад ли, ему виднее, ведь он такой умный. Я тоже русский, а потому — влюбчивый, но у меня есть одно весьма обременительное свойство — я не привык полагаться на чей бы то ни было ум больше, чем на собственный, и если у меня есть некоторые идеи, то для меня очень важно, совпадают ли они с идеями правителя, и если — да, то насколько. И вот на этот вопрос я всё никак не мог ответить.
Вскоре Путин заметно прояснил вопрос о своей политической ориентации не при помощи заявлений, а при помощи действий. Первое — он дал очень однозначный вооруженный ответ на чеченский вопрос. Ельцин начал чеченскую войну, и Ельцин просрал Чечню. Чечня де–факто получила независимость. Горстка извергов–бандитов праздновала победу над Россией. Большего национального унижения для русских и представить себе было невозможно. Чеченский вопрос зашёл в такой тупик, что трудно было представить, каким должен быть выход из этого тупика. Мы получили на выходе бандитское псевдогосударственное образование, постоянно терзавшее наши южные рубежи, и мы видели, что ельцинская власть тут совершенно беспомощна, она способна только утираться после всё новых и новых плевков. Путин ответил на чеченский вызов предельно адекватно. От ответил войной. И он выиграл эту войну. Тогда уже было вполне понятно, что чеченская проблема далеко ещё не снята, если она вообще когда–либо может быть снята, но Путин дал четкое, однозначное политическое решение этой проблемы: Чечня — это Россия, ничем, кроме России Чечня не может быть и никогда не будет.
А это знаменитое путинское «мочить в сортирах»? Понятно, что эта фраза ровным счетом ничего не добавляла к его политической концепции, но она была чем–то большим, чем популистский выкрик. Эта фраза создавала эмоциональный фон, очень важный для восприятия концепции. Русские люди не просто поняли, а почувствовали, что их правитель — русский человек, более того — настоящий мужик. Демонстративная, вызывающая неинтеллигентность путинского эмоционального всплеска — это уже концептуально. Как важно было тогда для русских убедиться, что их новый правитель — не интеллигент, и он не будет размазывать сопли по тарелке, он им покажет «что значит быть русским сегодня». А ведь Путин со своими «сортирами» просто сорвался. Но мудрый правитель знает, когда, как и по какому поводу он может позволить себе сорваться.
