Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия
«Билли, тебе следовало бы показать Инез ранчо, — произнесла Руфи Кристиан, не поднимая головы. — Скажи Милли, чтобы собрала вам с собой обед, побродите там весь день».
«В-третьих, — сказала Инез, — хотя это и не столь важно, Инез пока еще не совсем ясно, что папа делал в Ассоциации молодых христиан».
«Если вы объедете вокруг с наветренной стороны, вы сможете увидеть новую затею Дика, — сказала Руфи Кристиан. — „Морское ранчо“? „Морская гора“? Ну, как он там его называет?»
«Он называет это „Морской лужайкой“, — сказал Дуайт Кристиан. — Уже в самом названии видится изъян».
«Чертово болото — вот и все».
«Давайте о чем-нибудь другом», — сказал Дик Зиглер.
«Когда-то точно таким же был центр Гонолулу, Дуайт. Вот и все».
«„Морская лужайка“. Вот уж действительно, в названии выражена суть. Отличное пастбище для креветок».
«Это же превосходная земля, Дуайт. И ты это знаешь».
«Превосходное болото. Прошу прощения. Превосходное священное болото. Получается, что Дик купил себе старинное кладбище кахунов. На любые работы там наложено строжайшее табу».
«Плевал я на это табу. Табу появилось после того, как ты начал шуры-муры с Уэнделлом Омурой».
«Кстати, об Уэнделле Омуре», — сказала Инез.
«Если вы проедете с наветренной стороны, вы также сможете остановиться в Ланикаи. — Руфи Кристиан казалась рассеянной, сосредоточенной исключительно на своей хризантеме из крекера. — Сделай так, чтобы Билли почувствовал, как мы здесь на самом деле живем».
«Мне кажется, как раз сейчас он чувствует», — сказала Инез.
Дуайт Кристиан вытащил дольку лимона из своего мартини и принялся ее изучать.
Дик Зиглер рассматривал потолок.
«Давайте начнем с того, что условимся: папа был на террасе», — сказала Инез.
«Инез, — сказал Дуайт Кристиан. — У меня на жалованье тридцать два юриста. В этом доме. Если бы я захотел послушать разглагольствования законника, я бы вызвал одного из них. Предложил бы ему выпивку. А кстати…»
Дуайт Кристиан протянул свой бокал.
«Мысль Дуайта, как я ее вижу, заключена в следующем, — сказала Руфи Кристиан. Она наполнила бокал Дуайта Кристиана из шейкера, стоявшего на столе, поднесла к губам и сделала недовольную гримасу. — Зачем выставлять напоказ семейное белье?»
«Именно, — сказал Дуайт Кристиан. — Зачем, черт побери, делать упор только на отрицательном?»
«Плевал я на это табу», — сказал Дик Зиглер.
Поскольку фильтр Билли Диллона настроен на комическую сторону вещей, у его памяти широкий диапазон. Несколько месяцев спустя он говорил, что этот его первый вечер в Гонолулу дал ему новый «угол зрения» на технику разрешения кризисных ситуаций в американских деловых кругах. «Они занимаются этим с крекером в зубах, — сказал он. — Старый восточный трюк. Его знают все акулы». В своем же отчете о том вечере и последовавших четырех днях Билли Диллон ни разу не упомянул Джека Ловетта, что было его собственным трюком.
7У меня также есть версия Инез.
Не то чтобы она противоречила версии Билли Диллона, однако и далеко не во всем с ней совпадает. В рассказе Инез о том первом вечере в Гонолулу речь идет в меньшей степени о тех членах семьи, которые присутствовали, нежели об отсутствовавших.
Меньше касается, скажем, Дика Зиглера, чем Жанет.
Меньше Дуайта и Руфи Кристиан, чем Пола Кристиана и даже Кэрол.
По версии Инез, например, она по крайней мере расставила по своим местам все, что касалось комнаты Пола Кристиана в Ассоциации молодых христиан.
Комната в Ассоциации молодых христиан должна была послужить ранним предупреждением — с этим могли согласиться даже Дик Зиглер и Дуайт Кристиан.
Разумеется, один из них рассказал Инез еще до всего этого о комнате ее отца в Ассоциации молодых христиан.
Его знаменитая комната на одного человека в «А».
Пол Кристиан занял эту комнату, когда вернулся из Туниса. Никто не мог с уверенностью утверждать, что он провел там хотя бы одну ночь, однако он о ней часто упоминал. «Мне пора в мою одиночку в „А“», — говорил он обычно, покидая обеденный стол в доме Дуайта, Дика и Жанет или какого другого дома в Гонолулу, и можно было быть уверенным, что кто-нибудь из гостей тоже поднимался и что-то срочно предлагал: у одних — свободный коттедж, у других — комната с отдельным выходом, тут — домик на берегу, там — детская пристройка, которую нет смысла оставлять нежилой. Приходи и живи, не дай месту пустовать. Правда; сделайте одолжение. Как бы сдаваясь, Пол Кристиан в таких случаях пожимал плечами и поднимал руки ладонями вверх. «Боюсь, всем известно мое положение», — бормотал он, уступая просьбам.
В тот год Пол Кристиан часто говорил о своем «положении». Разумеется, Инез слыхала, как ее отец говорил о своем положении.
Он характеризовал свое положение как «внизу» или «на дне», считая себя пассивной жертвой внезапного поворота фортуны и эгоизма членов его семьи («Дуайт сейчас наверху, ему не понять моего положения», — говорил он своим собеседникам, среди которых был и Дик Зиглер), а за несколько месяцев до происшедшего он стал пользоваться домом, расположение которого — из него были видны одновременно дом Жанет и Дика на Кахала-авеню и поле для гольфа, на котором Дуайт Кристиан играл каждое утро, — в точности соответствовало его представлениям.
«Ирония состоит в том, что, готовя себе растворимый кофе, я могу наблюдать, как Дуайт делает первый удар по мячу», — говорил он иногда.
«Ирония состоит в том, что, поедая свой скромный обед из консервированного тунца, я теперь могу видеть, как Жанет отдает приказания своему садовнику», — говорил он в других случаях.
Это было место, идеально соответствующее тому долгому состоянию рефлексии, в котором Пол Кристиан возвратился из Туниса, и за январь и февраль он, казалось, находил все меньше и меньше причин покидать снятый дом. Нескольким людям он сказал, что пишет автобиографию. Другим он сказал, что собирает некоторые документы, которые раскрыли бы все «темные» моменты в истории проживания их семьи на островах; об этом своем намерении он отзывался так: «Улики против Кристианов, и посмотрим, как выпадут фишки». Он отклонял приглашения именно тех хозяек (вдов, разведенных, женщин из Сан-Франциско, снявших дома на Даймонд-Хэд и восседавших в своих дворах в длинных марлевых сарафанах), за чьим столом он считался главным украшением.
«Я не в том положении, чтобы ответить вам взаимностью», — говорил он в случае, если продолжали настаивать, и по крайней мере одна из женщин, которой он так ответил, сказала Руфи Кристиан, что Пол заставил ее устыдиться, как если бы именно ее приглашение было самонадеянной попыткой воспользоваться блеском аристократического титула, носитель которого впал в нищету. Он отклонил приглашение на ужин с танцами, который Дуайт и Руфи Кристиан устраивали, по традиции, в феврале, накануне гавайского праздника открытых дверей. Он отклонил по крайней мере два приглашения, к которым были приложены авиабилеты (первое — на семейный праздник в Пэббл-Бич во время американского турнира «Кросби», второе — на бал-маскарад в новом курортном местечке к югу от Акапулько), объяснив это тем, что нравственное чувство не позволяет ему принять билеты первого класса в то время, как он низведен до положения, когда ему приходится есть консервированных тунцов.
«Честное слово, папа, все несколько удивлены эти заявлениями насчет „консервированных тунцов“» — так видимо, сказала Жанет однажды в феврале.
«Совершенно не представляю почему. Тем более что „всем“ это есть не приходится».
«Но ведь и тебе тоже — вот о чем я говорю. Дуайт считает…»
«Уверен, Дуайта это должно раздражать».
Жанет попыталась зайти с другой стороны.
«Папа, может, дело в слове „консервированный“? Какие еще бывают тунцы?»
«Свежие, как ты знаешь. Но дело ведь не в этом, не так ли?»
«А в чем же?»
«Честное слово, лучше бы вы с Дуайтом не обсуждали моих дел. Я несколько удивлен».
Слезы отчаяния наворачивались на глаза Жанет.
«Консервированный тунец, — сказала она наконец. — Его даже нельзя назвать дешевым».
«Может быть, ты сможешь предложить что-нибудь подешевле, — сказал Пол Кристиан, — для своего отца».
«Пошли ему неразделанного тунца, — посоветовал Дуайт Кристиан, когда Жанет рассказала ему о том, какой оборот принял их разговор. — Пусть его доставят ему на дом. Обложенного льдом. Тушу голубого тунца в полтонны. Черт побери, я сам это сделаю».
Пол Кристиан перестал разговаривать с Дуайтом за месяц до этого, после того как остановился у его конторы, чтобы сказать, что, с его точки зрения, ежегодный ужин с танцами накануне гавайского праздника открытых дверей является вульгарной экстравагантностью.
