Вадим Цымбурский - Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков
Очень похоже, что лимесы временами способны играть роль «парадоксальной периферии», по М.В. Ильину, становясь опорной базой для альтернативных проектов интеграции – в том числе военными средствами – цивилизационного ядра. Тут можно вспомнить роль Пруссии в Европе второй половины XIX и начала XX в., функции Манчжурии в конце 1910-х как плацдарма для распространения диктатуры Чжан Цзолиня на Северный Китай, а также перипетии гражданской войны в России 1918–1921 гг. Небезынтересно, что опорной базой Белой гвардии в ту пору выступили лимесные казачьи районы – степи Прикавказья, Южной Сибири и Забайкалья, тогда как большевики опирались на лесные и лесостепные области европейского фланга страны и на сильное партизанское движение в лесных районах Сибири (За пределами этого сценария оказывается белогвардейская диктатура Р.Ф. Унгерна фон Штернберга в Монголии 1920–1921 гг., которая в целом выглядит, судя по мемуарам Ф. Осендовского, попыткой создания на Большом Алтае «лимитрофной империи», противостоящей Китаю и большевистской России.) В проекте «Новороссия», затронутом в предыдущей главе[59], с охватом Белоруссии, Приднестровья и Крыма, как и в сценарии Д. Ергина и Г. Густафсона, где «красный мятеж» в Прикавказье и Южной Сибири распространяется на Северный Казахстан и, в конце концов, приводит к смене режима в Москве, – просматриваются: в первом случае – надежды на то, что лимес России может дать импульс к ее альтернативной сборке, а во втором – беспокойство, если не страх, перед возможностью такого развития событий.
Концепция, трактующая как предмет «цивилизационной геополитики» не только случаи лобового «столкновения цивилизаций», но также процессы на межцивилизационных пространствах и на лимесных окоемках цивилизационных платформ, выглядит надежным рабочим инструментом, позволяющим по-новому осмыслить многие перипетии и проекты XX в. С опорой на эту концепцию, как уже говорилось, автором диссертации в 1994–1997 гг. была предложена модель, трактующая различные интервалы между Россией и ядровыми платформами соседних цивилизаций – Китая, арабо-иранского Ближнего и Среднего Востока и романо-германской Западной Европы – как фрагменты гигантской системы Великого Лимитрофа от Прибалтики до Кореи, образуемого сцепленными перифериями всех этих цивилизаций Евразии (сам термин «Великий Лимитроф» в этой связи предложен воронежским автором СВ. Хатунцевым). Идея Великого Лимитрофа во многом служит ответом на попытки (в духе В.Л. Каганского) интерпретировать собственно Россию как проекцию всех евроазиатских цивилизаций, что вполне отвечает одному из толкований формулы «Россия-Евразия». Модель «Великого Лимитрофа», охватывающего Восточную Европу с Прибалтикой, Кавказ (и турецкую Анатолию), Центральную Азию – «новую» (от казахстанских степей до Памира) и «старую» (Синьцзян и Большой Алтай, с продолжением в Тибете), наконец, Корейский полуостров, трактует в качестве совокупности таких цивилизационных проекций Евро-Азии не Россию, но именно этот территориальный пояс, зависший между «цивилизациями теплых морей» и российской платформой, как она сложилась к началу эпохи Империи. Утверждается, что до возвышения России в XVI-XVII вв. эти периферии «старых» цивилизаций были открыты во внецивилизационные пространства континентального севера, образуя вместе с ними Евразию – тот самый внецивилизационный хартленд X. Маккиндера, нависавший над этими приморскими платформами, грозя им нашествиями «варваров». С подъемом среди этих пространств России, заявившей претензии на роль Третьего Рима, православной земли среди «потопа» неверия, внецивилизационная «старая Евразия» сводится (с оговорками насчет уцелевших тюркских и финно-угорских анклавов по Волге и Лене) к полосе Лимитрофа, который теперь должен рассматриваться как «Евразия по преимуществу».
«Парадокс Империи», о котором много писали наши евразийцы, в том числе и Л. Гумилев (когда европеизировавшаяся по своему культурному стилю страна, тем не менее, активно работала на интеграцию евразийских территорий), – оказывается парадоксом мнимым. Страна, пребывающая в глубине континента, и не могла бы вступить в большую европейскую игру, не включив в свое «тотальное поле» лимитрофные территории, открывающие ей доступ прямо к землям Западной Европы или к тем областям евроазиатского приморья, которые в тот или иной момент могли бы представлять повышенный интерес для западных держав. «Россия-Евразия» наших евразийцев – это, собственно, Россия, инкорпорирующая Великий Лимитроф и благодаря этому проецирующая свою мощь непосредственно на соседние цивилизации – Европу, Ближний и Средний Восток, Британскую Индию, Китай. Сегодняшняя Россия в Евразии – это Россия, экстериоризировавшая в прошлом подвластные ей или подконтрольные области Великого Лимитрофа. Между тем, века (или в других случаях десятилетия) принадлежности этих территорий и народов к одному геополитическому полю способствовали формированию в пределах этого пояса многообразных отношений, прямых или опосредованных, однако, в совокупности своей побуждающих трактовать Лимитроф как единую трансрегиональную геополитическую систему, именно в корреляции с которой определяется «трансрегиональность» России (по удачному определению К.Э. Сорокина).
Позволю себе процитировать то, что было мною написано по этому поводу: «О чем бы ни шла речь – о замысле Балтийско-Черноморского союза или о концепции "Черное море – турецкое море"; об "оси" Баку-Тбилиси-Киев или о грузинских и прибалтийских играх Грозного; о замаячивших в печати упоминаниях насчет сценария американской политики в постсоветском пространстве "с опорой на два У, связуемые Кавказом" (Украину и Узбекистан); о плане возрождения Великого Шелкового пути в железнодорожном варианте; об отбрасывании талибов на юг "этническими среднеазиатами" с подачи России и Узбекистана или о возможном нефтепроводе из Туркмении в Японию через север Китая, – во всех этих и десятках других случаев мы имеем дело с фрагментами геополитики Великого Лимитрофа» [Цымбурский 19976, 179]. «Трансрегиональность» России поддерживается очевидным обстоятельством: если платформы других цивилизаций имеют непосредственный выход на один или два участка Лимитрофа (Евро-Атлантика – в Восточную Европу, арабо-иранский мир – в «новую» Центральную Азию и на Кавказ, Китай – в «новую» и «старую» Центральную Азию), то Россия получила в приделы Великий Лимитроф целиком.
Сегодня, со сжатием России Великий Лимитроф становится полем большой геополитической игры, в рамках которой прослеживаются следующие главные тенденции [там же, 179 и cл.]. Крупные государства и политические блоки соседних цивилизаций пытаются проецировать свою мощь на Лимитроф (экспансия НАТО, присутствие России в Закавказье и Таджикистане, интеграция энергосистем Ирана и Армении, выход иранских железных дорог в «новую» Центральную Азию). Вдоль проектируемых или уже прокладываемых на самом Лимитрофе трубопроводов и магистралей возникают новые центры силы, формируются потенциальные «малые империи» (Чечня) и «оси», в том числе нацеленные на установление территориальных связей в обход и противовес России. Некоторые эксперты всерьез опасаются смыкания кавказско-украинской широтной «оси» с меридиональной «балтийско-черноморской вертикалью» (т. е. возможности переброски кавказской нефти в Восточную Европу помимо России), а также продолжения «оси» за Каспий, с присоединением к ней Ташкента или Алма-Аты. Восточноевропейские государства Лимитрофа пытаются поднять свой престиж, интегрируясь в НАТО или примыкая к этому блоку. Наконец, «брожение» на землях Лимитрофа, охваченных Китаем (Тибет, Синьцзян), не исключает возможности активизации в обозримом будущем и этого отрезка геополитической системы.
С российской точки зрения, в эту пору сжатия «земли за Великим Лимитрофом» на сопредельных с ней землях реализуются три основных типа сценариев. А. Некоторые участки Великого Лимитрофа, ускользнув из-под власти или влияния России, попадают в поле притяжения соседних цивилизаций с их центрами силы. Этот сценарий может быть охарактеризован по преимуществу как «восточноевропейский». В. Местные центры силы и их «оси» на некоем участке Лимитрофа в той или иной форме бросают вызов «ядровым» народам цивилизаций, граничащих с этим участком. Этот сценарий отчетливо проявляется на Кавказе, где явно прослеживается взаимопонимание, можно даже сказать – сближение между локальными центрами силы (Грузия, Азербайджан, Чечня), а с другой стороны, по ряду моментов спор между этими государствами горного пояса и, с другой стороны, – Россией и Ираном (вопросы режима Каспийского моря, планы транзита каспийской нефти в Европу через Кавказ и Анатолию и т. д.). С. Третий сценарий – тот, когда пространство Лимитрофа дистанцирует Россию от опасных зон нестабильности на стыках межцивилизационного пространства с противолежащей платформой другой цивилизации и предотвращает давление этой платформы на российский лимес. Такова, собственно, роль среднеазиатского «тюркского пояса», отдаляющего Россию от таджикско-афганской конфликтогенной окоемки Среднего Востока. Более того, эта роль находит продолжение в том, как в Афганистане узбеки и таджики (лимесный народ ближне– и средневосточной платформы) на протяжении 1996–1997 гг. сдерживали и отражали попытки пуштунского прорыва на север. В случае «пробуждения» «старой» Центральной Азии дела в ней могли бы пойти по любому из трех перечисленных базисных сценариев. Здесь мыслима и экспансия Китая в поясе Монголия-Бурятия-Тува на землях, ускользающих от России (вариант «восточноевропейский»). Другая версия предполагала бы формирование здесь пояса суверенитетов, выходящего в «новую», тюрко-исламскую Азию и на Тибет, с опасным подмыванием окраин и России, и Китая (развитие по «кавказскому» варианту). Третий путь предполагал бы, что подобный пояс служил бы буфером, смягчающим китайское давление на восточный фланг России («среднеазиатский» вариант).
