Говард Зинн - Американская империя. С 1492 года до наших дней
В 20-х гг. возродился Ку-клукс-клан, и его деятельность распространилась на Север. К 1924 г. в состав организации входило 4 млн. членов. Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения оказалась беспомощной перед лицом жестокости толпы и вспыхнувшей повсюду расовой ненависти. То, что чернокожий не будет воспринят в качестве равного в белой Америке, стало темой негритянского националистического движения, возглавлявшегося в те годы Маркусом Гарви. Он проповедовал «черную гордость», разделение рас, возвращение в Африку, с которой у Гарви были связаны последние надежды на объединение и выживание черных. Но это движение, которое вдохновляло некоторых чернокожих, не могло сдержать мощную волну белого расизма послевоенного десятилетия.
В стереотипной картинке 20-х гг., времени процветания и веселья, – «век джаза» и «ревущие двадцатые» – есть доля правды. Безработица сократилась с 4,27 млн. человек в 1921 г. до цифры, чуть большей 2 млн, в 1927 г. Общий уровень зарплаты рабочих вырос. Некоторые фермеры зарабатывали хорошие деньги. Сорок процентов всех семей, которые получали доход более 2 тыс. долл. в год, могли приобретать технические новинки, такие, как автомобили, радиоприемники, холодильники. Миллионы людей жили неплохо и они могли заслонить от взора другую часть населения: чернокожих и белых фермеров-арендаторов, семьи иммигрантов, оказавшихся в больших городах либо без работы, либо зарабатывавших недостаточно для обеспечения самых насущных потребностей.
Но процветли прежде всего верхи. С 1922 по 1929 г. фактическая оплата труда на производстве выросла на душу населения на 1,4 %, и в то же время владельцы обычных акций получали прибыль в размере 16,4 % в год. Шесть миллионов семей (42 % общего их количества) имели доход менее 1 тыс. долл. в год. По оценкам Брукингского института[175],0,1 % семей из верхних слоев общества получали столько же доходов, сколько и 42 % семей, находившихся в его низах. В 20-х гг. ежегодно 25 тыс. рабочих гибли на производстве, а 100 тыс. навсегда оставались инвалидами. Два миллиона нью-йоркцев арендовали жилье в многоквартирных домах, которые в случае пожара становились ловушкой.
В стране было много маленьких промышленных городов вроде Манси (Индиана), где, по словам Роберта и Хелен Линд, авторов книги «Мидлтаун», классовая система проявляла себя в утреннем пробуждении: в двух третях городских семей «отец поднимался зимой в полной темноте, поспешно завтракал на кухне при сером свете зари и уже находился на работе за час или за два часа с четвертью до того времени, когда его дети должны были идти в школу».
Но благополучных людей было достаточно, чтобы оттеснить остальных на задний план. Притом что богатые контролировали средства распространения информации, кто мог о них рассказать? Историк М. Кёрти сделал следующее наблюдение относительно 20-х гг.: «На самом деле только 10 % населения из высших классов наслаждались ощутимым увеличением реальных доходов. Но те протесты, которые обычно вызывает подобное состояние дел, не могли прозвучать достаточно громко или быть услышаны повсеместно. Частично это было результатом долгосрочной стратегии основных политических партий. Отчасти – результатом того, что практически все основные каналы влияния на общественное мнение теперь контролировались крупными издательскими компаниями».
Некоторые писатели, такие, как Теодор Драйзер, Синклер Льюис, Льюис Мамфорд, пытались совершить прорыв. В статье «Отзвуки века джаза» Фрэнсис Скотт Фицджеральд писал: «Да и то сказать, ведь все это была жизнь взаймы – десятая часть общества, его сливки, вела существование, как у герцогов, и ненадежное, как у хористок». Он указывал на угрожающие сигналы посреди этого процветания: пьянство, неудовлетворенность жизнью, насилие: «Один мой школьный товарищ убил на Лонг-Айленде жену, а затем покончил с собой; другой «случайно» упал с крыши небоскреба в Филадельфии, третий – уже не случайно – с небоскреба в Нью-Йорке. Одного прикончили в подпольном кабаке в Чикаго, другого избили до полусмерти в подпольном кабаке в Нью-Йорке, и домой, в принстонский клуб он дотащился лишь затем, чтобы тут же испустить дух; еще одному какой-то маньяк в сумасшедшем доме, куда того поместили, проломил топором череп»[176].
В романе «Бэббит» С. Льюис смог отразить ложное ощущение процветания, иллюзорное удовольствие от обладания последними техническими новинками для среднего класса: «Это был лучший из широко разрекламированных будильников серийного выпуска, со всякими новшествами, вроде колокольного звона, переменного боя и светящегося циферблата. Бэббит гордился тем, что его будит такой великолепный механизм. Это так же поднимало человека в глазах общества, как покупка самых дорогих шин для автомобиля. С неохотой он признал, что выхода нет – надо вставать, но не встал, чувствуя, как ненавистна ему скучная и однообразная работа в конторе по продаже недвижимости, как противна семья и как он сам себе противен за то, что они ему противны»[177].
В конце концов, после долгой пропагандистской кампании, с принятием в 1920 г. 19-й Поправки женщины получили право голоса. Однако голосование все еще оставалось делом среднего и высшего классов общества. Элеанор Флекснер, подробно излагая историю движения [за права женщин], пишет, что результатом предоставления американкам права голоса стало то, что «среди женщин проявилась та же тенденция разделения голосов в соответствии с традиционными партийными взглядами, как и среди избирателей-мужчин».
Не многие политики в 20-х гг. выступали в поддержку бедняков. Одним из них был Фьорелло Лагардиа, конгрессмен, представлявший район бедных иммигрантов в восточной части Гарлема (который, по странному стечению обстоятельств, баллотировался как от социалистов, так и от республиканцев). В середине 20-х жители округа сообщили Лагардиа о высоких ценах на мясо. Когда он обратился к министру сельского хозяйства Уильяму Джердину с просьбой рассмотреть этот вопрос, последний отправил конгрессмену буклет, рассказывавший о том, как наиболее экономно расходовать мясо. Ф. Лагардиа так ответил У. Джердину: «Я просил о помощи, а Вы отправили мне бюллетень. Жители Нью-Йорка не могут накормить своих детей министерскими бюллетенями… Ваши бюллетени… бесполезны для обитателей многоквартирных домов этого великого города. Нью-йоркские домохозяйки своим горьким опытом научены тому, как экономить мясо. Нам необходима помощь вашего министерства в борьбе со спекулянтами мясом, из-за которых трудящиеся этого города не могут питаться должным образом».
В 20-х гг. XX в., во время президентства У. Гардинга и К. Кулиджа министром финансов был Эндрю Меллон, один из богатейших людей Америки. В 1923 г. Конгрессу был представлен «план Меллона», внешне направленный на то, чтобы все выглядело как общее снижение подоходного налога, при котором, однако, для получателей наиболее крупных доходов налоговое бремя снижалось с 50 до 25 %, в то время как люди с наиболее низкими доходами вместо 4 % платили бы 3 %. Несколько конгрессменов от рабочих округов выступали против этого закона. Например, представлявший Массачусетс Уильям П. Коннери сказал: «Я не хочу, чтобы мои люди [избиратели], которые работают на обувных фабриках Линна, на фабриках Лоренса и на кожевенных предприятиях Пибоди не более трех дней в неделю в наши дни так называемого республиканского процветания, думали, что я согласен с положениями этого закона… Когда я вижу в предложенном Меллоном законопроекте о налогообложении положение, которое позволит самому мистеру Меллону сохранить от уплаты подоходного налога 800 тыс. долл., а его брату – 600 тыс. долл., я не могу поддержать такой закон».
«План Меллона» был утвержден. В 1928 г. Ф. Лагардиа совершил поездку в беднейшие районы Нью-Йорка, после чего заявил: «Признаюсь, я не был готов к тому, что увидел. Кажется просто невероятным, что такой уровень бедности действительно может существовать».
Оттесненные в 20-х гг. на задний план новостями о процветании, время от времени появлялись сообщения об ожесточенной борьбе трудящихся. В 1922 г. забастовали шахтеры-угольщики и работники железных дорог. Сенатор от штата Монтана Бёртон Уилер, прогрессист, избранный благодаря голосам рабочих, посетил место, где проводилась забастовка, и заявил следующее: «Весь день я слышал душераздирающие истории женщин, выселенных из своих домов угольными компаниями. Я слышал жалобные просьбы детей дать им хлеба. Я был ошеломлен жуткими рассказами мужчин, зверски избитых частными охранниками. Это было шокирующее и расшатывающее нервы ощущение».
Стачка текстильщиков на Род-Айленде, начатая в 1922 г. итальянскими и португальскими рабочими, закончилась поражением, но классовое чувство пробудилось, и некоторые бастующие присоединились к радикальными движениям. Луиджи Нарделла вспоминал: «…мой старший брат Гвидо и начал забастовку. Он выдергивал рукоятки на ткацких станках на фабрике «Ройял Миллс», переходя из одного цеха в другой и крича: «Стачка! Стачка!»…Когда забастовка началась, у нас не было никаких организаторов от профсоюзов… Мы собрали группу девушек и пошли от фабрики к фабрике, и в то утро обошли пять предприятий. Мы махали руками фабричным девушкам и кричали: «Выходите! Выходите!» Потом мы шли к следующей фабрике… Кто-то из Лиги молодых рабочих вышел к нам и пригласил меня на собрание, и я пошел. Я вступил в эту организацию и через несколько лет стал членом клуба «Рисорджименто» в городе Провиденсе. Мы были антифашистами. Я выступал на улице, на трибуне, принес стойку, запрыгнул на нее и обратился к большой толпе. Мы поддерживали Сакко и Ванцетти».
