Сергей Цыркун - Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов
Ничего не знавший об этом Евдокимов тем временем явился в Москву доложить о начале следствия по Шахтинскому делу, которое предусматривало, между прочим, арест работавших в угольном управлении иностранных специалистов — английских подданных и граждан Германии — в качестве «шпионов». Не искушенный в интригах и опоздавший к завершению Июньской операции провинциал нарвался на грубый окрик раздраженного Ягоды, обвинившего его в «головотяпстве» и «методах 1918–1919 годов». Похоже, начальник СОУ ГПУ разнес Евдокимова на каком-то совещании, где столичные чекисты подняли полпреда по Северо-Кавказскому краю на смех: «Чепуха все это! Раздули дело!».[387]
Недоумевающий и опозоренный, злой на Ягоду, вернулся Евдокимов на юг. Однако при посещении «Зеленой долины» он услышал от Сталина слова поддержки: «Когда окончишь дело, пришли его в ЦК». Окрыленный Евдокимов бросился в свой кабинет: «Вернулся я, собрал братву, извиняюсь за выражение, товарищей… говорю — так и так, беритесь. Взялись мы за это дело, крутили, крутили, однако не сумели доказать в то время вредительство, арестованные не «раскололись»…».[388] Это остановило Евдокимова ненадолго. Еще полгода людей мучили бессонницей, угрожали, запугивали и обманывали. Наконец, к концу 1927 г. следствие приняло почти законченный вид. К десятилетию органов ВЧК — ОГПУ в декабре Евдокимов получил третий орден Красного Знамени.
Спохватившийся Ягода изменил свое отношение к происходящему. Видя, что Евдокимову покровительствует Сталин, он заподозрил, что Сталин вообще видит в прытком чекисте нового, взамен Ягоды, начальника СОУ ГПУ (через два года опасения Ягоды подтвердятся). Не выходя из политической орбиты Бухарина-Рыкова, Ягода сделал определенные шаги к тому, чтобы улучшить отношения и со Сталиным. При этом он использовал слабое место тиранов всех времен: опасение за свою жизнь. Зная болезненную подозрительность Генерального секретаря ЦК, Ягода 5 октября — еще до награждения Евдокимова, но когда стало уже очевидно, кто инициирует раскрутку Шахтинского дела, — вместе с Дерибасом явился на прием к Сталину и сообщил ему, что на него готовится покушение со стороны партийной оппозиции. Сталин, не желая повторять участь других безвременно погибших вождей, всерьез озаботился своей охраной.[389] С этого момента он на долгие годы становится добровольным пленником начальника Оперода Паукера, который определял даже, в какой школе учиться детям Сталина, а те должны были письменно отчитываться перед ним о проведенном дне и выпрашивать чернила для занятий.[390] Вальтер Кривицкий отмечал: «Фабрикация таких дел была любимым занятием ОГПУ. Убедив вначале аппарат большевистской диктатуры, а затем и лично Сталина в том, что их власть держится исключительно на неусыпной бдительности ОГПУ, оно так расширило свое всевластие, что в конце концов превратилось в государство в государстве».[391]
Однако заигрывания Ягоды со Сталиным не прошли мимо внимания бухаринского большинства в ЦК. В начале 1928 г., когда вследствие «урало-сибирской» авантюры Сталин оказался на плохом счету в Кремле в качестве фрондера, там заодно решили одернуть и предупредить Ягоду. С этой целью был организован громкий, образцово-показательный процесс Вели Ибраимова.
Этот человек был старый чекист, сотрудник Особотдела во время Гражданской войны, затем член Ревтрибунала. Он принадлежал к той волне чекистов, которые с приходом Дзержинского в Политбюро и ВСНХ были направлены им по так называемой советской линии, не утрачивая вместе с тем тайных связей с родным ведомством. Ибраимов работал под прикрытием сначала должности представителя Крымской республики в Москве, а затем председателя ЦИК Крыма. При этом он остался чекистом и не брезговал контролем за преступным миром Крыма, настоящими королями которого являлись черноморские контрабандисты, описанные еще Лермонтовым в повести «Тамань». Правой рукою Ибраимова в этом деле являлся штабс-капитан Амет Хайсеров, служивший в контрразведке барона Врангеля; Ибраимов сделал его комендантом при Ревтрибунале, а затем секретарем Председателя Крымского ЦИК. Он даже наградил его револьвером с двусмысленной надписью: «Начальнику агентуры чрезвычайной тройки Амету Хайсерову — самоотверженному борцу на бандитском фронте».[392] В воспоминаниях представителя крымско-татарской аристократии Исляма Ширинского об этих людях имеется следующее упоминание: «В то время в ЦК Крыма был бывший «чайчи» (чайханщик), безграмотный человек; его телохранителем был Кайсер, человек высокого роста, широкоплечий, со страшной физиономией — житель Ялтинского района, носил он желтые гетры на шнурках, синие галифе, коричневую гимнастерку, опоясан кавказским ремнем, с маузером с серебряной рукояткой, на голове коричневая кубанка. Вот эти два человека много безвинных людей погубили».[393] Ибраимов был тесно связан со всякого рода уголовщиной. Упомянем для примера, что его подпись красовалась на поддельном удостоверении афериста Хасанова, послужившего одним из прообразов созданного И. Ильфом и Е. Петровым образа Остапа Бендера (от фамилии Ибраимова предположительно происходит и отчество О. Бендера — Ибрагимович). С помощью некоего контрабандиста Факидова Ибраимов задушил бывшего красного партизана Чолака, угрожавшего ему разоблачением. Вместе со своим заместителем Мустафой Абдуллой растратил несколько десятков тысяч рублей казенных денег.
Все эти проделки Ибраимова выглядели детскими забавами рядом с грехами того же Ягоды, который являлся подпольным миллионером. Однако на примере Ибраимова Бухарин и Рыков показали Ягоде, чем он рискует, если впадет к ним в немилость. 28 января внеочередная сессия ЦИК Крымской АССР постановила снять Вели Ибраимова с поста председателя КрымЦИКа и исключить его из состава членов КрымЦИКа, он командирован в Москву, где 8 февраля благополучно арестован, разумеется, с санкции Кремля.
На следующий же день перепуганный Ягода предстал перед Рыковым с подробнейшим докладом по Шахтинскому делу.[394] К Сталину же на доклад он пришел теперь лишь 2 марта вместе с приехавшим в Москву Евдокимовым.[395] 9 марта Политбюро приняло постановление о создании специальной комиссии по этому делу во главе с Рыковым. Это означало, что отныне весь ход и подготовка процесса находятся в руках Председателя Совнаркома. Все же Ягода счел необходимым известить Сталина развернутым спецсообщением о результатах расследования.[396]
Реверансы Ягоды в адрес Сталина оказались не напрасны. Как уже говорилось, в начале 1928 г. Бухарин обрушил на Сталина ряд ударов, обозначивших, что Сталин теряет политический вес. Мало того. Бухарин, видимо, вспомнил, как поступил со Сталиным Ленин в тот момент, когда тот примкнул к так называемой военной оппозиции Ворошилова и других. Ленин заставил Сталина публично выступить против своих соратников с трибуны VIII съезда партии. Теперь Бухарин, считавший себя учеником и наследником Ленина, не отказал себе в удовольствии повторить публичное унижение Сталина. Тому пришлось за своей подписью направить письмо в Сибирский крайком Сырцову с фактическим осуждением урало-сибирского метода, им же самим перед этим предписанного; в письме запрещался принудительный хлебный заем у крестьян: «на деле он обязательно должен выродиться в сплошную конфискацию», приказано использовать не чрезвычайные меры, а только «законные пути».[397] Сырцов почувствовал себя обманутым: он поверил Сталину, а тот выставил его инициатором «перегибов на местах». С этого времени Сырцов перешел в лагерь врагов Сталина.
Апрельский Пленум 1928 г. прошел под диктовку Бухарина. Он еще раз осудил проведение чрезвычайных мер в деле хлебозаготовок. А когда Сталин, пытаясь перехватить инициативу хотя бы во второстепенном вопросе Шахтинского дела, предложил передать подготовку инженерных специалистов из наркомата образования в ВСНХ, его вполне безобидное предложение Пленум отверг двумя третями голосов. После этого Бухарин провел решение, согласно которому разъяснять решения Пленума были направлены: сам Бухарин в Ленинградскую парторганизацию, а Сталин — в Московскую, возглавляемую ярым бухаринцем Углановым. Ожидалось, что Сталину предстоит перед Углановым и его «свистунами», столь недавно устроившими публичную обструкцию лидерам левой оппозиции, еще раз осудить собственные политические ошибки и заблуждения. Но Сталин построил свое выступление неожиданно агрессивно и при этом не вполне понятно, так что присутствующие не знали, как им реагировать. Он, в частности, заявил, что проведение политики, «которая всем нравится», не имеет «ничего общего с ленинизмом», а проводить ее может «не марксист, а дурак».[398]
