Без демократии не получится. Сборник статей, 1988–2009 - Егор Тимурович Гайдар
Но если мы все вместе «падали» в первой половине 1990-х, а с конца 1990-х все вместе «растем», есть резон предположить, что и падение в начале десятилетия, и сменивший его в конце десятилетия рост — части единого процесса.
Так оно и есть, и объясняется этот постсоциалистический переход из спада в рост тем обстоятельством, что при социализме колоссальная часть производственной деятельности была экономически неоправданна.
Крупнейшие экономисты XX века, создававшие концепцию национальных счетов и валового внутреннего продукта, к понятию валового внутреннего продукта относились очень и очень деликатно, прекрасно понимая его социальную обусловленность.
Можно вспомнить блестящего американского ученого русского происхождения, нобелевского лауреата Саймона Кузнеца, отмечавшего, что при своеобразных погребальных обрядах, характерных для Древнего Египта (умершим оставляли съестные припасы), трудно определить применительно к тогдашней египетской экономике подушевое значение валового внутреннего продукта: делить ли все, что произведено, на живое население Египта или же на число живых и первое поколение мертвых?
Можно вспомнить о том, что Саймон Кузнец отказывался включать социалистические страны в предмет изучения современного экономического роста именно по той причине, что не был уверен, в какой степени сама концепция ВВП применима для социалистических экономик.
Здесь ничего не продается и не покупается
Однако сегодня мы оперируем понятием ВВП чересчур легко, нередко забывая о фундаментальных гипотезах, которые лежали в его основе.
Концепция ВВП формировалась для рыночных экономик с относительно небольшим государственным сектором, при этом государственным сектором, который функционирует в условиях демократии. Отсюда гипотеза создателей концепции ВВП: если за товар или услугу кто-то платит либо как налогоплательщик, либо как потребитель, то, следовательно, мы имеем дело с осмысленной экономической деятельностью, которая имеет ценность. Кажется, все логично и достаточно просто, но лишь для рыночных экономик, функционирующих в условиях демократии. А попробуем наложить сказанное на реалии социалистической экономики… Здесь ничего реально не продается и не покупается, здесь доминирует рынок продавца. Объемы производства, структура производства, структура распределения — все определяется авторитарной властью. Можно ли полагать, что всякая экономическая деятельность, осуществляемая в рамках подобного режима, является осмысленной экономической деятельностью? Огромные объемы экономической деятельности, которая осуществлялась в течение социалистического периода, не имели никаких оснований, платить за них в условиях рынка и демократии никто бы не стал.
А это означает, что колоссальная часть этой деятельности не имеет ни малейшего экономического смысла.
В свое время осушали Кара-Богаз-Гол для того, чтобы остановить падение уровня Каспия. Потом строили канал Волга — Чограй, чтобы отвести воду из Волги и приостановить повышение уровня Каспия. И в первом случае, и во втором создавался ВВП — если, конечно, рассматривать это понятие под привычным углом зрения социалистических экономик. В 1970-х годах прошлого века были потрачены крупные средства на то, чтобы осушить торфяники под Москвой. В 2002 году эти торфяники горели, и сейчас обсуждается вопрос о том, не надо ли оросить их снова. Работы по осушению давали прирост валового внутреннего продукта. Если придется орошать, это тоже даст увеличение валового внутреннего продукта. Если приступить к реализации идеи Ю. М. Лужкова о переброске сибирских рек в Среднюю Азию, валовой внутренний продукт будет бурно расти. Конечно, придется немножко перестроить наши экономические, и не одни лишь экономические, институты, может быть, посадить людей на карточки, но валовой внутренний продукт возрастет.
Демонтаж социалистической структуры хозяйствования высветил тот фундаментальный факт, что значительная часть экономической деятельности, которая реализовывалась в условиях социализма, никогда не будет востребована в условиях рынка и демократии. Но перераспределение ресурсов, сконцентрированных в этих видах деятельности, в другие, в те, на которые есть реальный рыночный спрос, не может произойти немедленно.
(Собственно, и постсоциалистическая рецессия, и последующее восстановление — это единый процесс. На первых стадиях перехода ресурсы, которые высвобождаются из нерыночного сектора, значительно превышают по объему те, которые могут быть задействованы в секторе, работающем на рынок, на реальный спрос. К тому времени, когда ресурсы, которые могут быть задействованы в рыночном секторе, оказываются больше, чем те, которые высвобождаются из нерыночного сектора, рецессия останавливается и начинается постсоциалистический восстановительный рост.)
Исследователи указывают на то, что бо́льшую глубину и бо́льшую продолжительность постсоциалистическая рецессия имеет в тех странах, где социализм существовал на протяжении не двух поколений (40 лет), как в Восточной Европе или в странах Балтии, а трех (75 лет), где масштабы нерыночного сектора и диспропорции, порожденные периодом социалистического хозяйствования, были больше.
Рыков и Касьянов
Рост, который мы видим в России сегодня, — в отечественной истории не уникален. У него много схожих черт с восстановительным ростом, имевшим место при нэпе, после революции и Гражданской войны. Понятие «восстановительный рост» ввел в научный обиход замечательный российский экономист В. Громан, описавший его особенности в своих работах, относящихся к 1920-м годам. Согласно Громану, восстановительный рост — это рост, который происходит при использовании ранее созданных производственных мощностей, ранее обученной, квалифицированной рабочей силы. Эти составляющие в сочетании с ликвидацией дезорганизации, восстановлением хозяйственных связей (ученый отмечал, что, несмотря на те разрушения основных фондов, которые принесла Гражданская война, гораздо большую роль в падении производства сыграли не физические разрушения, а дезорганизация хозяйственных связей) позволяют объединить вновь факторы производства, запустить производственный процесс.
Характерная черта восстановительного роста — его предельно высокие темпы на начальном этапе, неожиданные для специалистов, экспертов, политической элиты. Никто из специалистов Госплана, вспоминает Громан, не ожидал, что темпы экономического роста в 1923–1924 хозяйственных годах, сразу после денежной реформы и стабилизации денежного обращения, будут столь высокими. Госплан прогнозировал, что экономический рост в 1923–1927 годах без масштабных капиталовложений может в целом вывести национальный доход Советского Союза на уровень примерно половины национального дохода России 1913 года. Оказалось, национальный доход СССР достиг уровня, близкого к 100 процентам российского ВВП 1913 года (статистика этого периода является спорной, оценки колеблются в пределах от 90 до 110 процентов, но общая картина от этого не меняется).
Точно так же нынешнее российское правительство в своих бюджетных документах наиболее вероятными на 2000 год считало показатели в диапазоне от 0,2 процента роста до 2,2 процента падения. Международный валютный фонд прогнозировал весной 2000 года рост российского ВВП на 1,5 процента. Реально же рост ВВП составил 9 процентов. Рост промышленного производства — 11 процентов[11].
На Украине, где пик темпов роста пришелся на 2001 год, прогнозировалось увеличение ВВП на 3,5 процента. Реальный рост составил 9 процентов.
В
