Борис Кагарлицкий - Политология революции

Поскольку в расистской вакханалии были замешаны все, кроме удовлетворенно взиравшей на это безобразие «Единой России» (которая, в свою очередь, полагалась на административный ресурс), то наиболее честным (и строго соответствующим закону) решением было бы выборы отменить, а все партии запретить. «Единую Россию» — за злоупотребление административными возможностями, а остальных — за разжигание этнической розни.

Но власти приняли иное решение: сняли с дистанции одну только «Родину». Ведь «Родина» соревнование по расистской демагогии выигрывала. Все остальные играли на чужом поле, а она — на своем. Остальные более или менее реагировали на конъюнктуру, выполняли рекомендации тупых политтехнологов, а среди «родинцев» оказалось достаточно фашистов по убеждению, говорящих искренне, всерьез мечтающих вымести с улиц человеческий «мусор». Искренность вознаграждается.

«Родину» сняли с выборов по суду. Фарсовый характер судебному решению придавало то, что иск подала другая откровенно националистическая партия — «либеральные демократы» Владимира Жириновского. Они явно пытались убрать конкурентов. Правильные либералы, напротив, судебных исков против «Родины» инициировать не стали, дабы не подрывать «единый фронт» оппозиции, не ссориться с потенциальными союзниками по «оранжевому блоку».[533]

Не получив мест в столичной Думе, «Родина» все равно сумела одержать политическую победу. Выборы московских депутатов, в конце концов, были важны не сами по себе, а как разминка перед серьезной борьбой за власть, маячившей на горизонте. Политические дивиденды, которые получал Рогозин от скандала в столице, были несравненно больше тех, которые он мог бы получить, завоевав 4–5 мест в городском парламенте. Лидер «Родины» не скрывал своего удовлетворения.

Партии Рогозина создали ореол гонимой, хотя никто ее не преследовал, ее представителей не сажали в тюрьмы (как представителей НБП и радикальных левых). Рогозина сделали на какое-то время самым заметным политиком в России после Путина.

Напуганная кремлевская администрация предприняла двойной маневр, с помощью которого, как казалось политтехнологам, удалось изящным образом решить все проблемы. С одной стороны, началась отчаянная кампания давления на Рогозина, которого, в конце концов, принудили уйти с поста руководителя «Родины». Несколько месяцев спустя остатки «Родины» слили с «Партией жизни» спикера Совета Федерации Сергея Миронова, присоединив к ним еще и Партию пенсионеров. Это политическое новообразование получило имя «Справедливая Россия» и, по замыслу кремлевских мудрецов, должна была занять пустующее место на левом фланге отечественной политики.

С другой стороны, однако, власти отнюдь не остались глухи к пропаганде ультраправых. После этнических волнений, произошедших в карельском городе Кондопоге в августе-сентябре 2006 года, официальные лица заговорили о необходимости наведения порядка на рынках. После того, как к этому хору присоединился сам Путин, была проведена в ограниченном масштабе этническая чистка. Прилавки опустели, а цены остались на прежнем уровне.

Лидеры КПРФ сделали из событий осени и зимы 2005 года собственные выводы. Уже во время избирательной кампании в столичную Думу партия Геннадия Зюганова соревновалась с «Родиной» на поприще националистической пропаганды. Причем, уступая рогозинцам в агрессивности, представители КПРФ — более старой и традиционной партии — далеко опережали их на программном уровне. В официальных партийных документах разъяснялось, что граждане России имеют недопустимо большую свободу в плане передвижения по собственной стране, выбора места жительства и работы. В случае победы КПРФ со всеми этими вольностями обещали покончить.

«Крепостническая» программа 2005 года была, однако, лишь первым шагом. После того, как «Родина» были снята с выборов, а сам Рогозин под давлением Кремля ушел в отставку, лидеры КПРФ сделали ставку на то, чтобы подхватить упавшее знамя. Если до 2005 года партия Зюганова активно сотрудничала с националистическими и монархическими организациями, то теперь ставка была сделана на гораздо более радикальных участников «Правого марша». В первую очередь на Движение против нелегальной иммиграции (ДПНИ).

Стремительно усилившееся на протяжении 2005 года ДПНИ представляло собой своего рода «широкий фронт», куда влились все фашистские, нацистские и расистские организации. Осколки Русского национального единства, банды скинхедов, различные общества по изучению теоретического наследия Адольфа Гитлера — все эти группы находили себе достойное место в новом объединении.

В отличие от молодых коммунистов, критиковавших политическую линию Зюганова и выступавших с собственными инициативами, молодые нацисты из ДПНИ выглядели практически идеальными партнерами для руководства КПРФ, поскольку были дисциплинированны, Зюганова не критиковали, не задавали лишних вопросов и ничего не требовали, кроме возможности вести погромную агитацию на партийных мероприятиях. Даже национал-большевики Эдуарда Лимонова в этом отношении выглядели менее привлекательно.[534]

В марте 2006 года КПРФ впервые провела совместные мероприятия с ДПНИ, а на 1 мая представители ультраправых групп были официально приглашены принять участие в коммунистическом шествии. А летом идеолог ДПНИ Петр Милосердов был под давлением руководства партии введен в Центральный комитет Союза коммунистической молодежи. Для многих левых в СКМ это был «последний предел», за которым «мирное существование» с реакционерами из партийного аппарата становилось невозможно.[535]

За альянсом между КПРФ и ДПНИ стояло, разумеется, нечто большее, нежели просто взаимная симпатия или прагматичный расчет. Этот альянс вписывался в общую стратегию объединенной оппозиции, вырабатывавшуюся различными националистическими и либеральными группировками начиная с выборов 2003 года.

С одной стороны, оппозиционные либералы, прекрасно понимая узость своей социальной базы, готовы были идти на сотрудничество с националистами для того, чтобы, раскачав лодку, любой ценой добиться уступок от Путина. То, что конечным итогом такой политики станет не демократизация, а нечто прямо противоположное, никого не волновало: реальная борьба шла не по вопросу о политической свободе, а по вопросу о собственности, постепенно переходившей от старой ельцинской олигархии к бюрократическому бизнесу путинской команды. Поскольку же напрямую работать с откровенно расистскими и фашистскими организациями для либеральной оппозиции было опасно и неприлично, роль политического посредника выпадала окружению Зюганова.

С другой стороны, руководство КПРФ, стареющее и деморализованное, видело в стратегии объединенной оппозиции свой последний шанс — если не на приход к власти, то хотя бы на получение серьезной спонсорской помощи. Возникало противоречие. Публично оформить блок с либералами было невозможно без риска потерять последних сторонников. Но поскольку иной перспективы руководство не видело, то фактически именно эта политика проводилась, только не названная по имени.

Летом 2006 года, выступая на пленуме ЦК КПРФ, Зюганов вынужден был констатировать, что ряды партии стремительно редеют: «Под вопрос ставится само существование нашей партии как массовой политической организации», — заключил он. В 2005 году «естественная убыль в партии составила 21 тыс. человек»,[536] а новые партбилеты получили всего 9800.

Либеральная пресса постоянно сетовала на то, что оппозиция в России не хочет стать «вменяемой», представив себя «системной социал-демократической партией». Не то чтобы лидеры официальной КПРФ этого не хотели, просто у них, как жаловался журнал «Эксперт» в 2005 году, «решительно не получается».[537] Славянофильское философствование и мракобесное православное кликушество давалось им неизменно лучше, чем игра в европейскую респектабельность. Всякий раз, когда они пытались «обновиться», вдохновляющие идеи неизменно обнаруживались не в речах Тони Блэра и его европейских коллег, а в идеологическом арсенале русского фашизма.

Наиболее образованная часть российского бизнеса прекрасно сознавала, что формирующейся буржуазии нужны собственные «цивилизованные левые», без участия которых проведение правой политики становится все более затруднительным. Но подходящих кандидатур не находилось — в силу исторических и социальных условий страны. Представителям правящего класса пришлось браться за дело самим: в качестве идеолога умеренных левых выступил оказавшийся в опале у Кремля олигарх Михаил Ходорковский.