Сергей Волков - Почему РФ - не Россия
замедленного действия взорвалась, оставив от большой страны «международно
признанные» обломки.
Политика коммунистического режима в национально-территориальном вопросе может,
разумеется, оцениваться самым разным образом — в зависимости от приверженности
тем или иным взглядам и убеждениям. Однако очевидно, что она представляла собой
нечто противоположное и несовместимое с тем, что в этом плане представляла собой
Российская империя, в ликвидации которой и состоял её основной смысл.
Разрыв правопреемства.
Не менее радикальным был разрыв большевиков с российской государственностью как
таковой. Если существующая ныне Российская Федерация является не только
преемником, но и прямым продолжателем СССР, то последний к Российской империи
никакого отношения не имеет, более того, является её антиподом.
Вопрос о правопреемстве (хотя ничто другое не имеет столь очевидной правовой
фиксации и прямо вытекает из базового законодательства и юридической практики) в
общественном сознании чрезвычайно смазан, об этом как-то не принято особо
задумываться, преемство считается как бы само собой разумеющимся, коль скоро
дело происходит на одной и той же территории. Не имеет тут значения и так
называемое «международное признание», которое лишь фиксирует отношение к данной
геополитической реальности других стран, которым вопрос о том, как нынешняя
власть на данной территории соотносится с предшествующей, достаточно
безразличен. Но для жителя самой страны для уяснения сущности существующего в
ней государственного режима, важно не то, кем считают его другие страны, а то,
кем этот режим сам себя считает. И в данном случае даже декларация о
правопреемстве вещь чрезвычайно серьезная. Потому что если данная власть
действительно считает себя продолжателем предыдущей, то она действует в её
правовом поле, а не создает свое, принципиально отличное (что-то может
изменяться, уточняться, дополняться, но на базе прежнего законодательства).
Любители поверхностных обобщений любят говорить, что, мол, всегда все менялось —
реформы-контрреформы, оттепели-заморозки были и в Российской империи, и в СССР,
ухитряясь не замечать (в большинстве случаев вполне сознательно) той пропасти,
которая эти государства друг от друга отделяет. Сколь бы критично не относились
российские цари и императоры к наследию предшественников, абсолютно все они и
считали себя, и на деле являлись представителями и продолжателями одной и той же
государственности — той самой, которой в Новгороде был поставлен известный
памятник. И хотя разница между «сталинским ампиром» конца 40-х и его же режимом
конца 20-х, или хрущевским правлением, пожалуй, и поболе, чем между правлениями
Александра II и Александра III, между Екатериной и Павлом, никто из советских
вождей и вообразить не мог, что он является представителем какой-то иной
государственности, чем та, что порождена Великим Октябрем.
Государственная преемственность не связана непосредственно ни с формой
правления, ни с характером режима, ни с территориальными пределами, ни с
составом населения. В истории Франции монархическая и республиканская формы
чередовались неоднократно, но национально-государственная преемственность
сохранялась, равно как смена Германской империи Веймарской республикой ни в
малейшей степени не означала прекращения германской государственности, в Англии
династии не раз менялись насильственным путем, но как бы ни были они друг другу
враждебны, «старая добрая Англия» ни для одной из них не была «проклятым
прошлым». Тем более не затрагивается преемственность тогда, когда государство
становится или перестает быть империей. Практически все крупные европейские
государства начинались как относительно национальные, затем превращались в
империи, а потом переставали ими быть, не прерывая нити преемственности
государственной традиции, причем даже и режим при этом часто не менялся
(например, Франция и была, и перестала быть империей при одной и той же Пятой
республике). А вот, скажем, никакого Ирана после уничтожения арабами в VII в.
Сасанидского государства почти тысячелетие (вплоть до Сефевидов в XVI в.) вовсе
не существовало, ибо ни одно из государств, владевших этой территорией (ни
Халифат, ни Буиды, ни Саманиды, ни Газневиды, ни Сельджуки, ни Хулагуиды и т.д.)
себя продолжателями иранской государственности не считали. Точно так же и
Османская империя, уничтожившая Византийскую и существовавшая непосредственно
после неё на той же территории, преемником и продолжателем Византии, понятное
дело, не была.
Советское государство по отношению к исторической России есть ещё нечто гораздо
более отдаленное, так как СССР государством-то, строго говоря, не была: это
образование совершенно особого рода — нереализованная заготовка
безгосударственной всемирной утопии, возникшее и складывавшееся как зародыш и
образчик всемирного «коммунистического рая», которому только исторические
обстоятельства не дали возможности выйти за пределы уничтоженной им исторической
России, и руководствующееся не нормальными геополитическими интересами обычного
государства, а глобальной целью, заданной идеологией его создателей — интересами
торжества дела коммунизма во всем мире. Созданная ленинской партией Совдепия —
не только не Россия, но Анти-Россия, ибо могла существовать только вместо неё.
Поэтому советский режим был всегда последовательно антироссийским, хотя по
временам, когда ему приходилось туго, и бывал вынужден камуфлироваться под
продолжателя российских традиций.
В свое время, на волне дружбы между Германией и СССР Молотов писал Геббельсу,
что «наши партии и государства» объединяет то, что это партии и государства
«нового типа». В какой-то мере он был прав, однако гитлеровская Германия была
государством все-таки не настолько «новым», поскольку сохраняла правопреемство
по отношению к Веймарской республике (а равно и ФРГ сохраняла и признавала свое
правопреемство с Третьим Рейхом, почему и выплачивала компенсации его жертвам).
Советское государство себя преемником ни Российской империи, ни Временного
правительства не признавало. Более того, правопреемство с предшествующей
российской государственностью большевики категорически отрицали. Их отказ
платить по царским долгам был совершенно логичен и абсолютно правомерен: эти
деньги давались не только не им, но, напротив — главному предмету их ненависти,
государству, с которым они всю жизнь боролись.
Следует заметить, что, несмотря на противозаконность самого акта «февральской
революции» и последующих действий властей, нарушавших те условия, на которых им
передавалась власть (в частности, самовольное, до Учредительного Собрания,
провозглашение республиканского строя), преемство между новым режимом и прежней
государственностью полностью сохранялось — и не только потому, что первый состав
Временного правительства был учрежден отрекшимся императором и им же было
предписано принести присягу этому правительству, но прежде всего потому, что
практически все законодательство Российской империи и её государственные
учреждения продолжали действовать. Пусть в реальности само Временное
правительство не имело ни дня реальной власти, а было только ширмой для
образовавшегося раньше него Петросовета (который и был реальной властью), пусть
в государственных учреждениях на высоких постах появились крайне несолидные и
даже малопристойные личности, пусть все эти 8 месяцев были временем распада и
разложения, пусть на практике законы ежедневно попирались в угоду углублению
революции, но ни сама империя упразднена не была, ни её территориальная
целостность не была нарушена. Имперское законодательство было отменено только
большевиками в конце ноября 1917 г., после того, как высшая судебная инстанция
России — Сенат признал большевистский захват власти незаконным, а их
правительство — недействительным. Строго говоря, преемственность была реально
прервана даже не в самый момент большевистского переворота, а после упразднения
большевиками всего прежнего законодательства (до этого машина продолжала
работать, например, ещё почти месяц управляющий Военным министерством производил
в чины и награждал на основе прежнего законодательства, реализуя ранее поданные
