Сергей Кургинян - Суть времени. Том 4
Вот на какие рубежи отступает противник. Вот откуда он собирается атаковать. Это надо знать. Надо понимать, что война есть война. И вести ее. Потому что если ее не вести, то надо заранее согласиться с тем, что тебе будет отведена роль мухи — хлоп! — с вытекающими отсюда последствиями.
Теперь возникает главный вопрос, который в сущности мучит-то меня больше всего, ради которого все передачи «Суть времени»: если есть такое большинство, то почему это большинство не может выиграть? Почему оно не может победить быстро и окончательно?
В чем дело? Что происходит?
Почему не может быть выигрыша? — Потому что оно разобщено?
А почему оно разобщено? — Потому что у него нет лидера?
А почему у него нет лидера? — Потому что у него нет структур?
А почему нет структур? — Потому что в его рядах царит разброд и шатание?
А почему в его рядах царит разброд и шатание? — Потому что у него нет драйва?
А почему у него нет драйва?..
И все-таки еще и еще раз… Если 20 лет назад так яростно проголосовали за капитализм, то почему через 20 лет так яростно голосуют против? Почему тогда, в тот момент, настолько были дезориентированы? Почему исчезло элементарное различение добра и зла, совести и бессовестности, справедливости и несправедливости? В конце концов, подлинности и неподлинности?
Все то чудовищное, что Минкин написал о Гитлере, и вся эта его специальная паранойя, которую он продемонстрировал в статье «Не играй в наперстки»… А он ведь не ненависть лично ко мне продемонстрировал. Он продемонстрировал все виды той ненависти, о разжигании которых с придыханием говорит их команда, когда речь идет о нас, — в то время как мы ведем себя более чем респектабельно. Вот здесь все это продемонстрировано. Он в этом расписался. Читайте, господа либералы, и радуйтесь. Радуйтесь! Это очень приятная для вас статья. Кушайте это… Эти «соты», этот «мед» Минкина. Минкин же пчела… Он собрал чистейший «мед» — ни запаха, ни цвета, ничего. Кушайте!.. Я вам говорю — кушайте, кушайте больше. Когда накушаетесь до конца, то, может быть, вас вырвет, и вы очиститесь. И, очистившись, вернете себе разум.
Итак, почему же тогда разум был потерян? Почему тогда все эти различения были стерты? В чем дело?
Здесь я возвращаюсь к понятию «проект». Я бы призвал всех, кто хочет вместе со мной делать общее дело, не играть с огнем этого слова, быть ответственным во всем, что касается этого слова. Тем более, что слово «project» так часто употребляют, что уже уши вянут — чуть не продажа «товаров народного потребления», как раньше говорили, уже называется «проджект».
Проект — это очень специальная вещь. Прежде всего, для этого есть нация или общество, сообщество (может, это уже и не нация), находящееся в состоянии угасания.
Это пункт первый. Угасание, горе, беда — очевидны.
Пункт второй. Есть кто-то, кого это (угасание, беда) по-настоящему не устраивает. Надеюсь, что это мы. Но я здесь подчеркиваю слово «по-настоящему».
Дальше этот «кто-то» находит в себе силы для того, чтобы перейти от состояния мучительных раздумий и переживаний в состояние интеллектуального действия и создать нечто, именуемое «проект». Я уже говорил в предыдущих передачах: да, вам может нравиться или не нравиться сионистский проект, но это проект. Люди на голом месте всё построили заново: с новым языком — иврит называется, вместо идиша (очень хороший был язык, который отменили), с новым типом идентичности, апеллируя к какой-то традиции, которая была тысячелетия назад. Здесь и сейчас, в XX веке, взяли и построили…
А просветители (точнее, модернисты, потому что просветители — это узкое понятие) построили весь современный мир, всю современность. И опять-таки на ровном месте.
А большевики создали Красный проект.
Вот так мучительно прорабатывается новый проект как некая конструкция, как некая система, как некая печать. В ходе этой проработки происходит следующее. Проект — это третий пункт, а теперь четвертый: вокруг проекта стягивается, превращаясь в субъект, некая энергетика тех людей, которые берутся делать этот проект. Они, строя это, сами изменяются в процессе стягивания. У них появляется воля. Эта воля, как луч, вбивает в угасающую жизнь проект — и возникает воскресение, новая жизнь.
Россия угасала, потом она в определенном виде воскресла. И если сначала это не узнавали, — потом узнали, даже белые. Оживая, она творит чудеса. И обязательно вот в этом угасающем должно быть что-то спящее, что-то сохраненное — то, что можно разбудить, и то, что, я убежден, сейчас просыпается.
Вот что такое проект. Это не обычная органическая жизнь, в которой вы усиливаете позитивные тенденции и сдерживаете негативные. Это, как говорил Мангейм, утопия и технология. Это уже мечта и воля. Значит, нужна мечта, доведенная до настоящего чертежа, до конструкции, до модели. И воля. А также некие способности субстанции, в которую субъект вдавливает свой проект, откликнуться на него. Откликается же субстанция всегда на любовь. Нет тут ничего другого.
Здесь мы переходим к следующему моменту. Я уже говорил об этом и хочу сказать еще раз более развернуто, потому что это та тема, о которой нельзя говорить конспективно, в телеграфном стиле…
Страна… Кто-то что-то с ней сделал. Но ведь она не отторгла это в 1989 году, да? Значит, были задействованы какие-то черты страны. Значит, на какие-то ее больные точки как-то нажали. Может быть, это были нехорошие точки и скверные свойства. Ведь в любой системе есть скверные свойства. А может быть, это были хорошие свойства, которые использовали во зло.
В любом случае, это страна, которая для любого, кто занимается проектом, должна быть бесконечно любима… Блок говорил: «О, Русь моя! Жена моя!» Есть образ Родины-матери. Любима — как мать, как жена… Она должна быть любима.
Проект нельзя делать с холодной головой. То есть голова-то, может, и должна быть холодная, но не хочу называть ее таковой, ибо «кипит наш разум возмущенный» — это не холодная голова. Накаленный интеллект и столь же накаленное сердце… Они же вместе накаляются-то чем? Огнем любви к своей стране.
«О, Русь моя! Жена моя!..»
«Родина-мать зовет!»
И так далее.
На пути этого чувства, конечно, есть страшная преграда. Она называется «искаженный облик». У Шекспира Призрак говорит Гамлету:
Не потерпи, коль есть в тебе природа:Не дай постели датских королейСтать ложем блуда и кровосмешенья.Но, как бы это дело ни повел ты,Не запятнай себя, не умышляйНа мать свою; с нее довольно небаИ терний, что в груди у ней живут,Язвя и жаля. Но теперь прощай!Уже светляк предвозвещает утроИ гасит свой ненужный огонек;Прощай, прощай! И помни обо мне.
Что говорит Призрак? «Не посягай на мать…» Это огромная проблема — проблема любви в определенных замаранных ситуациях. Ибо для белых, например, после 1917 года не было России, была Совдепия. А для кого-то теперь опять нет страны — есть «эРэФия». И все, кому нужно разрушить страну, будут внушать отвращение, ненависть к ней.
Пускать по поводу страны сладкие слюни глупо. Да, облик искажен. Да, страна каким-то образом поддержала все то, что привело ее в страшное состояние. Это надо признать. И синдром помешательства, падения, как его ни назови, надо признать, понять, что это все очень искажает лик.
Но это не должно приводить к главному, к самому страшному — к отчуждению от страны, к отторжению страны, к проклятиям в ее адрес, вот к этой Совдепии, «эРэФии»…
Если нет любви, нельзя сделать ничего.
Если коллизию, о которой я говорю, человек не переживает острее, чем коллизию личной любви к женщине, то нельзя заниматься проектами. Значит, нужно каким-то способом осуществить такой контакт со страной, так увидеть ее лик, так с ней поговорить (у Чернышевского есть прекрасная статья на эту тему «Русский человек на рандеву»)… Так встретиться, так поговорить… Причем не умственно, не абстрактно, а очень конкретно… Нужно иметь возможность конкретного разговора с такими вот обобщенными сущностями. Когда Вознесенский говорил: «Давай с тобой, Время, покурим», — речь шла о том, что, с одной стороны, «Время» — полная абстракция; с другой стороны, «покурим», то есть поговорим, как с живым человеком. Так вот, сущности эти, с которыми надо установить контакт, нужно превратить во что-то, находящееся в родстве с живыми людьми.
Я называю образы: Арлекин, Пьеро и Коломбина в «Балаганчике» Блока. Страну крадут у нас так, как Арлекин крадет Коломбину у Пьеро… Все эти образы существуют для того, чтобы не было наукообразия в главном вопросе — вопросе о стране. Тут наукообразием не обойдешься, потому что наукообразие не породит любви, а без любви проектами не занимаются. Обычной политикой — может быть. А ее проектными или мобилизационными формами не занимаются, это невозможно.
