Сергей Кургинян - Суть времени. Том 2
Второе. Революционеры… Нужно иметь честность и сказать, что революционеры очень часто находились по разные стороны баррикад. Разве Керенский не был революционером? Был. Ну, и где он был в октябре 1917 года — на стороне Ленина? Он по другую сторону находился, в другом лагере. А Корнилов — он что, был чисто монархистом? Нет же. Там же так все перепуталось… А Савинков?
Поэтому, даже просто с позиции исторической добросовестности, нельзя же так карты-то тасовать! Это же нехорошо, как говорила моя бабушка.
Дальше (и это самое главное, иначе вообще не имело бы смысла говорить). Великая Французская революция ни на секунду не посягнула на Французскую державу — вот что главное. Слово «патриот» откуда взялось? Это для наших либералов ругательное слово. Но насчет «древа свободы, которое должно орошаться кровью патриотов», — это, кажется, не в России было сказано? И весь этот патриотизм был и французского, и американского разлива, он был связан с теми революциями. Все революции были патриотическими.
Ни Сен-Жюсту, ни Робеспьеру, ни Марату, ни Дантону, ни Мирабо — никому никогда в страшном сне бы не приснилось отделить даже кусочек французской территории, кроху. Революционные армии шли в Вандею с гильотиной, восстанавливая целостность, создавая французский государственный централизм, сплачивая это все нацией, создавая новые регуляторы. Они были влюблены во французскую историческую личность, они все время о ней говорили, они все время ощущали свою великую французскую традицию. Вот что такое Французская революция.
Где в перестроечном и постперестроечном процессе, где в этом 25-летии хоть один якобинец, хоть один жирондист? Назовите мне в либеральном (и любом другом) лагере кого-нибудь, кто пронизан страстью к государству, к державе, к величию нации — неотменяемой страстью для любого Робеспьера, для любого Сен-Жюста, для любого Кутона.
Идея революции была беспощадно предана Горбачевым, Ельциным, Гайдаром и кем угодно еще в первый же момент, когда они отказались от императива государственной целостности и величия собственной страны.
При чем тут революция, господа? Сколько лет вы будете дурачить голову своему народу? Сколько лет будет блеять эта несчастная интеллигенция? Вот уже все видно… Лик проступил на фотопластинке, весь этот чудовищный оскал. Мы стоим у последнего края. И сейчас тоже надо лгать?
Интеллигенция, пока не поздно, опомнись!
Я с годами все острее переживаю и понимаю трагедию ленинизма, ленинской гвардии, как ее называют. И горечь ленинских определений интеллигенции — экстремальных и абсолютно справедливых, к величайшему сожалению. Потому что тогда вдруг оказалось, что страну любят люди, не обладающие в силу объективных причин и собственного жизненного пути полнотой знаний, необходимых для того, чтобы двигать страну вперед. У них этой полноты знаний нет. Они лишь определенная часть, определенная колонна внутри этой интеллигенции, причем колонна, своим историческим выбором, своим жизненным путем обрекшая себя на каторги, эмиграцию. А отнюдь не на то, чтобы в комфортных условиях все изучать, все понимать и обладать полнотою нужных знаний. Конечно же, это люди волевые, страстные, но это не «сливки», которые изощренным образом понимали что-то.
А что сделали «сливки»? Что сделали другие колонны этой интеллигенции, которая, в конечном итоге, должна служить народу? Они в решающий момент взяли и отошли в сторону. И осталась одна эта съежившаяся колонна, учившаяся по каторгам и эмиграциям, жадно хватавшая книги, но не обладавшая достаточной полнотой знаний. Ее хватило на то, чтобы выдержать страшный удар. Но ужас-то этого удара и все, что последовало, в значительной степени определялось еще и тем, что ее было мало, что все остальные-то плечи не подставили. Кто-то подставил. Часть белых сказала, что поскольку это единственные люди, которые хотят государства, то все-таки мы придем к ним, даже если погибнем, даже если потом нас уничтожат.
И, на конец, последнее, что касается интересного высказывания господина Межуева по поводу моего участия в перестройке — «ему сейчас так хорошо, ему же в результате настолько лучше стало»… Ни один интеллигент имперской России и советской тоже так сказать бы не смог. В этом главное даже не то, что это такое хлесткое высказывание. Главное то, что ни один интеллигент Российской империи и ни один советский интеллигент не посмел бы это сказать, потому что было общественное мнение. Да, были те, кто говорил: «У нас революцию сделала знать. В сапожники, что ль, захотела?» Но это были отнюдь не сливки русского имперского общества, и все остальные отнеслись к подобным высказываниям с презрением.
Все отшумело. Вставши поодаль,Чувствую всею силой чутья:Жребий завиден. Я жил и отдалДушу свою за други своя…[29]
«Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала»…[30]
Все понимали: люди живут не для того, чтобы самим наращивать очки, что есть более высокие цели, что тебе может быть хуже и даже совсем хуже, а стране твоей лучше. Мой дед радовался виду красноармейца, прекрасно понимая, куда идут процессы и чем они для него обернутся. И что?
Так как же надо внутренне пасть для того, чтобы на автомате, не оглядываясь ни на общественное мнение, ни на что другое, вдруг сказать: «Так ему ж теперь лучше, чего он выпендривается?» И не понять, что ты сказал, на каком языке ты уже разговариваешь. Вот это для меня и называется «чечевичной похлебкой». Вот это и есть метафизическое падение.
Я еще раз, обращаясь к нашим единомышленникам, говорю: этап становления, который мы сейчас проходим, нужно пройти без неких формальных иерархий («генерал», «майор», «полковник») и без всего того низкого, что несет с собой распределение ресурсов. Господин Навальный может позволить себе сказать: «А вы мне бабки-то пришлите». Но мы не можем вводить в наше начинание бацилл этих самых ресурсов и статусов. Да, надо пройти мимо этого. Это не значит, что люди, которые лежат на диване и ничего не делают, и люди, которые работают по всем направлениям, будут пользоваться в создаваемой нами организации (да-да, организации, никто не говорит о том, что она не создается) равными возможностями.
Но мне кажется, что это нужно сделать как-то по-другому. Бывает, человек просто пользователь. Он пользуется тем, что предлагает ему наша интеллектуальная, разветвленная система. Он входит на разные ее отсеки, он читает, он думает. Разве это плохо? Прекрасно. Сколько времени он на это тратит? Да сколько хочет, столько и тратит. Хочет — тратит полтора часа, чтобы выслушать передачу, хочет — тратит полтора часа в неделю, а хочет — тратит полтора часа в год, выслушав одну передачу из 12-ти, из 48-ми. Это его проблема, он пользователь. Если он это смотрит, если ему это нужно и он тратит свое время в количестве час с чем-то (а потом еще и думая об этом) каждую неделю, то он постоянный пользователь. И тогда, я уверяю, он поймет больше, гораздо больше (и особенно если он будет активно думать в ходе прослушивания), чем он понимал год назад. Он, оглянувшись назад, увидит себя другим. Но он постоянный пользователь.
Теперь представим себе, что он еще и активист, что он не только каждую неделю все это слушает, но взял анкеты и начал их разносить. Это же другая категория, другой статус.
Представим себе, что он особо активный пользователь.
А есть ведь люди, для которых все, что мы даем, — вот эти смыслы — являются еще и средой коммуникаций. Это кому-то хорошо — у него нет коммуникационного дефицита, а для кого-то дефицит общения с людьми, которые думают так же, как ты, у которых такие же ценности, как у тебя — это страшная проблема. Чтобы плавать в этом бассейне, в него надо налить воду. И это вода смыслов. Возникают коммуникационные группы. Значит, эти люди еще и коммуникаторы.
А есть креативные пользователи. Вот Влад Щербаченко из Ростова-на Дону создал ролик «Соцопрос по программе десоветизации». Я считаю, что он креативный пользователь. Это человек, который внес свою креативную лепту.
А есть эксперты, которые могут нам помочь. Вот эти самые интеллигенты.
Мне звонят люди и говорят: «Как ты хорошо выступил там-то и там-то, наконец-то сказал все то, что мы сказать боялись». — «А чего вы боитесь? Ну, чего вы боитесь? Мы сейчас должны обсуждать дискуссию Хабермаса и Фуко. Приходите на АЛЬМОР, обсуждайте. Обсуждайте, почему Хабермас не хотел спорить с Лаканом, почему он начал спорить только с Фуко».
К сожалению, люди, которым завтра предстоит менять жизнь или выдерживать страшную нагрузку, быть этим самым «аттрактором», не всегда знают, кто такие Хабермас и Фуко. И фанаберия тут бессмысленна, потому что вы без них так же не сможете, как они без вас… Кстати, я благодарен всем, кто критикует мои образы. И окончательно считаю, что образ того, что я называю «аттрактором», лучше всего можно передать через образ «брезента, который должен выдержать падение тела человека, прыгающего из горящего дома». Этот образ лучше, чем «матрацы», «пружины», «простыни». Брезент… Давайте на этом образе и остановимся.
