Сергей Волков - Почему РФ – не Россия
Государственная преемственность не связана непосредственно ни с формой правления, ни с характером режима, ни с территориальными пределами, ни с составом населения. В истории Франции монархическая и республиканская формы чередовались неоднократно, но национально-государственная преемственность сохранялась, равно как смена Германской империи Веймарской республикой ни в малейшей степени не означала прекращения германской государственности, в Англии династии не раз менялись насильственным путем, но как бы ни были они друг другу враждебны, «старая добрая Англия» ни для одной из них не была «проклятым прошлым». Тем более не затрагивается преемственность тогда, когда государство становится или перестает быть империей. Практически все крупные европейские государства начинались как относительно национальные, затем превращались в империи, а потом переставали ими быть, не прерывая нити преемственности государственной традиции, причем даже и режим при этом часто не менялся (например, Франция и была, и перестала быть империей при одной и той же Пятой республике). А вот, скажем, никакого Ирана после уничтожения арабами в VII в. Сасанидского государства почти тысячелетие (вплоть до Сефевидов в XVI в.) вовсе не существовало, ибо ни одно из государств, владевших этой территорией (ни Халифат, ни Буиды, ни Саманиды, ни Газневиды, ни Сельджуки, ни Хулагуиды и т.д.) себя продолжателями иранской государственности не считали. Точно так же и Османская империя, уничтожившая Византийскую и существовавшая непосредственно после неё на той же территории, преемником и продолжателем Византии, понятное дело, не была.
Советское государство по отношению к исторической России есть ещё нечто гораздо более отдаленное, так как СССР государством-то, строго говоря, не была: это образование совершенно особого рода — нереализованная заготовка безгосударственной всемирной утопии, возникшее и складывавшееся как зародыш и образчик всемирного «коммунистического рая», которому только исторические обстоятельства не дали возможности выйти за пределы уничтоженной им исторической России, и руководствующееся не нормальными геополитическими интересами обычного государства, а глобальной целью, заданной идеологией его создателей — интересами торжества дела коммунизма во всем мире. Созданная ленинской партией Совдепия — не только не Россия, но Анти-Россия, ибо могла существовать только вместо неё. Поэтому советский режим был всегда последовательно антироссийским, хотя по временам, когда ему приходилось туго, и бывал вынужден камуфлироваться под продолжателя российских традиций.
В свое время, на волне дружбы между Германией и СССР Молотов писал Геббельсу, что «наши партии и государства» объединяет то, что это партии и государства «нового типа». В какой-то мере он был прав, однако гитлеровская Германия была государством все-таки не настолько «новым», поскольку сохраняла правопреемство по отношению к Веймарской республике (а равно и ФРГ сохраняла и признавала свое правопреемство с Третьим Рейхом, почему и выплачивала компенсации его жертвам). Советское государство себя преемником ни Российской империи, ни Временного правительства не признавало. Более того, правопреемство с предшествующей российской государственностью большевики категорически отрицали. Их отказ платить по царским долгам был совершенно логичен и абсолютно правомерен: эти деньги давались не только не им, но, напротив — главному предмету их ненависти, государству, с которым они всю жизнь боролись.
Следует заметить, что, несмотря на противозаконность самого акта «февральской революции» и последующих действий властей, нарушавших те условия, на которых им передавалась власть (в частности, самовольное, до Учредительного Собрания, провозглашение республиканского строя), преемство между новым режимом и прежней государственностью полностью сохранялось — и не только потому, что первый состав Временного правительства был учрежден отрекшимся императором и им же было предписано принести присягу этому правительству, но прежде всего потому, что практически все законодательство Российской империи и её государственные учреждения продолжали действовать. Пусть в реальности само Временное правительство не имело ни дня реальной власти, а было только ширмой для образовавшегося раньше него Петросовета (который и был реальной властью), пусть в государственных учреждениях на высоких постах появились крайне несолидные и даже малопристойные личности, пусть все эти 8 месяцев были временем распада и разложения, пусть на практике законы ежедневно попирались в угоду углублению революции, но ни сама империя упразднена не была, ни её территориальная целостность не была нарушена. Имперское законодательство было отменено только большевиками в конце ноября 1917 г., после того, как высшая судебная инстанция России — Сенат признал большевистский захват власти незаконным, а их правительство — недействительным. Строго говоря, преемственность была реально прервана даже не в самый момент большевистского переворота, а после упразднения большевиками всего прежнего законодательства (до этого машина продолжала работать, например, ещё почти месяц управляющий Военным министерством производил в чины и награждал на основе прежнего законодательства, реализуя ранее поданные представления). Характерно, что, захватив власть насильственным путем, большевики не сочли нужным озаботиться каким-либо формальным оформлением этого захвата. Если февральские революционеры принудили императора передать им власть, то Временное правительство ни в какой форме власть большевикам не передавало. Большевики принципиально рвали со всей предшествующей российской государственностью.
Собственно советская власть вообще не могла существовать, не отрицая постоянно во всех своих проявлениях старую государственность и не только не скрывала это, а, напротив, всячески подчеркивала. Принцип «Наша родина — революция», «Все мы родом из Октября» никогда не подвергался сомнению. Даже создавая что-то по образу и подобию дореволюционного, советские власти начисто отметали какую бы то ни было организационно-правовую связь этих установлений со старыми (например, при создании суворовских училищ во многом копировались кадетские корпуса, но не было и речи о воссоздании конкретных учебных заведений). Если в дальнейшем в отдельные периоды своего существования советский режим, сталкиваясь с необходимостью обратиться к патриотическим чувствам населения и начиная испытывать практическое неудобство от своей «безродности», пытался схватиться за отдельные элементы и атрибуты уничтоженной им государственности а в агитпроповских и ГЛАВПУРовских головах рождались бредовые генеалогии типа «внуки Суворова, дети Чапаева», то это, разумеется, не преемство, а лишь претензии на наследство; претензии не более правомерные, чем претензии убийцы и грабителя на имущество его жертвы, и порожденные теми же соображениями, по которым в свое время Пугачев именовал себя императором Петром III.
Советское государство, несмотря на разное на различных этапах — то более мягкое, то более жесткое отношение к наследию старой России, никогда не признавало свой преемственности от дореволюционной государственности. Не только в первых советских конституциях, но и в самой последней — 1977 г. о ней нет ни единого упоминания, даже как о чем-то, что было в дальнейшем заменено или реформировано. Напротив, специально подчеркивалось, что это государство (СССР) впервые возникло осенью 1917 г. на территории России как бы из ничего: «Великая Октябрьская социалистическая революция, совершенная рабочими и крестьянами России под руководством Коммунистической партии во главе с В.И. Лениным, свергла власть капиталистов и помещиков, разбила оковы угнетения, установила диктатуру пролетариата и Создала Советское государство — государство нового типа, основное орудие защиты революционных завоеваний строительства социализма и коммунизма».
На практике правопреемство предполагает, не столько декларацию, сколько реальные правовые условия, отражающиеся на жизни каждого жителя, т.е. признание статуса, имущественных и прочих прав, льгот и преимуществ, порожденных законодательством предшествующего режима. Обычно именно так и происходит. Например, гитлеровский режим изменил, но не отменял законодательство Веймарской республики, и, в свою очередь, факты приобретения какой-либо собственности или иных сделок в 1933–1945 гг., права по службе, стаж и т.д. не признавались в ФРГ юридически ничтожными только потому, что имели место при режиме, руководимой партией, позже признанной преступной. Так вот, в Российской Федерации продолжали действовать все законы СССР (кроме немногих особо оговоренных), но, как и в СССР, ни один из действовавших до 1917 г., равно как ни в СССР, ни в РФ за физическими и юридическими лицами не признавалось никаких прав, приобретенных на основе дореволюционного законодательства.
