Без демократии не получится. Сборник статей, 1988–2009 - Егор Тимурович Гайдар
Однако сами предельно высокие темпы восстановительного роста на его ранних стадиях затем задают планку в экономической политике.
В 1920-х годах в России проблема того, как не допустить падения темпов экономического роста, порожденного восстановительными процессами, была важнейшей. Попытки резкого увеличения темпов вложений и форсирование экономического роста в 1925–1926 годах привели к дестабилизации денежного обращения, росту цен и появлению дефицита товаров. Тогда эти процессы протекали на фоне еще не исчерпанных резервов восстановительного роста. Поэтому весной 1926 года советское правительство искало разрешение противоречий на пути восстановления баланса денежного обращения, преодоления инфляционных тенденций, снижения темпов роста капитальных вложений.
В 1927–1928 годах аналогичная попытка подстегнуть темпы экономического роста проходила уже на ином фоне: основные резервы восстановительного роста исчерпаны, его темпы резко падают. И вновь давшие о себе знать финансовые диспропорции (рост цен, обострение товарного дефицита) были разрешены уже не путем восстановления финансового и денежного баланса, а на основе полного демонтажа инструментов новой экономической политики, принудительного изъятия зерна у крестьян, насильственной коллективизации.
Когда весной 2002 года в политической элите началась дискуссия о недопустимости ориентации российского правительства на осторожные проектировки 4-процентного роста ВВП и о необходимости иметь более амбициозные планы, я не мог не вспомнить о том, что председатель Совнаркома А. Рыков первый раз подал в отставку в марте 1928 года на заседании Политбюро ВКП(б) именно в ответ на требования товарищей ставить перед собой более амбициозные задачи. Известный советский экономист академик С. Струмилин в то время говорил: «Я предпочитаю стоять за высокие темпы роста, чем сидеть за низкие». Жесткая позиция премьера М. Касьянова, сказавшего весной 2002 года, что прорывов не будет, показывает, что за прошедший век мы чему-то научились.
Для того чтобы создать предпосылки уже не восстановительного роста, а устойчивого, долгосрочного роста на основе создания новых мощностей, вложений, когда вкладывать деньги инвестор должен не на короткий период, а на многие годы, нужен совершенно другой уровень гарантий, вообще всех институтов доверия к собственности, нежели при восстановительном росте, когда ты просто запустил производство и оно начало давать тебе прибыль.
Олигархия де-факто
Нынешнее российское правительство стремится — по крайней мере стремилось в 2000–2001 годах — создать предпосылки устойчивого, а не восстановительного роста, и это, разумеется, правильно. Но здесь мало провести налоговую реформу или ввести новый Трудовой кодекс, нужен целый набор важнейших структурных реформ, и они должны дополнять друг друга. Потому что можно иметь замечательную налоговую систему, но если при этом судебная система не функционирует, а государственный аппарат коррумпирован, то люди не будут вкладывать на долгие годы и с огромными рисками свои деньги в нашу экономику. А значит, рост будет носить затухающий характер, отсюда риск авантюрных экспериментов, подобных тем, которые подорвали нэп.
Едва ли не самая, на мой взгляд, серьезная угроза, с которой мы сталкиваемся сегодня, заключена именно в сочетании затухающих темпов восстановительного роста и резкого замедления — под усиливающимся влиянием российской бюрократии — структурных реформ, которые необходимы стране для того, чтобы обеспечить базу устойчивого экономического роста. Это опасный риск, который вполне может сыграть крайне негативную роль в развитии ситуации в российской экономике, в российском обществе.
Одно из проявлений этой проблемы — олигархический капитализм. Не в том виде, в котором он существовал в конце 1990-х годов, когда очень небольшая группа людей вела себя как реальное правительство России, да в общем и являлась реальным правительством России, — это вчерашний день. Но колоссальная концентрация ресурсов в руках очень небольшого круга крупнейших компаний, позволяющая обеспечить тесное переплетение экономической мощи с политическим влиянием, сращивание власти с собственностью — это сохраняющиеся и сегодня российские реалии.
Частично это реакция на несовершенство российского государственного устройства, на слабость судебной системы: если вы не можете добиться, чтобы контракты выполнялись через суд, вы создаете крупные вертикально интегрированные компании и обеспечиваете управляемость за счет того, что контролируете всю производственную цепочку. Но, привыкнув решать свои хозяйственные конфликты с использованием властного ресурса, с привлечением силовых структур, вы заинтересованы в том, чтобы у вас и дальше был коррумпированный государственный аппарат, и дальше оставалась слабой судебная система. А это стратегически крайне опасно для страны.
Егор Гайдар. «Новое время», 2003, № 5
Либерализм: слухи о смерти преувеличены
Статья «Кризис либерализма в России», подписанная М. Ходорковским, вызвала оживленную дискуссию. Даже те, кто принял ее с восторгом, обратили внимание на банальность сказанного, на то, что все это неоднократно повторялось противниками российских либералов. Принципиальной новостью стало не содержание статьи, а авторство. А также место, где она была написана. Автор из-за решетки совершает покаяние, вершит моральный суд, благословляет и ниспровергает. Пишет о сервильности либералов, их готовности забыть про конституцию ради севрюжины с хреном.
Прочитав письмо, оказался в сложном положении. Согласиться со сказанным невозможно. Спорить с тем, что человек пишет из неволи, — по российской традиции занятие малопочтенное. Для меня с 6 апреля (когда Минюст обнародовал объяснительную записку, в которой Ходорковский говорит, что «собственноручных материалов» в газету не передавал) авторами статьи стала группа неизвестных товарищей, объединенная псевдонимом «М. Ходорковский». Впрочем, нет претензий к газете, опубликовавшей текст, подписанный Ходорковским. Текст представляет общественный интерес, кто бы ни был его автором.
Ситуация во многом трагикомическая. Одно дело — писать молоком, макая перо в чернильницу из хлебного мякиша: «Время лукавства прошло — и из каземата СИЗО № 4, где я (т. е. „группа товарищей“?) сейчас нахожусь, это видно, быть может, чуть лучше, чем из других, более комфортабельных помещений…». Другое дело — набирать этот текст в уютном кабинете. Здесь можно было бы поставить точку. Как только написанное перестает быть статьей Ходорковского, оно становится набором банальностей. Оставаясь при этом, как выражались в благородном XIX веке, «печатным доносом».
Небезынтересен строй сознания, ассоциации. Перепевы мотивов, звучавших между 1934 и 1954 годами, очевидны. Есть призывы к либералам осознать «моральную ответственность» за дефолт. Здесь трудно не вспомнить, как в 1935 году, пытаясь избежать расстрела, Каменев и Зиновьев признали свою «моральную ответственность» за убийство Кирова. Слова о том, что надо «оставить в прошлом космополитическое восприятие мира»,
