Говард Зинн - Американская империя. С 1492 года до наших дней
В штаб-квартире ИРМ находился ирмовец, лесоруб по имени Фрэнк Эверетт, который воевал во Франции рядовым солдатом, в то время как общенациональных лидеров этой организации судили за выступления против войны. Эверетт был в военной форме и имел при себе винтовку. Он разрядил ее, стреляя в толпу, потом бросил оружие и побежал в лес, преследуемый разъяренными людьми. Фрэнк попробовал перейти реку вброд, но течение оказалось слишком быстрым. Тогда он развернулся, застрелил человека, возглавлявшего преследование, выбросил пистолет в воду и вступил в рукопашный бой с толпой. Эверетта приволокли обратно в город, привязав к автомобилю, подвесили к телеграфному столбу, потом сняли его оттуда и бросили в тюрьму. В ту же ночь дверь камеры Фрэнка была выбита, его вытащили на улицу, положили на пол машины, отрезали гениталии, а потом отвезли на мост, где и повесили, изрешетив тело пулями.
Никого и никогда не арестовали за это тяжкое преступление, но 11 «уобблиз» предстали перед судом за убийство во время парада руководителя Американского легиона, и шестеро из них провели по 15 лет в тюрьме.
Почему реакция на всеобщую стачку и на деятельность ИРМ была такой? В своем заявлении мэр Сиэтла предположил, что истеблишмент испугался не самого выступления, а того, что оно символизировало. Он сказал: «Так называемая стачка сочувствующих в Сиэтле являлась попыткой революции. То, что не было насилия, не делает это событие менее тревожным… Целью, объявлялась ли она открыто или держалась в тайне, было свержение индустриальной системы, сначала здесь, а потом и повсюду… Действительно, не было выстрелов, бомб и убийств. Для революции, я повторяю, насилие не обязательно. Всеобщая стачка, подобная организованной в Сиэтле, сама по себе есть орудие революции, особенно опасное в связи с тем, что все происходит тихо. Чтобы достичь успеха, стачка должна была затронуть все, остановить само течение жизни в обществе… Иными словами, она отстраняла местные власти от управления. А это именно то, что нужно для восстания, – каким бы способом эта цель ни достигалась».
Более того, всеобщая забастовка в Сиэтле состоялась на гребне волны послевоенных волнений, прокатившейся по всему миру. Один автор в журнале «Нейшн» так характеризовал тот год: «Самым потрясающим явлением наших дней… является беспрецедентное восстание простых людей… В России оно [восстание] привело к свержению царя… В Корее, Индии, Египте и Ирландии оно поддерживает непреклонное сопротивление политической тирании. В Англии оно привело к забастовке железнодорожников против воли их собственных вожаков. В Сиэтле и Сан-Франциско его результатом стал недавний отказ докеров грузить оружие и боеприпасы, предназначенные для свержения правительства Советов. В одном из районов Иллинойса следствием [восстания] стала резолюция бастующих шахтеров, которые единодушно потребовали, чтобы исполнительная власть штата «отправлялась к черту». В Питтсбурге, по словам мистера Гомперса, пассивных деятелей из Американской федерации труда заставили призвать рабочих сталелитейной промышленности к забастовке, а иначе контроль над ситуацией перешел бы в руки ИРМ или других «радикалов». В Нью-Йорке оно [восстание] привело к стачке докеров, продолжавших бастовать наперекор воле профсоюзных лидеров; оно вызывало волнение в полиграфической промышленности, а профсоюзные вожаки, работавшие рука об руку с хозяевами, оказались абсолютно не способны его контролировать. Простые люди… утратив веру в прежнее руководство, переживали новый этап веры в себя или, по меньшей мере, были безрассудны и готовы попытать счастья… власть не может более навязываться сверху – она автоматически приходит снизу».
Позже в том же 1919 г. на сталелитейных заводах на западе Пенсильвании, где люди трудились по 12 часов в день и б дней в неделю, выполняя изнурительную работу в безумной жаре, 100 тыс. рабочих записались в 20 различных цеховых профсоюзов АФТ. Пытаясь объединить их организационно, Национальный комитет[172] летом 1919 г. осознал, что «люди дают понять: если мы ничего не сделаем для них, то они возьмут ситуацию под свой контроль».
Национальный комитет получал телеграммы, подобные той, которая была отправлена джонстаунским Советом рабочих-сталелитейщиков: «Если Национальный комитет на этой неделе не примет решения об объявлении проведения общенациональной забастовки, то мы будем вынуждены бастовать в одиночку». Уильям 3. Фостер (впоследствии лидер коммунистов, а в то время секретарь-казначей Национального комитета, ответственный за организационную работу) получил телеграмму от [профсоюзных] организаторов в районе Янгстауна: «От нас не следует ожидать встречи с разгневанными рабочими, которые сочтут нас предателями, если проведение стачки будет откладываться».
Со стороны президента США Вудро Вильсона и президента АФТ Сэмюэла Гомперса оказывалось давление, направленное на то, чтобы отложить проведение стачки. Но сталелитейщики проявили большую настойчивость, и в сентябре 1919 г. не только 100 тыс. членов профсоюзов, но и 250 тыс. других рабочих приняли участие в забастовке.
Шериф графства Аллегейни привел к присяге, сделав своими помощниками, 5 тыс. работников «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн», которые не бастовали, и провозгласил, что все сборища на открытом воздухе будут запрещены. В докладе Всемирного межцерковного движения, подготовленном в то время, говорилось: «В Монессене… действия полиции штата состояли в том, что людей просто избивали дубинками на улице, загоняя их в дома… В Браддоке… после того как забастовщика избили на улице, его увезли в тюрьму и держали там до утра… Многих арестованных в Ньюкасле… было приказано не выпускать до тех пор, пока стачка не закончится».
Министерство юстиции начало принимать меры, проводя рейды против рабочих-иностранцев, задерживая их с целью дальнейшей депортации. В Гэри (Индиана) были посланы федеральные войска.
Против бастующих действовали и другие факторы. Большинство участников составляли недавно приехавшие в США люди разной национальности, говорившие на различных языках. Компания «Шерман сервис, инк»., нанятая сталелитейными корпорациями для подавления стачки, инструктировала своих сотрудников в южной части Чикаго: «Мы хотим, чтобы вы расшевелили как можно больше взаимных негативных чувств у сербов и итальянцев. Распространите среди первых сведения о том, что итальянцы собираются вернуться на работу… Убедите их [сербов] вновь начать трудиться, сказав, что иначе итальянцы займут их рабочие места». Более 30 тыс. чернокожих рабочих были привлечены в качестве штрейкбрехеров – их не принимали в профсоюзы АФТ, и вследствие этого они не проявляли верности профсоюзному движению.
По мере того как стачка затягивалась, распространялись пораженческие настроения, и рабочие были вынуждены мало-помалу возвращаться на работу. Через 10 недель количество бастующих сократилось до 110 тыс. человек, и тогда Национальный комитет призвал прекратить забастовку.
В первый послевоенный год забастовали 120 тыс. текстильщиков в Новой Англии и Нью-Джерси, 30 тыс. работников шелковых фабрик в Патерсоне (Нью-Джерси). В Бостоне стачку устроила полиция[173], а в Нью-Йорке бастовали сигарщики, белошвейки, плотники, пекари, водители и парикмахеры. По сообщениям прессы, в Чикаго «летняя жара сопровождалась большим количеством забастовок и локаутов, чем когда-либо в истории». Пять тысяч работников компании «Интернэшнл харвестер» и 5 тыс. муниципальных служащих вышли на улицы.
Тем не менее в начале 20-х гг. прошлого века казалось, что ситуация контролируется. ИРМ была разгромлена, Соцпартия раскалывалась. Стачки подавлялись с применением силы, а экономического благополучия достигло такое число людей, которое не позволяло организовать массовые восстания.
В 20-х гг. Конгресс США остановил опасный, бурный поток иммигрантов (в 1900–1920 гг. в страну прибыло 14 млн. человек), приняв законы, устанавливавшие въездные квоты, благоприятные для англосаксов, запретительные для чернокожих и людей желтой расы и резко ограничительные для представителей народов, говорящих на романских языках, а также для славян и евреев. Ни одна африканская страна не могла отправить более 100 человек; таков же был лимит для Китая, Болгарии и Палестины; 34007 человек могли приехать из Англии или Северной Ирландии, но только 3845 – из Италии, 51 227 – из Германии, и лишь 124 человека – из Литвы, 28567 иммигрантов – из Ирландского Свободного Государства[174], но только 2248 – из России.
В 20-х гг. возродился Ку-клукс-клан, и его деятельность распространилась на Север. К 1924 г. в состав организации входило 4 млн. членов. Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения оказалась беспомощной перед лицом жестокости толпы и вспыхнувшей повсюду расовой ненависти. То, что чернокожий не будет воспринят в качестве равного в белой Америке, стало темой негритянского националистического движения, возглавлявшегося в те годы Маркусом Гарви. Он проповедовал «черную гордость», разделение рас, возвращение в Африку, с которой у Гарви были связаны последние надежды на объединение и выживание черных. Но это движение, которое вдохновляло некоторых чернокожих, не могло сдержать мощную волну белого расизма послевоенного десятилетия.
