Александр Шубин - 1937. АнтиТеррор Сталина
Впоследствии «разоблаченного врага народа» Ягоду обвиняли в том, что в это время он саботировал следствие. Действительно, в работе следователей НКВД было много халтуры. Возможно к тому же, что Ягода выражал усиливающееся стремление части лидеров бюрократии завершить антитеррористические чистки. Однако дело есть дело, и с подготовкой первого Московского процесса подручные Ягоды успешно справились.
Первый Московский процесс и падение Ягоды
Теперь следствие требовало от лидеров зиновьевцев и троцкистов признания не только блока между ними, но и организации террористической деятельности, покушений на вождей партии, убийства Кирова. Если в прежних грехах левые были готовы признаваться и каяться, то теперь, когда речь шла об откровенной лжи, они пытались сопротивляться Сталину. И снова сдались. Почему?
Покаяния большевистских лидеров на публичных процессах — одна из загадок истории. Люди, известные всему миру как вожди революции, соратники Ленина, организаторы всего хорошего и дурного, что исходило от партии большевиков в первое десятилетие ее власти, — эти люди признавались в страшных и в то же время низменных преступлениях против созданных ими партии и государства. Предположим, они разочаровались в идеалах большевизма. Но нет никаких признаков этого. Да и на процессах перед нами — не озлобленные враги, а жалкие людишки, поливающие себя грязью для пущей убедительности.
Что с ними произошло? На что они рассчитывали? Ведь это были расчетливые, политически опытные люди. Может быть, их били и пытали? Но здесь прав В. Роговин: «Как можно судить по имеющимся документам и свидетельствам, в 1936 году к подследственным еще не применялись зверские физические истязания. Следователи ограничивались такими приемами, как лишение сна, многочасовые конвейерные допросы, угроза расстрела и ареста родных»[275]. Подсудимых шантажировали, угрожая расправой над родными. Это, конечно, козырь. Но такой угрозы недостаточно, чтобы ни в чем не повинный политик согласился умереть как подонок, да еще признавшись в этом перед всем миром. Зиновьева держали в камере в духоте. Но этого явно недостаточно, чтобы заставить политика публично представлять роль уголовника. Даже под пыткой можно на многое согласиться и выдать «явки и пароли». Но на процессе, отдохнув и подумав спокойно, можно разоблачить фальсификаторов, ославить их на весь мир. Сталин был уверен, что Зиновьев и Каменев, а затем Пятаков, Раковский, Бухарин, Рыков и другие этого не сделают.
Сталин понял их игру, их мотивы. Оппозиционеры видели свою жизнь только в рамках коммунистической партии. Столько сил, столько жертв было принесено на алтарь этой машины власти. Но звенья этой машины — малокомпетентные люди. В условиях близящегося столкновения Сталину не обойтись без опытных бойцов. Да, они интриговали против него, создавали блоки в подполье, продвигали своих людей, говорили между собой о том, что лучше бы «убрать» Сталина (имея в виду, конечно, политическое смещение, но в минуты отчаяния и гнева, кто знает, что имелось в виду). В 1928–1929 гг. они надеялись вернуться в партию на почетных условиях — ведь их позиции теперь совпадают с линией Сталина. Не вернул, напортачил без их мудрого совета. В 1930–1932 гг. левые (как и правые) надеялись, что Сталин падет под развалинами собственной политики. Не случилось. Что же, будем выжидать. Придет мировая битва, и нас либо позовут, либо Сталин сломает себе шею, и нас позовет партия. Нужно дожить, доказать Сталину, что левая оппозиция «полностью разоружилась». Зиновьев писал Сталину: «Неужели же Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом, что я понял все, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение, снисхождение… Не дайте умереть в тюрьме. Не дайте сойти с ума в одиночном заключении»[276]. Признаться в преступлениях — высшее покаяние перед партией, лучшее доказательство своей лояльности. В этом их убеждал и Сталин, который с помощью процессов хотел окончательно скомпрометировать внутрипартийную оппозицию, заграничный центр оппозиционного коммунизма во главе с Троцким, порожденный леваками экстремизм. Раз довели до убийства Кирова, помогите исправить дело. Сталин обещал подсудимым жизнь, объясняя, что Зиновьева и Каменева просто незачем убивать.
Сталин приводил доказательства своей доброй воли. Исследователи обращают внимание на такой факт: «Постановлением ЦИК от 1 декабря 1934 года предусматривалось вести дела террористов без защитников, при закрытых дверях, без права апелляции. На московском же процессе 1936 года есть и адвокаты, и публика. Возможно, это отступление от постановления и представление подсудимым права обжаловать приговор были „гарантией“ Сталина в сговоре с обвиняемыми?»[277]
Они поверили. Жизнь в их положении была важнее чести. «Лицо» уже было «потеряно» в предыдущих покаяниях. Именно предыдущие покаяния перед Сталиным Троцкий считает объяснением их нынешнего падения. Собственно, именно поэтому процесс и представляется Троцкому абсурдным: «Каким образом убийство „вождей“ могло доставить власть людям, которые в ряде покаяний успели подорвать к себе доверие, унизить себя, втоптать себя в грязь и тем самым навсегда лишить себя возможности играть в будущем руководящую политическую роль?»[278] Последующая история коммунистического движения опровергает логику Троцкого. Покаяниями были скомпрометированы такие восточноевропейские лидеры, как И. Надь, Я. Кадар, Л. Райк, В. Гомулка. Всем, кроме Райка, потом удалось вернуться к власти, а Райк посмертно стал национальным героем. Реабилитация все списывает. Главное — дожить до перемен.
19—24 августа 1936 г. прошел Процесс «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» над бывшими лидерами большевизма и левой оппозиции Г. Зиновьевым, Л. Каменевым, Г. Евдокимовым, И. Бакаевым, С. Мрачковским, И. Смирновым. В качестве обвиняемых была привлечена и группа троцкистов во главе с И. Смирновым, а также немецкие коммунисты, которые были объявлены агентами гестапо, связанными с обвиняемыми большевиками. Бывшим лидерам коммунистической партии и их подельникам были предъявлены обвинения в терроризме, шпионаже, стремлении к расчленению СССР. На все вопросы Вышинского о террористических планах и действиях обвиняемые отвечали односложно, но положительно. В связях с гестапо и шпионаже главные подсудимые не сознавались. Для этого были привлечены не известные стране обвиняемые из немецких коммунистов. Зарубежные контакты были, но только с Троцким. Ссылаясь на реальное письмо Троцкого 1932 г., где он предлагал «убрать Сталина» (имелось в виду выполнение завещания Ленина), подсудимый Гольцман заявил: «Единственный способ убрать Сталина — это террор»[279]. Якобы Троцкий инструктировал Гольцмана о ведении террора в 1932 г. в отеле «Бристоль» в Копенгагене. Впоследствии выяснилось, что отель снесен в 1917 г., что вызвало скандал и породило за рубежом еще большие сомнения по поводу фальсификации процессов. Но позднее сын Троцкого Л. Седов признал, что действительно встречался с Гольцманом в 1932 г. и обсуждал тактику оппозиции[280]. Подсудимые готовились к последующей реабилитации, подбрасывая следствию ложные, легко опровергаемые улики.
Лидер троцкистов И. Смирнов даже пытался сопротивляться версии следствия, продолжал отрицать свое участие в террористическом центре. Но не в политическом подполье. Можно согласиться с В. Роговиным, что «из материалов процесса следовало, что „террористическая деятельность“ подсудимых сводилась к непрерывным разговорам между собой и с десятками других людей о терроре, устройству совещаний и поездок для передачи директив Троцкого и т. д.»[281]. К предыдущим обвинениям 1933–1935 гг., которые во многом отражали реальную деятельность оппозиции, добавлялись террористические намерения и шпионаж.
В ночь на 25 августа был зачитан приговор. Всем — расстрел. У них было 72 часа на апелляцию. По намеченному ранее сценарию обвиняемые написали прошение о помиловании. После этого всех повели на расстрел. Это вызывает законное возмущение: «Таким образом, Сталин не только беззастенчиво надругался над подсудимыми в их последний час, но и продемонстрировал в очередной раз надругательство над собственными законами»[282]. Сталин ли? Принято отвечать на этот вопрос однозначно.
Немедленный расстрел Зиновьева и Каменева странен с точки зрения курса Сталина на уничтожение оппозиционеров. Это не способствовало конструированию новых обвинений. Обрывались нити от людей, уже признавших свою вину, к новым обвиняемым. Сотрудничество последних со следствием после гибели Зиновьева и Каменева становилось крайне проблематичным.
