Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия
— Маделина, — почти торжественно начала Сибилла, сердце ее отчаянно билось. — Мне нужно с тобой поговорить.
— О чем именно, дружочек? — спросила Маделина, все еще обеспокоенная, но уже начинающая понимать, что между тоном сестры и внезапным недомоганием на балу, так быстро прошедшим, очевидно, существует какая-то связь.
— Ты собираешься выйти замуж за мистера Рэтклифа?
От такой открытой атаки бедная миссис Ли пришла в замешательство. Этот роковой вопрос преследовал ее на каждом шагу. Не более часа назад на балу ей чудом удалось уйти от ответа, и, как выяснилось, чудом этим она обязана Сибилле, которая теперь, словно держа ее под дулом пистолета, пытает ее тем же вопросом. Вероятно, он занимает сейчас весь город. Половина Вашингтона видела, как Рэтклиф делал ей предложение, и ее ответа ждет множество людей, будто она — счетная комиссия, осуществляющая контроль над выборами. Возмущению ее не было предела, и она решила задать Сибилле встречные вопросы:
— Почему ты спрашиваешь меня об этом? Ты что-нибудь слышала? Кто-нибудь с тобой об этом говорил?
— Нет! — ответила Сибилла. — Но мне нужно знать. Я и без чьей-либо подсказки вижу, что мистер Ртэклиф делает все, чтобы ты вышла за него замуж. Я спрашиваю тебя не из любопытства; твое решение касается меня не в меньшей степени, чем тебя саму. Пожалуйста, ответь мне! Хватит обращаться со мной, как с ребенком! Скажи мне, каковы твои намерения? Я устала жить в неведении. Ты не представляешь себе, каким грузом это лежит на мне! О, Мод, я не смогу быть спокойна и счастлива, пока ты не доверишься мне!
Миссис Ли почувствовала угрызения совести; ее поразила мысль, что это неожиданное осложнение еще туже затягивает накинутую на нее петлю. Она не видела выхода из создавшегося положения, не знала, какие мотивы руководят сестрой, но понимала, что от ее решения зависит и счастье Сибиллы; а теперь ее еще обвиняли в бесчувственности и требовали прямого ответа на простой вопрос. Могла ли она утверждать, что не намерена выйти замуж за мистера Рэтклифа? Ответить так означало отказаться от тех целей, которые зрели в ее душе. Если от нее требовался прямой ответ, лучше сказать «Да!» и покончить с этим, лучше положиться на судьбу и посмотреть, что из этого выйдет. И миссис Ли, внутренне вся напрягшись, но внешне никак не выказывая своего волнения, ответила словно в полусне:
— Хорошо, Сибилла, я скажу тебе. Мне давно следовало сказать тебе об этом, но тогда я сама еще ничего не решила. Да! Я решила выйти замуж за мистера Рэтклифа!
— И ты уже сказала ему об этом? — вскричала Сибилла, вскакивая на ноги.
— Нет! Твой приход прервал наш разговор. Я рада, что так случилось: ты дала мне время подумать. Но теперь я решила. Завтра я дам ему ответ.
При этом у миссис Ли не появилось того особого выражения лица, что бывает у тех, кто поверяет собеседнику тайну своего сердца. Миссис Ли говорила автоматически, как бы делая над собой усилие. Сибилла яростно набросилась на сестру; чрезвычайно возбужденная, жаждавшая быть выслушанной до конца, она стала умолять сестру:
— О, нет, нет, нет! Пожалуйста, пожалуйста! Мод, дорогая, хорошая, единственная! Если ты не хочешь разбить мое сердце, не выходи замуж за этого человека! Ты не сможешь полюбить его! Ты не будешь с ним счастлива! Он увезет тебя в свою Пеонию, и ты там погибнешь! Я никогда больше тебя не увижу! Он сделает тебя несчастной; он будет бить тебя, я знаю, будет! О, если ты хоть немного думаешь обо мне, не выходи за него замуж! Прогони его! Не встречайся с ним больше! Или давай уедем сами. Утренним поездом, прежде чем он появится. У меня все готово, а твои вещи я соберу; мы поедем в Ньюпорт, в Европу — куда угодно, лишь бы подальше от него!
После этих страстных заклинаний Сибилла рухнула на колени у ног сестры, обняла ее за талию и стала рыдать так, будто сердце ее уже разбито. Если бы Каррингтон сейчас ее увидел, он бы признал, что она в точности выполнила все его инструкции. Но она действовала искренне. Она говорила то, что думала на самом деле, и слезы, которые она уже несколько недель сдерживала, были самыми настоящими. К сожалению, ее доводы хромали по части логики. О характере мистера Рэтклифа у нее были весьма смутные представления, которые основывались на том, каким, по ее мнению, должен быть Колосс Прерий в родной Пеонии. Да и представления об этой самой Пеонии были весьма туманными. Ее преследовала такая картина: Маделина сидит на диване, набитом конским волосом, перед железной печкой в убогой комнатке с белеными голыми стенами, украшенными лишь несколькими литографиями, рядом столик с мраморной столешницей, а на нем — стеклянная ваза с засушенными имморталиями; единственное ее чтение — журнал Фрэнка Лесли и «Нью-Йорк леджер», и по всему дому стоит сильный запах кухни. Или Маделина принимает гостей — соседских жен и избирателей, которые рассказывают ей последние пеонские новости.
Несмотря на невежественную и ничем не обоснованную предубежденность Сибиллы против мужчин и женщин из западных штатов, их городов и прерий и вообще всего, что шло с Запада, вплоть до политики и политиков, которых она считала самым ужасным порождением тех краев, в ее рассуждениях была доля здравого смысла. Когда для мистера Рэтклифа пробьет его час, который не минует никого из политиков, и неблагодарное отечество позволит ему чахнуть в кругу иллинойсских друзей, что сможет он предложить своей жене? Неужели он всерьез полагает, что Маделина, которой смертельно наскучил Нью-Йорк, которую ничем не смогла привлечь Европа, сможет жить на покое в какой-нибудь романтической деревушке под Пеонией? А раз так, то неужели мистер Рэтклиф думает, что они смогут обрести счастье, наслаждаясь обществом друг друга и теми развлечениями, какие им предложит Вашингтон на деньги миссис Ли? В своем охотничьем запале мистер Рэтклиф решил заранее принять все условия, которые может поставить миссис Ли, но, если он действительно считает, что счастье и удовлетворение могут основываться лишь на багровом отблеске заходящего солнца, он доверяет женщинам и деньгам больше, чем это, наверное, оправдано человеческим опытом.
Какими бы путями мистер Ртэклиф ни собирался бороться с предстоящими сложностями, ни один не мог бы удовлетворить Сибиллу, которая, если и допускала неточности в своих рассуждениях о Колоссах Прерий, все же понимала женщин, в особенности свою сестру, гораздо лучше, чем это в состоянии был сделать мистер Рэтклиф. Тут она стояла на твердой почве, и дальше ей лучше было бы помолчать, потому что миссис Ли, в первый момент потрясенная страстностью ее слов, теперь, выслушав Сибиллу, страхи которой показались ей просто абсурдными, почувствовала себя увереннее. Маделина восстала против этого истерического сопротивления и еще более утвердилась в правильности принятого решения. Спокойным, взвешенным тоном она стала увещевать сестру:
— Сибилла, Сибилла! К чему такое неистовство? Ты же взрослая женщина, а ведешь себя как избалованный ребенок!
Как большинство людей, которым приходилось иметь дело с детьми — балованными и небалованными, — миссис Ли прибегла к строгому тону не потому, что это был лучший способ справляться с ними, а потому, что не знала другого. Ей было очень не по себе, и она ужасно устала. Она была недовольна собой, тем паче мотивами, которые ею руководили. Сомнения одолевали ее со всех сторон; но самым худшим было то, что счастье сестры перевешивало чашу весов, на которые были положены ее собственные доводы.
Тем не менее ее тактика привела к желаемому результату и положила конец натиску Сибиллы. Она перестала рыдать и поднялась с колен с довольно спокойным выражением лица.
— Маделина, — сказала она. — Ты действительно решила выйти за мистера Рэтклифа?
— А что же мне остается, милая моя Сибилла? Я хочу сделать все как можно лучше. Мне казалось, ты будешь довольна.
— Тебе казалось, что я буду довольна? — изумилась Сибилла. — Какая странная мысль! Если бы ты раньше поговорила со мной, я сказала бы тебе, что ненавижу этого человека, я ума не приложу, как ты можешь его терпеть. Но я скорее сама выйду за него замуж, чем позволю это тебе. Да ты убьешь себя от горя, если станешь его женой. О, Мод, заклинаю тебя, скажи, что ты этого не сделаешь! — И Сибилла, которая, уже было успокоившись, гладила сестру по плечу, вновь залилась слезами.
Сердце у миссис Ли разрывалось на части. Ей и так тяжело действовать вопреки желаниям ближайших друзей, но быть грубой и бесчувственной по отношению к существу, счастье которого она считала целью своей жизни, оказалось просто невыносимым. И все же ни одна здравомыслящая женщина, объявив, что выходит замуж за такого человека, как мистер Рэтклиф, не станет швыряться им только потому, что другая женщина решила вести себя словно капризный ребенок. В Сибилле сохранилось гораздо больше детского, чем Маделина себе представляла. Она даже не видела, в чем ее собственная выгода. Ничего не зная ни о мистере Рэтклифе, ни о Западе, она вообразила его сказочным великаном, живущим на верхушке бобового стебля. Поэтому и обходиться с ней нужно как с ребенком: нежно, снисходительно, с любовью, но твердо и решительно. И отказать ей ради ее же пользы.
