Александр Шубин - 1937. АнтиТеррор Сталина

Александр Шубин

АнтиТеррор Сталина

Загадка террора

Разразившийся в 1930-е гг. массовый террор кажется одним из наиболее иррациональных событий современной истории. Он так неразрывно связан с именем Иосифа Сталина, что иногда кажется: причина события — исключительно в злой воле лидера ВКП(б). «В конечном счете, весь характер террора определялся личными и политическими побуждениями Сталина», — пишет Р. Конквест.[1] Однако личные склонности генсека демонстрировали в 20-е гг. скорее умеренность. По словам того же Р. Конквеста, «небывалым в истории способом Сталин вел свой «государственный переворот по чайной ложке» и дошел до величайшей бойни, все еще производя впечатление некоторой умеренности».[2] Все это воспринимается как результат дьявольского расчета «вождя».

Демонизаторы советской истории одновременно рисуют образ Сталина, который, с одной стороны, все спланировал заранее, превратил историю в триллер, написанный по собственному сценарию, а с другой стороны — был параноиком, неадекватной личностью.

Что-то здесь не так. Версия кровавого маньяка, который руководил страной столько лет, не вяжется с характером его жертв. Вроде бы это — невинные овечки, которые шли на бойню в соответствии с демоническим замыслом маньяка. Но ведь мы знаем этих людей в совершенно другом амплуа — революционеров, заговорщиков, военных, готовых сражаться за свое дело, за свои идеи. Это — не чета нынешним политикам, которые меняли партии как перчатки и озабочены прибылью, которую можно получить за подпись или голос. Но революционеры должны хотя бы попытаться бороться за свои принципы, которые топтал Сталин. Они признались, что боролись против Сталина. А нас убеждают: нет, неправда, они ничего такого не делали, маньяк Сталин убил их просто так…

Начнем с очевидных фактов. «Большой скачок» индустриализации и коллективизации вызвал массовое недовольство (в том числе и недовольство партийных кадров).

В 1929–1932 гг. ситуация в стране была поистине революционной. Не хватало только «субъективного фактора», выступления «организации революционеров» (или «контрреволюционеров», с точки зрения сторонников Сталина). В условиях тоталитарной однопартийное™ ВКП(б) стала единственным каналом «обратной связи» в государственном организме и потому испытывала на себе сильное давление со стороны внепартийных социальных слоев, которые отстаивали свои интересы по партийным каналам. Разные партийцы неизбежно становились проводниками разных интересов — партия теряла монолитность.

В партии существовало множество бюрократических кланов и групп. Партийцы группировались и по взглядам, которые после разгрома оппозиций и уклонов не высказывались публично, и по принципу «кто чей выдвиженец», «кто с кем служил» и «кто под чьим началом работает».

Группировки бюрократии пользовались известной автономией. «В 30-е гг. он (Наркомат тяжелой промышленности. — А.Ш.) превратился в одно из самых мощных и влиятельных ведомств, способных заявлять и отстаивать свои интересы. Значительное место среди этих интересов занимали претензии работников наркомата на относительную самостоятельность, их стремление обезопасить себя от натиска партийно-государственных контролеров и карательных органов»,[3] — пишет историк О. Хлевнюк.

Сталин стремился сохранить строгую монолитность партии, не останавливаясь перед репрессиями, и в то же время нес ответственность за провалы 1930–1933 гг. Все это не могло не сказаться на настроениях партийцев. Но оппозиция не могла сложиться в легальную группировку, и в этом, как это ни парадоксально, заключалась особая опасность для правящей олигархии — Сталин и его сторонники не знали, кто в действительности находится на их стороне, а кто готов внезапно выступить против. При этом количество последних под влиянием трудностей 1930–1933 гг. могло только увеличиваться, и происходило это в структуре, идеально приспособленной, подобно всякой сверхцентрализованной структуре, для дворцовых переворотов. Бывшие оппозиционеры продолжали сохранять связи с влиятельными партийными функционерами, работать «выносными мозгами» высокопоставленных чиновников. Для смены курса было необходимо лишь сменить узкую правящую группу.

Если Сталин был рациональным человеком, он должен был опасаться заговора. Но это еще не доказывает, что серьезный заговор против Сталина существовал. Впрочем, у нас есть много лежащих на поверхности свидетельств этого заговора, которые не принято считать правдой, потому что они действительно перемешаны с ложью. Речь идет о материалах процессов 30-х гг. XX в. Отношение к этому историческому источнику определяет картину истории страны времен Сталина.

Глава I Тайны инакомыслия

Юридический подход и «обострение классовой борьбы»

В наше время научные исторические исследования потеснены на прилавках книжных магазинов исторической публицистикой. Это не удивительно. Публицисту проще писать, он не утруждает себя поиском аргументов, легко отмахивается от неудобных фактов, «берет глоткой». В условиях, когда историческая безграмотность транслируется телеканалами, читателю нелегко отличить зерна от плевел, исследование от памфлета, поиск истины от манипуляции сознанием. Сегодня на этой поляне столкнулись две группы мифотворцев.

По одной версии, вызов диктатуре бросали героические единицы и лишь узкий круг безвластных интеллектуалов отваживался скептически относиться к Сталину и его режиму. А Сталин уничтожал преданных ему людей в параноидальном угаре. По другой версии, в СССР в 20—30-е гг. существовало развитое вредительско-тер-рористическое подполье, мечтавшее разжечь гражданскую войну, восстановить капитализм или сдать страну фашистам. Обе версии уходят корнями в официальные трактовки советского периода разного времени.

Подход к событиям 30-х гг., который можно назвать юридическим, опирается на установки XX съезда КПСС и отрицает заметное сопротивление сталинизму. Суть его хорошо видна на примере определения, сделанного Комитетом партийного контроля при ЦК КПСС, КГБ СССР и Институтом марксизма-ле-нинизма по итогам проверки 1988 г. дела «троцкист-ско-зиновьевского центра»: «Установлено, таким образом, что после 1927 г. бывшие троцкисты и зиновьевцы организованной борьбы с партией не проводили…»1 Под борьбой с партией имеется в виду борьба с партийным руководством. Доступные сейчас документы показывают, что как минимум в 1928–1932 гг. такая борьба велась. Так, например, сторонник Зиновьева сообщал ему о ситуации в Ленинграде в середине 1928 г.: «Листовки троцкистов читают охотно, знают, кто их распространяет, но не выдают, стараются скрыть, и в то же время заявляют, что в листовках много правильного, но идти за троцкистами погодим».[4] Троцкисты действуют активно, а зиновьевцы выжидают, сохраняя организационно-информационные связи со своими лидерами. Пока Зиновьев и Каменев ждали ответа на их просьбу о восстановлении в партии, зиновьевцы вели работу по восстановлению позиций этой группы в парторганизациях: «К нам относятся хорошо. Упреков, что потеряли лицо и т. п., нет. Внимательно присматриваются. Где возможно, стараются выдвигать наших ребят в бюро ячеек, бюро коллективов… Вместе с этим нужно отметить, что когда выступает наш парень, то сейчас же водворяется тишина и аудитория слушает весьма с большим вниманием»3 — сообщалось в одном из писем Каменеву. В 1932 г. представители бухаринской и зиновьевской групп «попались» на распространении откровенно антисталинского письма Рютина — обширной антисталинской платформы.

Вроде бы речь идет о невинных шалостях. Но в конкретной обстановке 30-х гг. для Сталина был крайне опасен сам факт существования организованных нелегальных групп, оказывающих воздействие на партийную элиту, предполагающих иную политическую линию. Если в условиях плюрализма «теневой кабинет» борется за власть с помощью более или менее открытых методов и его влияние в стране известно властям, то тоталитарный режим не только лишает оппозицию возможностей открытой борьбы, но и оставляет правящую группировку в полном неведении относительно реального влияния как правителя, так и его врагов. Именно так и воспринимало ситуацию сталинское окружение: «Вы же поймите, в каком положении Сталин оказался! Этакие могиканы — Троцкий, Зиновьев, Каменев… — утверждал. Каганович: — Видите, дорогой мой, иметь в условиях нашего окружения капиталистического столько правительств на свободе. Ведь они все были членами правительства. Троцкистское правительство было, зиновьевское правительство было, рыковское правительство было».[5] Конечно, каждое из этих правительств не располагало реальной властью. Но только пока партийные лидеры «второго эшелона» поддерживали Сталина. Между тем в партии росли симпатии к оппозиции, олицетворявшей эволюционную бюрократическую альтернативу, фактический отказ от форсированного создания сверхцентрализованного планового государственно-индустриального общества, переход власти от монолитной правящей группы к кланам партийной бюрократии (как это фактически произошло в 50—60-е гг.).