Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия
«Надо сразу же прояснить один момент», — сказала Фрэнсис Ландау.
«Поручаем тебе его прояснить», — сказала Жанет.
Фрэнсис Ландау проигнорировала Жанет. «Гарри. Билли. Поправьте меня, если вы не согласны. Этот момент…»
«Они сложат свои „узи“ и отступят, отдавая честь», — сказал Джек Ловетт.
«Похоже, Фрэнсис одета как раз для такого случая», — сказала Жанет.
«Момент, который мне хотелось бы подчеркнуть, заключается в следующем, — сказала Фрэнсис Ландау. — Конгрессмен Виктор не заинтересован в конфронтации».
«Он и это может им сказать. — Джек Ловетт смотрел на Инез. — Какие еще моменты вы хотели бы прояснить? Еще что-то должно быть понято однозначно? Миссис Виктор?»
«Насчет этого друга Инез», — сказала Фрэнсис Ландау позже той же ночью в отеле.
Инез лежала на постели в номере, который в конце концов нашли для нее, Гарри и близнецов. Произошла некоторая неувязка относительно того, где они остановятся: в отеле или в резиденции посла; когда же Гарри настоял на отеле, пришлось возвращать багаж из резиденции. «Мы всегда размещали представителей конгресса в резиденции», — беспрестанно повторял младший представитель местной администрации. «Эта делегация не представляет посольство», — сказал Джек Ловетт, и в отеле «Боробудур» были приготовлены дополнительные комнаты. Джек Ловетт ушел, а представитель местной администрации ждал внизу багаж с рацией в руках и с одним из десяти подписанных автором экземпляров книжки в мягкой обложке «Взгляд с улицы: коренные причины, радикальные решения и скромные предложения», который Фрэнсис Ландау догадалась положить в свою дорожную сумку.
«Который именно из друзей Инез», — сказала Инез.
«Джек — как там его дальше».
«Ловетт. — Жанет исследовала занавески. — Его зовут Джек Ловетт. Похоже, это самый худший из всех узоров, которые я когда-нибудь видела».
«Батик, — сказала Фрэнсис Ландау. — Традиционные промыслы. Значит — Ловетт».
«Ничего себе менторский тон у Фрэнсис, — сказала Жанет. — Батик. Традиционные промыслы. Вот батик, и вот тоже батик, Фрэнсис. К твоему сведению».
Фрэнсис Ландау высыпала лед с подноса в пластиковое ведерко.
«Чем он занимается?»
Инез встала:
«Мне кажется, Фрэнсис, он участвует в проведении кредитно-экспортной программы. — Она взглянула на Билли Диллона. — Действуя независимо от, Пертамина».
«Распределение фондов по программе „Помощь“. — сказал Билли Диллон. — Исследует подходы. И так далее».
«Именно так он и сказал. — Фрэнсис Ландау опустила в стакан три кубика льда. — Этими же словами».
«А я думала, он занимается самолетами, — сказала Жанет. — Инез? Разве нет? Когда он был женат на Бетти Беннетт? На твоем месте, Фрэнсис, я бы несколько опасалась этих ледяных кубиков. Ледяные кубики — это не традиционные промыслы».
«Неужели авиабизнес? — сказала Фрэнсис Ландау. — „Боинги“? „Дугласы“? Какой авиабизнес?»
«Фрэнсис, я бы не развивал дальше эту тему», — сказал Гарри Виктор.
«Я бы определенно не стал это ворошить, — сказал Билли Диллон. — Проехали».
«Не так это просто», — сказал Гарри Виктор.
«Но это просто нелепо», — сказала Фрэнсис Ландау.
«Это тебе не белое и черное», — сказал Гарри Виктор.
«Достаточно серое, — сказал Билли Диллон. — Без лишних расспросов».
«Но это как раз то, что я не переношу. — Фрэнсис Ландау посмотрела на Гарри Виктора. — То, чего ты не переносишь».
Инез посмотрела на Билли Диллона.
Билли Диллон пожал плечами.
«Гарри, если бы ты мог себя слышать… „Не так это просто“. „Не белое и черное“. Это не тот Гарри Виктор, которого я…» — Фрэнсис Ландау осеклась.
Наступила тишина.
«Вы четверо и вправду забавная компания», — сказала Жанет.
«От этого разговора я чувствую себя почти больной», — сказала Фрэнсис Ландау.
«От разговора или от ледяных кубиков», — сказала Жанет.
Когда Инез думала о той неделе в Джакарте в 1969 году, ей вспоминались в основном облака, низко висевшие над городом и задерживавшие испарение сточных канав, автомобильных выбросов и гниющей растительности, как в зловонной теплице. Она вспоминала этот облачный покров, она вспоминала молнии, поблескивавшие на горизонте перед рассветом, она вспоминала дождь, смывавший дикие орхидеи в проточные траншеи для отбросов, заполненные мутной беловатой жидкостью.
Она вспоминала слухи.
Каждый день там возникали новые слухи.
Газеты, при всей их подцензурности, умудрялись помещать сообщения об этих слухах в статьях, в которых осуждалось распространение слухов или, как это представлялось в газетах, бичуя распространение фальшивых сведений, угрожающих общественной безопасности. Для осуждения фальшивых сведений их, разумеется, нужно было сообщить, в чем и был весь фокус. Среди фальшивых сведений, осужденных однажды, был слух, что один американский турист был убит во время волнений в Сурабая — волнения же в Сурабая были не более чем еще одним слухом, осужденным в предыдущий день. Далее, был слух, что сингапурская «Стрейтс тайме» сообщила, что был убит не только американский турист, но и немецкий бизнесмен, а волнения случились не только в Сурабая, но и в Соло, однако даже существование в «Стрейтс тайме» подобного сообщения было невозможно подтвердить, поскольку «Стрейтс тайме», по слухам, была конфискована на таможне. Слух о том, что «Стрейтс тайме» конфисковали на таможне, сам по себе не был подтвержден — очередное фальшивое известие, угрожающее общественной безопасности, — однако до конца той недели в Джакарте «Стрейтс тайме» не было.
Инез вспоминала, как Гарри давал пресс-конференцию и говорил репортерам, которые не сочли за труд явиться, что волнения в Сурабая отражают нормальный процесс бурного становления демократии.
Инез помнила, как Билли Диллон вел переговоры с репортерами, чтобы те передали содержание пресс-конференции Гарри в «Нью-Йорк тайме» и «Вашингтон пост» вовремя, самое крайнее в пятницу.
«Я предоставил вам возможность встретиться с ним, теперь вы сделайте мне одолжение, — говорил Билли Диллон. — Я не хотел бы, чтобы сообщения о нем попали лишь в дневные воскресные выпуски — вы понимаете, что я имею в виду».
Инез помнила, как Джек Ловетт спросил Билли Диллона, не хочет ли тот привести «распорядок» волнений в соответствие с графиком выпуска «Лос-Аджелес таймс».
Инез помнила:
прием, устроенный для Гарри в университете за ночь до того, как в обеденном зале посольства взорвалась граната. Она помнила, как Гарри снова и снова повторял, что американцы извлекают важные уроки в Юго-Восточной Азии. Она помнила, как Джек Ловетт сказал наконец, что может припомнить только один урок, который американцы извлекли из Юго-Восточной Азии. «Что имеется в виду?» — спросил кто-то. Не Гарри. Гарри был слишком осмотрителен, чтобы такое сказать. Должно быть, это спросила Фрэнсис Ландау или Жанет. «Что имеется в виду?» — спросила Фрэнсис Ландау или Жанет, и Джек Ловетт, перед тем как ответить, обрезал кончик у сигары.
«Когда наступают на мину, она тотчас же взрывается», — сказал Джек Ловетт.
Голые лампочки заливали ярким светом стол, заставленный подносами с подслащенным гранатовым соком; маленькие золоченые стулья были поставлены в ряд, на улице что-то случилось: у дверей появилось несколько военных, временами доносился ружейный выстрел, конгрессмен говорит, конгрессмен уверен, основные уроки для Америки в Юго-Восточной Азии.
«Пора отсюда убираться», — сказал Джек Ловетт.
«Черт побери, я еще не закончил», — сказал Гарри Виктор.
«Мне кажется, на веранде нарушаются некоторые права человека», — сказал Джек Ловетт.
Гарри вновь повернулся к председателю Исламского союза.
Рука Жанет застыла над подслащенным гранатовым соком, будто она ждала, что он вдруг превратится в мартини с водкой.
Инез наблюдала за Джеком Ловеттом. Она никогда раньше не видела, чтобы Джек Ловетт выказывал признаки недовольства или раздражения. Недовольство и раздражение были двумя из многих эмоций, которые Джек Ловетт старался особенно не выказывать, однако в тот момент он их обнаружил.
«Вы, я смотрю, и вправду интересный народ, — сказал Джек Ловетт. Он сказал это Билли Диллону, но смотрел при этом на Гарри. — Вы на самом деле не видите, что происходит на ваших глазах. Не замечаете до тех пор, пока об этом не прочитаете. Вам надо прочесть о чем-то в „Нью-Йорк тайме“ — тогда вы начинаете об этом говорить. Произносить речи. Призывать к расследованию. Возможно, через год-два вы сюда приедете расследовать, что произошло этой ночью».
«Вы не понимаете», — сказала Инез.
«Я понимаю, что он мчится по кругу, нацепив шоры, Инез».
Инез помнила:
