Николай Яковлев - Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!
ФДР рассказал о первом посещении Советского Союза. Он увидел только крошечный уголок громадной страны – Ялту, Севастополь и окрестности. «Я стал свидетелем, – говорил Рузвельт, – исступленной, бессмысленной ярости и ужасающих разрушений, являющихся следствием германского милитаризма. Город Ялта на Черном море не имеет никакого военного значения, в нем нет укреплений. До Первой мировой войны здесь был курорт царей, князей и русской аристократии, их прихвостней. Но после Красной Революции и до нападения Гитлера на Советский Союз дворцы и виллы Ялты использовались для отдыха русским народом.
Когда примерно год назад Красная Армия выгнала нацистов из Крыма, все эти виллы были разграблены, а в подавляющей части и уничтожены заложенными в здания бомбами. Не пощадили даже самые бедные дома в Ялте. Не осталось почти ничего, за исключением голых стен, – руины, разрушение, опустошение.
В Севастополе, а это был укрепленный порт примерно в 40–50 милях далее, все разрушено. В этом большом городе с укреплениями и верфями, по-моему, уцелело не более дюжины домов.
Я читал о Варшаве, Лидице, Роттердаме и Ковентри, но я видел Севастополь и Ялту! И я знаю, что на земле не могут существовать одновременно германский милитаризм и христианское приличие».
ФДР убеждал, что в Ялте заложены прочные основы послевоенного мира: «С Тегеранской конференции год назад между всеми нами возникла – как бы мне назвать это? – большая легкость в переговорах, которая является добрым предзнаменованием для международного мира, мы лучше знаем друг друга… Никогда в истории не было еще случая, чтобы главные союзники были столь едины не только в целях войны, но и во взглядах на мир»66.
Иначе он не мог сказать, имея перед глазами сокрушительное наступление Красной Армии, добивавшей фашистский рейх. Он безоговорочно требовал, чтобы в Вашингтоне в этом отношении мыслили, как он. Когда бывший американский посол в Польше А. Лейн заикнулся было о том, чтобы потребовать от СССР согласия на воссоздание «санитарного кордона» в Восточной Европе, Рузвельт пресек его рассуждения вопросом в лоб: «Ты что, хочешь чтобы я пошел войной на Россию?» Только в единстве с СССР, внушал Рузвельт, можно довести до успешного завершения войну в Европе и Азии.
Он был беспощаден к тем, кто пытался открыто подорвать это единство. Весной 1945 года в США вернулся некий Дж Эрли, специальный представитель президента в Турции. Эрли, в прошлом губернатор штата Пенсильвания, почитал себя другом президента и поэтому вознамерился открыть ему глаза: «если в течение недели» Рузвельт не запретит, он выступит с публичным заявлением о том, что «Россия представляет большую угрозу, чем Германия». Отправив наглое письмо, Эрли все же счел за благо скрыться из Вашингтона. Секретной службе с трудом удалось найти его и вручить письмо вконец разгневанного президента.
«Джордж! Я прочитал твое письмо от 21 марта, адресованное моей дочери Анне, и с тревогой отметил намерение предать гласности твое неблагоприятное мнение об одном из наших союзников в то самое время, когда подобное заявление, исходящее от моего бывшего представителя, может нанести непоправимый ущерб нашим военным усилиям… Ты пишешь, что сделаешь это, если до 28 марта не узнаешь, что я этого не хочу. Я не только не хочу, а категорически запрещаю тебе предавать гласности любую информацию о любом союзнике, которую ты мог получить на государственной службе. Поскольку ты все же хочешь служить, настоящим я лишаю тебя функций представителя президента. Я отдам указание морскому министерству использовать тебя там, где сочтут полезным».
В министерстве отлично знали характер президента и по достоинству оценили редкий по глубине приступ гнева Рузвельта. Там сочли «полезным» для дальнейшего прохождения службы без проволочек отправить Эрли на Самоа.
Франклин Д. Рузвельт верил в то, что США и СССР могут сотрудничать не только в войну, но и в дни мира. Его философия международных отношений включала понимание «громадных различий в языке, религии, политике, идеологии и истории» между Западом и Востоком. «Он не верил, что различия в идеологии или экономических системах не дадут народам возможности сотрудничать. Он знал, что марксизм учит неустанной борьбе против капитализма, однако он не считал, что доктрина определяет поведение людей. Война идеологий, думал он, явится главным образом книжной войной». Так сообщил С. Уэллес о мотивах внешней политики ФДР автору специального исследования о Ф. Рузвельте в конце 50-х годов67.
XII
Все это так. Только как вписать в «книжную войну» заботы ФДР о монополии на атомное оружие, если и когда оно будет создано. В середине 1944 года физик Нильс Бор, вывезенный союзными спецслужбами из оккупированной Дании, умоляет ФДР и Черчилля немедленно ввести Советский Союз в курс подготовки нового оружия, только так, доказывал Бор, можно достичь взаимного доверия. Рузвельт не принял Бора, приехавшего в Вашингтон, а отправил его в Лондон беседовать с Черчиллем. Английский премьер попросту выгнал великого физика. Обескураженный Бор вернулся в Вашингтон. ФДР теперь с готовностью принял ученого.
«Президент, – пишет Дж Барнс, – тепло поздоровался с ним, усадил у своего стола, заваленного бумагами, рассказал анекдоты о Черчилле и Сталине в Тегеране, выслушал его соображения, заявил, что в целом согласен с ним, поахал по поводу того, как Черчилль встретил Бора, добавив, что Черчилль часто ведет себя так, когда ему излагают новую идею. Я уверен, продолжал президент, что атомная энергия создает великие возможности как для добра, так и для зла, она поможет международному сотрудничеству и даже откроет новую эру в истории. Он, по-видимому, считал, что со Сталиным нужно вступить в контакт по этому вопросу. Заверения Рузвельта привели Бора в экстаз, особенно когда президент заверил, что поднимет этот вопрос на предстоящей встрече с Черчиллем».
О чем они говорили на очередной встрече – неизвестно, но подписанное в ходе нее 19 сентября 1944 г. соглашение более чем красноречиво:
«1. Предложение о том, чтобы информировать мир о «тьюб аллойз» (так именовались работы по созданию атомного оружия. – Н. Я.) с целью достижения международного соглашения для контроля над ним, отвергается. Дело следует считать в высшей степени секретным, а когда «бомба» будет готова, ее можно, по зрелому размышлению, использовать против японцев, которых следует предупредить, что бомбардировки будут продолжаться вплоть до их капитуляции.
2. После поражения Японии США и Англия будут полностью сотрудничать в разработке «тьюб аллойз» для военных и гражданских целей, если это не будет прекращено совместным соглашением.
3. Следует провести расследование деятельности проф. Бора и принять меры, с тем чтобы он не допустил утечки информации, особенно русским».
Так и кончились странствования прекраснодушного Бора в высших политических сферах США и Англии, к нему приставили шпиков.
Рузвельта занимало не международное сотрудничество в области атомной энергии, а практическое применение «бомбы». Примерно в это время Стимсон после встречи с ФДР записал в своем дневнике: «Необходимо органически ввести Россию в лоно христианской цивилизации… Возможно использование С-1 в этих целях»68. Отточия Стимсона. Под С-1 было зашифровано атомное оружие.
Компетентный американский исследователь М. Шерри, подводя итоги бесед Стимсона с ФДР, замечает: «Атомная бомба, объяснял Стимсон, может дать Вашингтону надлежащую силу… Очевидно, он считал, что Советы ослабят свой контроль в Восточной Европе или либерализируют свой строй… Президент «сказал, что согласен с ним», но ФДР, по-видимому, не вводил Стимсона дальше в свои мысли по поводу атомной дипломатии… Быть может, он разделял желание Черчилля, используя это оружие, побудить Москву к дипломатическим уступкам»69.
Р. Даллек, в свою очередь, рассуждает на уровне знаний о политике Рузвельта, накопившихся к концу 70-х годов: «Рузвельт по-прежнему ничего не сообщал русским об атомной бомбе. В середине марта 1945 года он и Стимсон согласились, что до применения бомбы в августе ему придется решить, нужно ли сохранить англо-американскую монополию или ввести систему международного контроля. Поскольку ко второй неделе апреля он не принял никаких мер в пользу второй альтернативы, представляется разумным заключить, что он хотел воздержаться от разделения контроля с русскими, пока он не уверится в их готовности сотрудничать в других международных вопросах. Атомная бомба теперь, по всей вероятности, представлялась самым лучшим средством обеспечения этого»70.
Несмотря на красноречие американских исследователей жизни и деятельности ФДР, по поводу этих вопросов едва ли возможно категорическое суждение, при жизни Рузвельта атомное оружие не было создано. К категории гипотетических решений относится и представление Рузвельта на исходе его жизни о будущей роли Китая.
