Владимир Соловьев - Русский вираж. Куда идет Россия?
Когда Россию принимали в «Большую восьмерку», подразумевалось, что она будет постепенно подтягиваться по своим ценностям к остальной «семерке» и станет полноценным членом G8 через какое-то время. Это был стимул для России. Но многие американцы сегодня едины во мнении, что это решение было ошибкой, потому что Россия, вступив в «Большую восьмерку», восприняла это не как стимул, а как оценку уже имеющихся у нее достижений. А это было совсем не так — Россию приняли авансом, как говорят сейчас американцы и европейцы. Как бы там ни было, это тем более подчеркивает сложившуюся нынче ситуацию.
И вдруг, придя на третий срок к власти, победив на выборах в 2012 году, Путин неожиданно начинает говорить, что ценности у России другие. Что Европа — это загнивающий, отстающий, не понимающий, что к чему, континент, умирающая культура, как и Америка, попавшая в руки разнообразнейших меньшинств и ультралибералов. Европейцы с американцами недоумевают и пытаются понять — а где Путин говорил правду? По большому счету в западных странах особо ничего не изменилось, просто о том, как они на самом деле живут, стали больше знать в России. Так Россия — страна общих ценностей с Европой или нет? Путин говорит «нет». Тогда возникает вопрос — что Россия делает в «Большой восьмерке», если она не является частью европейской цивилизации?
События в Крыму, как известно, привели к краху всего формата G8. Он как бы пока распался на G7 и G1. Очевидно, что ущерб от этого понесут обе стороны — ведь утеряна еще одна площадка взаимодействия Запада и России. Их и так традиционно было очень мало, а сейчас стало еще меньше. Непонятна теперь и судьба «Большой двадцатки». В сегодняшнем мире, где сторонам трудно не только понять взаимную логику, но хотя бы услышать аргументы друг друга, сужать возможности для общения по меньшей мере неразумно. И Запад, и Россия должны осознавать свою ответственность за международный мир, достичь которого невозможно без диалога и взаимопонимания. Тут уже не до разницы в идеологиях или ценностях. Необходимо не разбрасываться уже имеющимися возможностями, а активно искать новые. Возможно ли это сегодня и каким образом? В условиях расхождения ценностных ориентиров именно этот вопрос должен стать важной заботой национальных элит обеих сторон.
Итак, мы видим, что цивилизационный курс России радикально меняется. Россия уходит от Европы. Предположим на минутку даже, что Европа плохая — не в ней сейчас дело. Но куда идет Россия? Она отворачивается от глобальных трендов — но тогда она перестает быть частью этих глобальных трендов и остается на политической обочине. Или она чувствует себя в состоянии задать новый глобальный тренд? Тогда это действительно великая историческая миссия.
Советский Союз в лучшие свои времена пытался создать этот новый глобальный тренд и рухнул, не справившись с задачей. Когда сегодня Путин ставит вопрос о новом глобальном тренде, который Россия готова предложить миру, он говорит искренне — или просто использует противоречия в ценностях, чтобы как-то отдалить Россию от Европы и тем самым укрепить свою власть? Эдакий мягкий железный занавес — ценностный.
И этот вопрос на самом деле очень важен, гораздо важнее самих ценностей. Вопрос цивилизационного выбора Путина — куда он ведет Россию. Если взаимный интеграционный проект России и Европы, Америки, даже Китая — несмотря на то что там действительно совсем другие ценности — провалился, и Россия заявляет, что у нее будет своя система ценностей, тогда эта страна становится кошкой, которая гуляет сама по себе, вещью в себе, аксеновским «островом Крым».
Россия раз за разом натыкается на один большой вопрос — вопрос своего исторического выбора. Почему Бог или судьба каждый раз ставят ее перед этим выбором? Ведь другие страны этот вопрос не мучает. Может, у Бога есть какие-то планы в отношении России? Может, это наш крест? Или, наоборот, это наша историческая миссия — постоянно искать свой особый путь? Можно быть сторонником или противником идеи особого пути России, однако каждое поколение россиян действительно задается вопросом «А куда идет страна?» — в отличие от европейцев и американцев, которые об этом не беспокоятся, предпочитая решать прикладные, технологические вопросы.
Путин на Валдайском форуме 2013 года дал ответ, куда, по его мнению, идет Россия. Сможет ли он ее туда привести, хочет ли этого страна, а главное, сохранится ли этот путь при следующем лидере, будут ли заявленные традиционные ценности по-прежнему актуальны через 10, 20, 30 лет? Мы опять оказались перед необходимостью решить, кто мы, куда и откуда идем.
На самом деле цивилизационный путь России уже определился. Украинский кризис четко показал, что Путин свой выбор сделал. Россия, судя по всему, приложит усилия, чтобы не плестись больше в фарватере ничьей политики. За последние 25 лет страна прошла через различные эволюционные стадии — такие как полный отказ от собственной внешней политики времен Андрея Козырева или демарши времен разворота самолета Евгения Примакова, — в попытке найти некие партнерские и союзнические отношения с Западом. Сейчас выяснилось, к сожалению для одних и к счастью для других, что Россия возвращается на путь, который гораздо ближе к определению «новая холодная война», чем «партнерство», «дружба» или «любовь».
Фактически Путин, если угодно, ведет страну к своеобразному возрождению Советского Союза, пусть и в другом виде, на других идеологических началах. И сейчас уже можно примерно сказать, что это за идеологические начала. Их, скорее всего, подсказало противостояние с Киевом. Это антифашизм (точнее, то, что в российской терминологии принято называть антифашизмом, то есть скорее антинацизм), отказ от пересмотра истории Великой Отечественной войны и борьба с националистической идеологией.
Это серьезный вызов, который обязательно должен отразиться в том числе и в идеологических установках, от школьной программы до государственных кинематографических проектов. Государство вынуждено будет вернуться на идеологическую поляну полной мощью. И речь уже пойдет не только о едином школьном учебнике истории, а еще и как минимум учебнике литературы.
Разумеется, это будет совсем не тот Советский Союз, который мы помним, — однако вновь образованное объединение в идеологическом и языковом плане будет, скорее всего, крайне к нему близким. Уже сейчас хорошо видно, что, например, элитам Казахстана или даже Таджикистана и Киргизии — не возьмемся утверждать насчет остальных среднеазиатских республик — для того, чтобы де-факто сохранить свой образ жизни, крайне выгодно в том или ином виде войти под российский протекторат — с разной степенью сохранения собственного независимого статуса.
Протестному движению при этом уже нанесен тяжелый удар. Майдан в Киеве настолько сильно напугал как власти, так и многих обывателей не только на Украине, но и за ее пределами, и настолько запятнал себя активностью «Правого сектора», что становится абсолютно понятно, почему идеологически столь важно было для российского политического истеблишмента закрепить в массовом сознании этот образ: «Кто сносит действующую власть, какой бы плохой она ни была? — Нацисты всех мастей!»
Это означает, что в России и на сопредельных территориях пойдет борьба в первую очередь с проявлениями нацизма и национализма. И это значит, что придется вырабатывать некую идеологическую модель, чтобы с уверенностью отделять патриотизм от национализма, потому что в широких кругах до сих пор доминирует этакая кокетливая формулировочка: «Ну, есть же цивилизованный, здравый национализм». Теперь придется четко уяснить, что больше в эти игры играть невозможно — то, что здраво, называется патриотизмом, и никак иначе.
Отсюда практически неизбежное столкновение с огромным количеством самых разных объединений, начиная от фактически военизированных группировок и близких к ним по структуре, подготовке и идеологии фанатских объединений и заканчивая откровенными боевиками, в том или ином виде работающими с разными радикальными организациями. Кроме того, это будет означать, что необходимо также атаковать на уровне идеологии сложившуюся уже в России интеллектуальную (или псевдоинтеллектуальную) элиту национализма, причем национализма не только этнического, но и русского.
Действительно, недовольство русского населения ситуацией в стране было очевидно. Кроме того, и выборы, и лозунги, и митинги, и беспорядки на национальной почве, которые происходили за последние три года, показали, что недовольство начинает становиться политизированным. Конечно, проблема русского и нерусского национализма есть. Националистические настроения обычно связаны с ощущением того, что, во-первых, русские в России сегодня имеют меньше прав, возможностей и защиты, нежели приезжающие гастарбайтеры, а во-вторых, что требования к русским по соблюдению законности и правопорядка выше, чем к тем же гастарбайтерам и переселенцам из бывших союзных республик, которые откровенно покупают у полиции регистрацию, прописываясь по 50 человек в одной комнате, и т. п.
