Вадим Цымбурский - Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков
Такая трактовка задач и вызовов внутренней геополитики определяет и отношение к внешним вызовам в адрес России. Вызов со стороны расширяющейся НАТО на западных «территориях-проливах» – вполне реален, но сейчас не видно на этот вызов такого ответа, который бы укрепил внутреннее и мировое положение России. Скорее, конфронтация на этом направлении усугубит тупиковость положения евророссийского фланга по отношению к Евро-Атлантике и, в то же время, сосредоточит усилия и интересы России в этом тупике. Напротив, вызов со стороны Китая – из тех, которые «следовало бы выдумать, если бы их не было»: если натовский вызов пока что следует проигнорировать, переадресовав его в пустоту, то китайский вызов из внешнего должен быть перекодирован во внутренний, определяемый инфраструктурным и демографическим состоянием нашего востока. С другой стороны, следует учесть, что свойство флангов России как периферий двух крупнейших геоэкономических ареалов – европейского и тихоокеанского – способно обернуться «распиливанием» России, испытанием ее на разрыв; внутренняя геополитика должна дать комбинированный ответ сразу на два внешних вызова – китайский и миросистемный – таким образом, чтобы укрепление инфраструктуры восточного фланга сочеталось (о чем опять-таки писал еще В.П. Семенов-Тян-Шанский) с выдвижением Центральной России (Урало-Сибири) на роль российского геоэкономического ядра.
Следовательно, внутренняя российская геополитика, согласно модели «остров Россия», предполагает выделение двух видов ключевых зон: во-первых, это располагающиеся на флангах страны «окна» во внешний мир, потенциальные инновационные точки; во-вторых, ареал, которому предназначается функция нового геоэкономического или, что то же самое, национального ядра российской платформы. В этом аспекте модель «острова Россия» непосредственно смыкается с теми выводами, к которым во второй половине 90-х с разных сторон подошли некоторые российские экономисты.
Такова развиваемая Т.Л. Клячко концепция «точек роста» по периферии России с прихватом территории некоторых постсоветских республик (российского «шельфа»): таковы Балтия, Новороссия с Крымом, Черноморское побережье Грузии, может быть (под вопросом), Баку и, наконец, в особенности Приморье. (Показательно, что эти точки роста в основном смыкаются или совпадают с тремя российскими приморскими зонами – Дальний Восток, Северо-Запад, Причерноморье, – которые выделяются Ергином и Густафсоном как потенциальные очаги инициатив, способных повлечь либо дробление российской платформы, либо аннексию Северного Казахстана и изменения режима власти в российском Центре.) По Клячко, вызов со стороны Китая представляет для России основные шансы обновить и поднять свой мировой статус. Для этого требуется развитие Приморья как свободной экономической зоны, создание условий для прекращения оттока населения на запад, переориентация миграционных потоков в Россию на ее восток и, наконец, развитие в поддержку этого курса крупных центров экономической мощи в Западной и Восточной Сибири. Отказ от этого курса может рано или поздно привести к тому, что российский восток послужит отступным Китаю со стороны мирового цивилизованного сообщества за воздержание от наступления в юго-восточной Азии (ср. прогнозы Е.Ф. Морозова). Однако, у такого оптимального курса наблюдаются препятствия политического свойства: озабоченность московской властной элиты закреплением в Европе ради поднятия престижа скудеющей державы, неумение согласовать переориентацию ресурсов на восток с поддержанием стабильности на западном фланге страны, озабоченность сиюминутным латанием дыр при игнорировании среднесрочных тенденций, наконец, подозрительность Москвы к возвышению новых центров, якобы бросающих вызов сильной и стабильной общероссийской власти (с учетом этих факторов дискуссии 1994–1995 гг. на тему «зауральского Петербурга» обретают особое звучание). Все эти моменты ведут к размыванию восточных границ России, превращению России либо в насос, оттягивающий китайскую экспансию, либо в щит, прикрывающий «мировые цивилизованные сообщества» от Китая [Клячко 1997], причем вовсе не обязательно роль такого щита должна возлагаться именно на единую Россию. Клячко, как и М.В. Ильин, связывает сдерживание китайского напора с формированием инновационной «зоны на востоке», дополняемой аналогичными зонами Черноморья и Балтии.
С другой стороны, О.В. Григорьев, исходящий из тезиса о том, что «внутренняя политика России – это внутренняя геополитика плюс внутренняя геоэкономика», прогнозирует на конец 90-х начало неуверенного и медленного подъема в регионах, обладающих дифференцированной, но не рассчитанной на экспорт промышленностью вместе с развитым сельским хозяйством. К таковым регионам он относит большую часть Сибири, Южный Урал, Среднее и Нижнее Поволжье, юг России и Центрально-Черноземный район. Поскольку подъем будет тормозиться ограниченностью региональных рынков, есть шанс их связывания в общероссийский рынок с присоединением к нему районов промышленных, но без развитого сельского хозяйства, переживших в 90-е крутой спад, но сохранивших, по Григорьеву, исключительно квалифицированные кадры. Таковы Центр и Северо-Запад России, Забайкалье, Новосибирская и отчасти Томская области. По мнению аналитика, внутренний рынок имеет наибольшие шансы сложиться на юге Сибири, Южном и Среднем Урале, может быть, с притяжением сюда же и запада дальневосточного ареала. Будущее западного фланга России видится в смыкании его потенциалов с Урало-Сибирью: превращение Евророссии (по моей терминологии) в объект экспансии со стороны урало-сибирского ареала, их консолидация, особенно в видах «активного проникновения на рынки развивающихся стран», рассматриваются Григорьевым как «единственная возможность сохранения перспектив экономического и социального развития и геополитической целостности современной России». Противоположную деструктивную тенденцию несет нынешняя эксплуатация Сибири и Дальнего Востока московским капиталом.
Вне проектируемого ядра или на его краю оказываются регионы экспортно-сырьевые, т. е. экстравертные по хозяйственному профилю (потому сомнительна принадлежность к «ядру» севера Тюменской области), а также окраинные территории, которые Григорьевым трактуются как «зоны освоения» для соседних государств, в число этих зон отчасти попадают и выделяемые Клячко «точки роста», в том числе тихоокеанское Приморье [Григорьев 1997].
Концепцию «острова Россия» объединяют со взглядами названных экономистов принципиальные установки на развитие Урало-Сибири как нового национального ядра, притягивающего к себе и западный фланг, и северо-казахстанский российский лимес, но также и установки на развитие «точек роста – инновационных зон» по российской кайме, с особым упором на восточную окраину. При этом, вопреки таким экспертам, как К.Э. Сорокин, я склонен полагать, что провозглашенный новым японским руководством курс «евразийской политики на взгляд с Тихого океана» может представлять серьезный подход к российско-японскому сближению, способному составить – с привлечением Южной Кореи – противовес китайскому напору. В отличие от позиции Морозова я полагаю, что только значительное изменение демохозяйственной ситуации на российском востоке, возросшая уверенность России в сохранении за собой позиций на этом фланге могли бы в будущем более отдаленном развязать России руки для более тесных отношений с Китаем, выходящих за рамки экономического сотрудничества (впрочем, решение Курильского вопроса невозможно без закрепления за Россией свободы доступа к Тихому океану). Но здесь уже внутренняя геополитика срастается с внешней.
III
Первоначально в модели «острова Россия» платформа России вычленялась из континента по ряду разнородных признаков: физико-географических и этно-культурных. В дальнейшем соотношение между этими признаками уточняется: островной паттерн рассматривается как инвариант, реализующийся в конце XX в. на трех уровнях: геокультурном, внешнеполитическом и геоэкономическом. В то же время гео <политический аспект концепции переходит в значительной степени к тому ее варианту, который разрабатывался автором с 1995 года со статьи «Россия – земля за Великим Лимитрофом».>
Оказывается, старый рисунок цивилизационных платформ Старого Света и разделяющих их промежуточных пространств, восходящий к доимперской эпохе России, обретает повышенную значимость для разработки стратегии безопасности России и в какой-то мере – для российской геоэкономической доктрины конца XX в. Этот вывод стал стимулом к переработке модели «острова Россия» в версию «земля за Великим Лимитрофом». В основу этой версии положена доктрина «цивилизационной геополитики», однако же, по своим аксиомам радикально отличающаяся от концепции С. Хантингтона. Последняя во многом основывается на метафорической трактовке цивилизаций как однородных плит, сталкивающихся по разломам. Под ядровыми же государствами цивилизаций разумеются исключительно военные и хозяйственные гегемоны, способные утвердить свой контроль над процессами в масштабах такой плиты-платформы. В отстаиваемой мною версии [Цымбурский 1995б; 1995в; 1997а; 1997б] цивилизация рассматривается как народ или группа народов, осуществляющих культурную и вместе с тем политическую гегемонию над неким обособленным географическим ареалом. В частности, достигается это таким образом, что разворачиваемое данными народами в этом ареале государственное строительство подводится под сакральную вертикаль — религию или идеологию, которая проецирует такое строительство, а также социальные и культурные предпочтения этих народов в план высших, «последних» причин и целей существования человечества. Предполагается, что наличие собственной сакральной вертикали отличает цивилизации от чисто силовых имперских образований вроде державы гуннов или первоначальной империи монголов XIII в. В то же время, за пределами своего этнографического ядра цивилизация оказывает ориентирующее воздействие на окрестные пространства и народы, которые образуют периферию данной цивилизации, открытую во внешний мир. Периферии соседствующих цивилизаций переходят друг в друга. Так констатируются межцивилизационные интервалы – лимитрофы, строение которых во многом, по мнению автора, отвечает физико-географическому типу членения охватываемых ими участков земной поверхности.
