Ирина Михутина - Украинский Брестский мир
Переговоры же с Украинской секцией ВЦИК начались, и, как видно, не только о реликвиях. Из не полностью сохранившейся записи более позднего разговора по прямому проводу члена Украинской секции левого эсера П. Г. Василюка с генеральными секретарями в Киеве следует, что 3(16) декабря (датировка – по содержанию) Украинская секция «в категорической форме» выдвинула перед СНК вопросы, очевидно, предложенные генеральными секретарями, с тем чтобы «вопрос о Раде был немедленно поставлен на повестку дня, чтобы до ночи. Утром, – подытожил Василюк результат этого напористого демарша, – вместо ответа на запросы фракция получила копию ультиматума» {3}.
Какие именно в тот день были поставлены вопросы, Василюк не уточнил. Скорее всего те, что в дальнейшем, в очередном разговоре с Киевом по прямому проводу, он перечислил. Среди них – вопрос о признании Генерального секретариата высшим краевым органом Украины, о взгляде Совнаркома на предложение Генерального секретариата «организовать государственную власть на федеративных началах из представителей самоопределившихся народов и областей… Сибири и Украины, Дона и Кубани, Белоруссии, Великой России, Финляндии, Молдавии и др.», о том, справедливы ли слухи о подготовке Советом народных комиссаров военного похода, чтобы «силой заставить свободный украинский народ подчиниться центральной власти в Петрограде».
К этим политическим требованиям было добавлено множество более частных претензий: по поводу посылки на Украину продовольственных комиссаров для закупки продуктов, о направлении Государственным банком денег непосредственно стачечным комитетам железнодорожников, а не Генеральному секретариату и игнорировании других финансовых заявок последнего, о препятствиях в переброске украинизированных воинских подразделений и так далее. «Все это, – говорилось в перечне вопросов, – может вынудить Центральную раду порвать отношения с народными комиссарами, прекратить снабжение продовольствием Великой России и немедленно приступить к выпуску денег УНР» {4}.
Этот подписанный председателем Украинской секции ВЦИК Кереченко и секретарем Василюком запрос с угрозами «порвать отношения… и прекратить снабжение продовольствием», а также неуместное предложение о федерации, особенно – о федерации с Доном, по-видимому, только подлил масла в огонь. Большевистское руководство остро восприняло только что произведенное в Киеве разоружение неукраинских частей и провозглашение Украинского фронта. К этому добавилось, что как раз накануне калединские войска после семидневных ожесточенных боев с Красной гвардией Ростова выбили ее из города и разгромили ростовский Совет. Петроград, при всей полярности политических симпатий его жителей, был потрясен этим прологом к разыгравшейся в дальнейшем трагедии братоубийственной Гражданской войны. Зинаида Гиппиус, отнюдь не сочувствовавшая большевикам, в те дни систематически заносила в свой дневник: «30 ноября, четверг. На Дону – кровь и дым. 4 декабря, понедельник. На Дону кровавая бойня. Неизвестно, кто одолеет» {5}.
Большевистскому же руководству было ясно, что разгром ростовских сторонников советской власти открывал калединцам путь в глубь Донецкого бассейна и далее на север. Остановить их было невозможно, минуя те территории, которые Центральная рада провозгласила украинскими. Потому после упомянутого ранее обсуждения ситуации правительством 2(15) декабря, на следующий день (как раз когда Василюк с товарищами потребовали незамедлительного ответа на свой перечень вопросов), Совнарком вновь вернулся к украинским делам.
Протокол заседания СНК, начавшегося в 1 час дня 3(16) декабря, свидетельствует о большой спешке: «Выпустить особый меморандум [к] Украинскому народу и послать Раде ультиматум. Поручить комиссии (Ленин, Троцкий, Сталин) составить проект ультиматума и представить его в это же заседание. Вопрос о меморандуме обсудить совместно с текстом ультиматума» {6}. В шесть часов вечера сведенный вместе «Манифест к украинскому народу с ультимативными требованиями к Украинской Раде» авторства Ленина и Троцкого был единогласно утвержден участниками заседания {7}. Документ был составлен в том стиле, о котором профессиональный дипломат Г. В. Чичерин с сожалением писал летом 1918 года: «Несчастье в том, что Троцкий любит театральное громоверженство… и проявляет ультравоинственность… А Ильич любит решительность, беспощадность, ультиматумы и т. д.» {8}.
В «Манифесте», с одной стороны, декларировалось признание Украинской республики и ее права отделиться от России (со ссылкой на пример отделившейся Финляндии), а с другой – заявлялось о непризнании Украинской центральной рады из-за ее «двусмысленной, буржуазной политики» – подавления советов, дезорганизации фронта несанкционированным перемещением украинизированных частей и поддержки кадетско-калединского заговора. Документ с требованиями из трех пунктов заменить эту политику на противоположную завершался предупреждением: в случае неполучения удовлетворительного ответа «в течение 48 часов Совет Народных Комиссаров будет считать Раду в состоянии открытой войны против Советской власти в России и на Украине» {9}.
Ответ Генерального секретариата был так же скор (составлен уже 4(17) декабря), непримирим и воинственен. Подписан он был вместе с главой правительства Винниченко генеральным секретарем по военным делам Петлюрой {10} (в современной украинской публикации его подпись заменена на подпись руководителя внешнеполитического ведомства Украинской народной республики А. Я. Шульгина {11}). В документе среди прочего говорилось: «Украинская демократия в лице украинских советов солдатских, рабочих и крестьянских депутатов, организованных в законодательном органе – Центральной раде и в правительстве… вполне удовлетворена как составом этих органов, так и проведением в жизнь ее волеизъявления. Центральной радой не удовлетворены великорусские элементы черносотенского, кадетского и большевистского направления… но Генеральный секретариат предоставляет полную возможность указанным элементам выехать из территории Украины в Великороссию, где их национальное чувство будет удовлетворено. Генеральный секретариат не находит возможным единственно силами украинских частей охранять всю громадную линию фронта… поэтому он уводит украинские войска на Украинский фронт. Производится это во имя спасения хоть одной части фронта и от этой задачи Генеральный секретариат не отступит ни перед какими препятствиями. Если народные комиссары Великороссии… принудят Генеральный секретариат принять их вызов, то Генеральный секретариат нисколько не сомневается, что украинские солдаты, рабочие и крестьяне, защищая свои права и свой край, дадут надлежащий ответ народным комиссарам» {12}.
На фоне такого диалога, больше похожего на артобстрел снарядами большого калибра, в Киеве 4(17) декабря должен был открыться Всеукраинский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, с которым был связан большевистский план растворения Украинской центральной рады в системе советов. Национальные деятели в принципе сначала противились съезду, но в конце концов сумели по-своему подготовиться к нему. Они заранее бросили клич украинским армейским и крестьянским организациям направлять всех желающих, не считаясь с установленными большевиками нормами представительства. Поездами, пароходами по Днепру, на лошадях по проселкам двинулись в Киев делегаты числом около двух с половиной тысяч {13}.
В Центральной раде «их принимали, накачивали, угощали и, дав от себя руководителя, посылали их в мандатную комиссию съезда. Люди приезжали с неимовернейшими мандатами: „Командир такой-то сотни украинского полка делегирует на Всеукраинский съезд своего денщика“. Кончилось тем, что мандатной комиссии пришлось оставить помещение… через окно. Бланки захватила разъяренная толпа». Так вспоминал о подготовительной стадии съезда один из его организаторов и лидеров киевских большевиков В. П. Затонский {14}.
Предъявленный в день открытия съезда 4(17) декабря петроградский ультиматум и вовсе отвлек собравшихся от внутреннего неблагополучия в крае, сместив их внимание в область оскорбленных внешним вмешательством национальных чувств. Инициаторов съезда – местных большевиков не допустили в президиум, их ораторов освистывали или совсем не давали говорить. Из-за получившейся организационной неразберихи они попытались перевести мероприятие в формат совещания. Но сторонники Центральной рады не допустили этого, решив в полном объеме использовать свое численное превосходство, продолжая заседать как съезд Советов, который выразил доверие действующему составу Рады, отклонив предложение о ее переизбрании и одобрив резкий ответ Генерального секретариата советскому правительству {15}.
