Сергей Цыркун - Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов
Умеренные пытались как-то ограничить эту вакханалию. К примеру, Сталин обращался к членам Политбюро с запиской: «Менжинский говорит, что не будет арестовывать кого-либо из спецов в НКПС до приезда Рудзутака. Предлагаю послать Рудзутаку телеграмму о том, чтобы остался в отпуску».[415] Все было напрасно — аресты продолжались. Они не прекращались и летом, только набирая силу. Лишь 2 августа Политбюро, спохватившись, по настоянию Молотова приняло директиву: «Обязать ГПУ прибегать к репрессиям, и особенно к арестам крупных специалистов, с максимальной и большей, чем это имеет место сейчас, осторожностью, допуская аресты лишь действительно злостных контрреволюционеров, вредителей и шпионов».[416] Но это стало возможным только после июльского Пленума ЦК, на котором впервые экстремисты в открытую столкнулись с умеренными. Экстремистам удалось одержать убедительную победу по вопросу о новой программе Коминтерна, предусматривающей «лозунг федерации отпавших и отпадающих от империалистической системы советских республик развитых стран и колоний, противопоставляющей себя в своей борьбе за мировой социализм мировой капиталистической системе». В вопросе об этом безумном лозунге Сталин нарочно поддержал бухаринцев, чтобы максимально отвлечь Бухарина подготовкой к VI Конгрессу Коминтерна, состоявшемуся в Москве в августе. В более же серьезных кадровых вопросах победу одержал Сталин: он не только смог внести раскол, отвоевав у Бухарина большинство в ЦК, но и добился возвращения в Москву Кагановича на пост секретаря ЦК.
Перевод Кагановича стал позитивным событием для Ягоды. Как организатор, Каганович не просто был крайне грубым и жестоким человеком (говорили, что он бьет даже своего секретаря Губермана, несмотря на то, что тот был инвалид). Сын забойщика скота, он был совершенно равнодушен к чужим страданиям. Каганович любил при производстве ремонтных, хозяйственных, строительных и прочих работ использовать в качестве надзирателей чекистов, которые тут же хватали отстающих, изнемогающих от усталости людей и арестовывали их за «саботаж». Чекистам льстило подобное внимание.[417] 26 апреля 1928 г. в докладной записке Сталину Каганович предлагал: «Необходимо усилить роль ГПУ, примерно так, чтобы в крупных трестах были бы крупные работники, уполномоченные ГПУ».[418] Секретариат Кагановича был «усилен» Погребинским — родным братом близкого к Ягоде чекиста Матвея Погребинского.[419] С момента возвращения в Москву Каганович на ближайшие годы стал партнером Ягоды: поссорятся они лишь через несколько лет.
Первый ощутимый удар экстремисты-бухаринцы получили в июне, когда в подмосковном селе Первомайское близ Наро-Фоминска начал работу VI съезд Компартии Китая. При том, что Бухарин фактически руководил работой съезда, при том, что большинство делегатов составляли студенты-китайцы, обучавшиеся в Москве, вследствие чего они были полностью подконтрольны, Бухарин вынужден был признать провал своей политики революции в Китае. В отчаянии он выкрикнул в зал собравшимся делегатам: «Если поднятые партией восстания закончатся провалом раз, другой, третий, то рабочий класс может заявить: «Эй, послушайте! Все вы, конечно, отличные парни, но, будьте добры, катитесь к чертовой матери! Вы не заслуживаете быть нашими вождями…» Такие восстания партии ни к чему, какой бы революционной она себя ни считала».[420]
Сталин в те дни пристально следил не только за каждым шагом, но за каждым словом Бухарина. Через 17 лет, 24 мая 1945 г., по иному поводу он повторит процитированные слова Бухарина: «Какой-нибудь другой народ мог бы сказать: ну вас к черту, вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Это могло случиться, имейте в виду». Столько лет эти слова сидели в его памяти!
За день до окончания июльского Пленума, на рассвете 9 июля, в подвале здания на углу улицы Дзержинского (Большой Лубянки) и Варсонофьевского привели в исполнение приговор шахтинцам, некоторые из которых до последней минуты жизни так и не признали себя «вредителями». В тот день глава Коминтерна чувствовал себя не лучше осужденных. Увидев, что у него нет большинства в ЦК и образовался паритет со Сталиным, Бухарин впал в истерику. В тот же день — предпоследний день работы Пленума — по бухаринской просьбе член ЦК Григорий Сокольников, друг детства Бухарина и прежний оппозиционер-зиновьевец, обратился к Льву Каменеву с предложением о встрече. У Каменева и Зиновьева как раз истекал срок ссылки, оба они возвращались в Москву и подали просьбу о восстановлении в партии, обязавшись прекратить всякую фракционную деятельность.
Бухарин знал, что 28 февраля на приеме у Сталина побывала Ольга Каменева — сестра Троцкого.[421] Он опасался, что речь идет о создании антибухаринской коалиции с участием Каменева и Зиновьева. И решил опередить Сталина в создании такой комбинации. Первый зондаж состоялся через два дня: Сокольников при личной встрече передал Каменеву слова Бухарина: «Разве Вы не понимаете, что я сейчас отдал бы Сталина за Каменева и Зиновьева». Прожженный политикан, прекрасно знавший цену Бухарину и вообще — что такое коммунисты, Каменев не поверил ни одному его слову, однако решил дать согласие на встречу, чтобы записать ее содержание и передать Зиновьеву. Он рассчитывал (и Зиновьев позднее в этом его поддержал) использовать данное обращение как предмет для торга с обеими сторонами на предмет возврата в большую политику. Через час, в 10 утра, в квартиру Каменева в доме 9 по Манежной улице явился без предупреждения и сам Бухарин. Глядя через окна каменевской квартиры на кремлевскую стену, он целый час без перерыва со злобой говорил о Сталине: «Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших у нас разногласий с Вами… Он предлагал ни одного расстрела по Шахтинскому делу (мы голоснули против)… Серго [Орджоникидзе] — не рыцарь. Ходил ко мне, ругательски ругал Ст [алина], а в решающий момент предал».[422]
История разговора Бухарина и Сокольникова с Каменевым — самая, пожалуй, яркая иллюстрация к той роли, которую сыграли чекисты во внутрипартийной борьбе 20-х годов. Бухарин, прекрасно знавший о том, что люди Ягоды (а возможно — и служба Трилиссера) прослушивают квартиры Каменева и Зиновьева, а также контролируют телефонную связь, счел нужным предупредить: «Не нужно, чтобы кто-нибудь знал о нашей встрече. Не говори со мной по телефону, ибо мои телефоны прослушивают. За мной ходит ГПУ, и у тебя стоит ГПУ. Хочу, чтобы была информация, но не через секретарей и посредников». Но как сделать, чтобы чекисты нигде не использовали запись этого разговора? Бухарин придумал остроумный, как ему казалось, выход, обронив фразу: «Ягода и Трилиссер — наши». Посмеют ли теперь Ягода и Трилиссер сообщить о таком разговоре Сталину? Не сообщили.
Бухарин считал, что создал против «Чингисхана» (так он назвал Сталина в этой беседе) достаточно мощную коалицию. И ошибся. Каменев и Зиновьев решили торговаться и выжидать. Бухарин же, сделав ставку на предстоящий Конгресс Коминтерна, в очередной раз увлекся внешними делами в ущерб внутренним. Он проглядел, например, как Сталин перетянул на свою сторону еще одного члена Политбюро, Валериана Куйбышева. Бывший троцкист, Куйбышев сидел тише воды, ниже травы, по этой причине его и сделали в свое время Председателем ЦКК. Всегда безоговорочно преданный партийному большинству, заискивающий перед вождями, он по решению XIV партсъезда в декабре 1927 г. стал членом Политбюро — вероятно, в благодарность за ту роль, какую он сыграл в оттирании Дзержинского от рычагов власти в последние месяцы его жизни. В Политбюро Куйбышева было не видно и не слышно, он послушно следовал в фарватере правительства Бухарина-Рыкова. Июльский пленум 1928 г., когда ЦК раскололся между Бухариным и Сталиным, дал Куйбышеву пищу для размышлений. Немного выждав, Сталин 31 августа направил ему письмо: «Как твои дела? Слышал, что Томский собирается обидеть тебя. Злой он человек и не всегда чистоплотный. Мне кажется, что он не прав. Читал твой доклад о рационализации. Доклад подходящий. Чего еще требует от тебя Томский?» Сталин дал понять Куйбышеву, что берет его под свое покровительство. Через год Куйбышев поддержит Сталина.
Тем временем Бухарин полностью положился на двух друзей: Трилиссера и начальника ОМС (отдела международных связей) Коминтерна Пятницкого. Агабеков описывает, каким образом Трилиссер и Пятницкий выполняли задания Бухарина по линии подготовки Мировой революции:
«…мы подъехали к громадному зданию Коминтерна, и Трилиссер велел шоферу остановиться. Наружную охрану вели войска ОГПУ. Внутри распоряжались наши чекисты. Распорядок такой же, как и на Лубянке. Мы поднялись в лифте на четвертый этаж. Прошли ряд коридоров и вошли в комнату, на двери которой была надпись: «Международная связь, тов. Пятницкий». Нас встретила молоденькая блондинка, говорившая с немецким акцентом, и пропустила в кабинет Пятницкого… Он нервно говорил по одному телефону и одновременно кого-то слушал по другой трубке. Это и был организатор международных заговоров и революций Пятницкий. Кивнув нам головой, он продолжал с кем-то говорить по-немецки.
