Константин Романенко - Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего
Примечательно, что советско-эстонский договор о взаимопомощи и торговое соглашение были подписаны в тот же день, что и договор с Германией – 28 сентября. После его подписания Сталин поощрительно заметил Сельтеру:
«Могу вам сказать, что правительство Эстонии действовало мудро и на пользу эстонскому народу, заключив соглашение с Советским Союзом. С вами могло получиться, как с Польшей».
Аналогичные переговоры начались в Москве 2 октября с Латвией. Мунтерс вспоминал, что уже в их начале Сталин предупредительно, но безапелляционно объяснил:
«Договоры, заключенные в 1920 году, не могут существовать вечно. Прошло двадцать лет – мы окрепли, и вы окрепли. Мы хотим с вами поговорить об аэродромах и обороне. Мы не навязываем вам нашу Конституцию, органы управления, министерства, внешнюю политику, финансовую политику или экономическую систему. Наши требования диктуются войной между Германией, Францией и Великобританией. Если мы договоримся, появятся очень благоприятные условия для коммерческих договоров».
Хотя все было предельно ясно, Молотов многозначительно добавил:
«Австрия, Чехословакия и Польша как государства исчезли с карты. Другие тоже могут исчезнуть».
Сталин не лукавил и обратился к Мунтерсу откровенно:
«Я вам скажу прямо: раздел сфер влияния состоялся… Если не мы, то немцы могут вас оккупировать. Но мы не желаем злоупотреблять… Нам нужны Лиепая и Вентспилс».
Эта естественность и уважение достоинства противоположной стороны не могли не импонировать. Мунтерс почти восхищенно отмечает, что в процессе переговоров Сталин «показал удивившие нас познания в военной области и свое искусство оперировать цифрами». Обсуждая морские вопросы, он указал, что «через Ирбентский пролив легко могут пройти 1500-тонные подводные лодки и обстрелять Ригу из четырехдюймовых орудий».
Он пояснил свои соображения:
«Батареи у пролива должны находиться под одним командованием, иначе они не смогут действовать… Аэродромов требуется четыре: в Лиепае, Вентспилсе, у Ирбентского пролива и на литовской границе. Вам нечего бояться. Содержите 100 тысяч человек. Ваши стрелки были хороши, а ваша армия была лучше, чем эстонская».
Договор, предусматривающий ввод на территорию Латвии 25-тысячного контингента советских войск, подписали 5 октября, а позже было заключено и торговое соглашение.
Сталин оставался верен и своим национальным концепциям, действительно учитывая интересы малых народов. Когда на начавшихся 3 октября 1939 года в Кремле переговорах с Литвой министр иностранных дел Ю. Урбшис оказал сопротивление вводу советских войск, Сталин нейтрализовал его возражения «желанием литовцев получить Вильнюс». Одновременно подписанный 10 октября «Договор о передаче Литовской республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой» согласовывал ввод 20-тысячной армейской группировки.
Он осознанно держал курс на добровольное и заинтересованное участие Прибалтийских государств в союзе с СССР. Размещение войск Красной Армии на территории трех республик началось уже 18—19 октября.
25 октября в беседе с руководителем Коминтерна Георгием Димитровым Сталин констатировал:
«Мы думаем, что в пактах о взаимопомощи (Эстония, Латвия и Литва) мы нашли ту форму, которая позволит нам поставить в орбиту влияния Советского Союза ряд стран. Но для этого нам надо выдержать – строго соблюдать их внутренний режим и самостоятельность. Мы не будем добиваться их советизации. Придет время, когда они сами это сделают».
Эти глубоко продуманные и обстоятельно взвешенные намерения Сталина жестко поддерживались и его окружением. Когда полпред в Эстонии К. Никитин внес в Наркомат иностранных дел довольно умеренные предложения, которые могли быть истолкованы как попытки «советизации», Молотов подверг его резкой критике.
А нарком обороны Ворошилов даже указал в приказе от 25 октября: «Настроения и разговоры о «советизации», если бы они имели место среди военнослужащих, нужно в корне ликвидировать и впредь пресекать самым беспощадным образом, ибо они на руку только врагам Советского Союза и Эстонии… Всех лиц, мнящих себя левыми и сверхлевыми и пытающихся в какой-либо форме вмешиваться во внутренние дела Эстонской республики, рассматривать как играющих на руку антисоветским провокаторам и злодейским врагам социализма и строжайше наказывать».
Политика дипломатии открытости и уважения противоположных интересов не могла не быть замечена здравомыслящими представителями правящих кругов приграничных стран. Они признавали пунктуальность выполнения советской стороной условий договоров. Полпред в Эстонии Никитин сообщал в Москву: «Сейчас ни у правительства, ни у буржуазных кругов нет никаких сомнений в том, что мы пакт выполним согласно духу и букве».
Решая вопросы укрепления западных границ, Сталин не мог оставить вне внимания Финляндию. Страна Суоми завладела большей частью Карельского перешейка в результате признания независимости в декабре 1917 года. Тогда, настояв на очень выгодных условиях, финны получили Петсаамо с ценными залежами никеля и незамерзающий порт Печенга на севере, а также ряд островов в Финском заливе, обеспечивающих контроль подходов к военно-морской базе Кронштадт. Но теперь Сталина тревожила опасная близость русско-финской границы, проходившей в тридцати двух километрах от Ленинграда.
Первоначально он намеревался заключить с Финляндией пакт о взаимопомощи. Еще 7 апреля 1939 года, после продолжительной беседы с руководителем советской внешней разведки в Финляндии Б. Рыбкиным и ознакомления со справкой, подготовленной резидентурой, – «О расстановке сил в Финском правительстве и перспективе отношений с этой страной». К предложению о договоре Сталин добавил: «Гарантировать невмешательство во внутренние дела Финляндии» [10] .
Но руководство северного соседа не страдало миролюбием. Финский президент П. Свинхуд откровенно признал: «Любой враг России должен всегда быть другом Финляндии». И летом 1939 года в Финляндии побывал начальник генерального штаба Германии Гальдер, проявивший особый интерес к ленинградскому и мурманскому стратегическим направлениям.
И все-таки в начале переговорного процесса Сталин рассчитывал на благоразумную уступчивость финнов. Его предложения, изложенные на переговорах, начавшихся 11 октября 1939 года, предусматривали перенос советско-финской границы на 20—30 километров в сторону Финляндии, а для защиты Ленинграда от нападения с моря передачу островов в Финском заливе Советскому Союзу. Кроме этого, финнам было предложено сдать в аренду порт Ханко, который предполагалось использовать в качестве военно-морской базы. Взамен Советское правительство предлагало Финляндии вдвое большую территорию в Советской Карелии.
Уже в самом начале переговоров Сталин сказал финской делегации: «Поскольку Ленинград нельзя переместить, мы просим, чтобы граница проходила на расстоянии 70 километров от Ленинграда… Мы просим 2700 квадратных километров и предлагаем взамен более 5500 километров».
Такое предложение отвечало взаимным интересам. Участвующие в переговорах маршал Маннергейм и финский посланник Паасикиви выступили за удовлетворение советских условий. Но под давлением западных держав финское правительство отвергло предложенный вариант. Министр иностранных дел Финляндии Эркко заявил: «Мы ни на какие уступки Советскому Союзу не пойдем и будем драться во что бы то ни стало, так как нас обещали поддержать Англия, Америка и Швеция».
Дружная поддержка воодушевляла. К этому времени с помощью немецких специалистов на территории Финляндии уже были сооружены аэродромы, способные принимать самолеты в количестве, во много раз превышавшем финские ВВС. Но гордостью и основным козырем, укреплявшим строптивость финнов, была «линия Маннергейма». Система оборонительных сооружений, протянувшаяся от Финского залива до Ладожского озера, имела три полосы современных укреплений глубиной в 90 километров.
Переговоры зашли в тупик. Ситуация на советско-финской границе обострялась, и уже вскоре события приобрели демонстративно-угрожающий характер. Бывший командующий Ленинградским военным округом Мерецков вспоминал: «26 ноября я получил экстренное сообщение… что возле селения Майнила финны открыли артиллерийский огонь по советским пограничникам. Было убито четыре человека, девять ранено. Приказав взять под контроль границу на всем протяжении силами военного округа, я немедленно переправил донесение в Москву. Оттуда пришло указание готовиться к контрудару. На подготовку отводилась неделя, но на практике пришлось сократить срок до четырех дней, так как финские отряды в ряде мест стали переходить границу, вклиниваясь на нашу территорию и засылая в советский тыл группы диверсантов».
В тот же день Молотов пригласил к себе посланника Финляндии Ирие-Коскинена, вручив ему ноту об имевшем место инциденте. В ней отмечалось: «Всего было произведено семь орудийных выстрелов, в результате чего убито трое рядовых и один младший командир, ранено семь рядовых и двое из командного состава. Советские войска… воздержались от ответного обстрела…» Одновременно предлагалось отвести финские войска «подальше от границы… на 20 – 25 километров и тем самым предупредить возможность повторных провокаций».