Пётр Кропоткин - Хлеб и воля
Неужели вы не видите, что с вашими методами преподавания, выработанными министерством сразу для миллионов учеников, представляющих собою столько же миллионов различных способностей, вы только навязываете им всем систему, годную для посредственностей, и созданную посредственностями. Ваша школа становится школой лени, точно также, как ваши тюрьмы представляют школы преступности. Сделайте же школу свободной, уничтожьте все учёные степени, обратитесь к добровольцам в деле преподавания — сделайте всё это, прежде чем изобретать против лени законы, которые послужат только к тому, чтобы заключить лень в установленные рамки.
Дайте рабочему, которому противно выделывать всю свою жизнь ничтожную часть какой-нибудь булавки, которого тоска берёт около своей машины и в конце концов становится ненавистью, — дайте ему возможность обрабатывать землю, рубить деревья в лесу, бороться с бурей на море, нестись в пространстве на локомотиве. Но не делайте сами из него лентяя, заставляя его всю свою жизнь наблюдать за машиной, оттачивающей какой-нибудь кончик винта или проделывающей ушко в иголке!
Уничтожьте сперва причины, которые создают лентяев — поверьте, что людей, действительно ненавидящих труд, особенно труд добровольный, почти не останется, и что для решения вопроса о них совершенно не нужно будет ни вашего арсенала законов, ни вашей задельной платы с угрозою голода.
Наёмный труд в коллективистском обществе.
I.В своих планах перестройки общества, коллективисты впадают, по нашему мнению, в двоякую ошибку: они хотят уничтожения капиталистического строя, и вместе с тем стремятся сохранить те два учреждения, которые составляют самую его подкладку: представительное правление и наёмный труд.
Что касается так называемого представительного правления, то нам часто приходилось уже говорить о нём[14]. Для нас остаётся непонятным, как могут умные люди — а в таковых нет недостатка в коллективистской партии — оставаться сторонниками национальных и городских парламентов после всех тех уроков, которые нам дала в этом отношении история, — и во Франции, и в Англии, и в Германии, и в Швейцарии, и в Соединённых Штатах.
Мы видим, что повсюду парламентаризм приходит в упадок, и что повсюду поднимается критика — не только применений этой системы, но и самых основных её положений; каким же образом могут социалисты-революционеры защищать этот, осуждённый на смерть, образ правления?
Выработанное буржуазией, с одной стороны — для противодействия королевской власти, а с другой — с целью расширения и упрочения своего господства над рабочими, представительное правление является в истории политическою формою, по преимуществу буржуазного строя. Защитники этой системы никогда и не утверждали серьёзно, чтобы парламент или городской совет действительно представлял собою нацию или город: наиболее умные из них знают, что это невозможно. Представительное правление просто послужило буржуазии для того, чтобы воздвигнуть плотину против захватов королевской власти — не давая вместе с тем, свободы народу. Но по мере того, как народ всё лучше сознаёт свои интересы, а вместе с тем растёт и разнообразие самих интересов, эта система оказывается негодной. Потому-то демократы всех стран и занимаются теперь тщетными поисками за различными подправами: пробуют в Швейцарии всенародное голосование законов (referendum), и находят, что оно тоже никуда не годится; говорят в Бельгии о пропорциональном представительстве, или о представительстве меньшинства, т.-е. опять-таки о разных парламентских утопиях, — одним словом, ищут того, чего найти нельзя. В конце концов им приходится, всё-таки, признаться, что они пошли по ложному пути, и вера в представительное правление всё более и более подрывается в народе.
То же самое происходит и с наёмным, трудом. Можно ли, в самом деле, после того, как мы провозгласили необходимость уничтожения частной собственности и коллективное владение орудиями труда, — требовать в той или иной форме сохранения системы наёмного труда? А между тем, проповедуя рабочие чеки, коллективисты поступают именно так.
Что эту систему предлагали английские социалисты в начале века (Роберт Оуэн) — вполне понятно: они в то время хотели примирить труд с капиталом и отказывались от всякой мысли нарушить насильственным путём собственность капиталистов. Понятно и то, что эту мысль принял впоследствии Прудон: в своей системе взаимного кредита он стремился сделать капитал менее вредным, при сохранении частной собственности, которую он ненавидел в душе, но считал необходимой гарантией для личности против государства.
Что рабочие чеки признают и более или менее буржуазные экономисты — это также не удивительно. Для них безразлично, будет ли получать рабочий свою плату в этой форме, или в форме денег с изображением республики или империи. Им нужно спасти от грозящего им погрома частную собственность на жилые дома, на землю, на фабрики, во всяком случае — собственность на жилые дома и на капитал, нужный для фабричного производства. А для этой цели введение рабочих чеков оказалось бы как нельзя более подходящим.
Лишь бы только такой чек можно было обменять на всякие драгоценности — и всякий хозяин дома охотно примет его в уплату за квартиру. А до тех пор, пока жилые дома, земля и заводы будут принадлежать отдельным собственникам, рабочему поневоле придётся так или иначе платить им, чтобы иметь возможность работать в их полях, или на их заводах, и жить в их домах.
Но — как можно защищать рабочие чеки — эту новую форму наёмного труда — раз мы установили, что дома, поля и заводы не составляют больше частной собственности, а принадлежат общине или всей нации? Этого мы не понимаем.
II.Присмотримся ближе к этому способу вознаграждения труда, проповедуемому французскими, немецкими, английскими и итальянскими коллективистами[15].
Он сводится приблизительно к следующему: все работают — в полях, на заводах, в школах, в больницах и т. д. Продолжительность рабочего дня устанавливается государством, которому принадлежит земля, заводы, пути сообщения и проч. Каждый рабочий день вознаграждается рабочим чеком, на котором значится, скажем: «восемь часов труда». За этот чек рабочий может приобрести в магазинах, принадлежащих государству или различным корпорациям, всевозможные товары. Этот чек может также дробиться, как деньги, так что, например, можно купить на рабочий час мяса, на десять минут спичек или на полчаса табаку. Вместо того, чтобы говорить: «дайте мне на пять копеек мыла», после коллективистской революции станут говорить: «дайте мне на пять минут мыла».
Большинство коллективистов, кроме того, остаётся верным разделению, установленному буржуазными экономистами (и Марксом) между трудом сложным, требующим предварительного обучения, и трудом простым, и говорит нам, что труд сложный, т.-е. профессиональный, должен оплачиваться в несколько раз больше, чем труд простой. Так, например, один час труда врача будет считаться соответствующим двум или трём часам больничной сиделки, или трём часам труда землекопа. «Профессиональный или квалифицированный труд будет иметь ценность в несколько раз большую, чем труд простой», говорит коллективист Гренлунд, потому что этот род труда требует более или менее долгого обучения[16].
Другие коллективисты, — например французские марксисты, — не признают этого различия и провозглашают «равенство заработной платы». Врач, учитель, профессор — будут получать (в виде рабочих чеков) такое же вознаграждение, как и землекоп. Восемь часов, проведённые за осмотром больных в больнице, будут стоить столько же, сколько восемь часов работы землекопа, или работа на фабрике.
Некоторые делают ещё одну уступку и допускают, что работа неприятная или вредная для здоровья — например, работа в сточных трубах, — должна оцениваться выше, чем труд приятный. Час работы в сточных трубах соответствовал бы, например, двум часам работы профессора.
Прибавим, наконец, что некоторые коллективисты принимают также вознаграждение по группам, по корпорациям. Артель литейщиков сказала бы например: «Вот сто тонн стали. Когда мы работали над ней, чтобы добыть руду, выливать железо и т. д., нас было сто рабочих, и мы употребили на это десять дней. А так как каждый рабочий день заключает в себе восемь часов, то это составляет восемь тысяч рабочих часов для получения ста тонн стали, т.-е. восемьдесят часов на тонну». Тогда государство выдало бы им восемь тысяч рабочих чеков, по одному часу каждый, и эти восемь тысяч чеков были бы затем распределены, по их усмотрению, между всеми работающими на данном заводе.
