Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности - Самюэль Хантингтон
Как свидетельствуют многочисленные исследования, интерес широкой публики к политике вообще и к участию в деятельности крупнейших американских социальных институтов в частности также неуклонно снижался. В 1960 году в выборах участвовали 63 процента взрослого населения США, а в 1996 году — всего 49 процентов (в 2000 году — 51 процент). Вдобавок, как замечает Томас Паттерсон, «с 1960 года происходила постепенная утрата активности населения практически во всех сферах общественно-политической жизни, это касалось и добровольных помощников кандидатов, и зрителей, следивших за теледебатами. В 1960 году в США проживало на 100 миллионов человек меньше, чем в 2000 году, однако, несмотря на это, в 1960-м за октябрьскими телевизионными дебатами кандидатов в президенты наблюдали больше зрителей, чем в 2000 году». В 1970-х годах один из каждых трех налогоплательщиков вносил доллар на счет фонда, учрежденного Конгрессом для поддержки политических кампаний, в 2000 году — один из восьми{555}.
Рисунок 4. Общественное доверие к правительству.
Процент ответов «доверяю целиком» по отношению к правительству и Конгрессу
Источник: Reprinted with permission from Joseph S. Nye, Jr., Philip D. Zelikow, David C. King, eds., Why People Don’t Trust Government (Cambridge: Harvard University Press, 1997), p. 207.
Еще одно последствие увеличивающегося разрыва между элитами и публикой — колоссальное распространение законодательных инициатив, в том числе затрагивающих вопросы национальной идентичности. Законодательные инициативы как инструмент политических реформ вошли в употребление перед Первой мировой войной, однако к началу 1970-х годов их количество сократилось с пятидесяти на двухлетний предвыборный цикл до двадцати. По мере того как законодательство все чаще игнорировало потребности граждан, инициативы вновь приобретали популярность. Первой ласточкой стала «калифорнийская инициатива»: в 1978 году 65 процентов избирателей Калифорнии одобрили Поправку 13, радикально снижающую налоги, несмотря на активное противодействие всего истеблишмента штата. К 1998 году количество инициатив на двухлетний предвыборный цикл утроилось и составило в среднем шестьдесят одну инициативу. В 1998 году было предложено 55 инициатив, в 2000 году — 69, в 2002-м — 49. Как мы видели, отношение элит к таким проблемам, как расовые приоритеты и двуязычное образование, позволяет политически предприимчивым людям (тому же Уорду Коннерли или Рону Унцу) зарабатывать политический капитал, организовывая референдумы. Анализируя эту тенденцию, Дэвид Бродер замечает: «Доверие между управляющими и управляемыми, на котором строится представительская демократия, к настоящему моменту практически исчерпано»{556}.
Завершение двадцатого столетия ознаменовалось углублением идеологической пропасти между американскими элитами и американскими обществом и дальнейшим расхождением во взглядах на национальную идентичность, ее значимость в сравнении с другими идентичностями и на роль Америки на международной арене. Элиты все сильнее отдаляются от создавшей их страны, а публика утрачивает последние иллюзии по отношению к правительству.
Глава 12
Америка в двадцать первом столетии: уязвимость, вера, национальная идентичность
Кредо в эпоху уязвимости
Американская идентичность вступила в новом столетии в новую фазу. Ее значимость и ее сущность на текущий момент определяются уязвимостью Америки перед внешней угрозой и возрождением религиозности, иначе Великим пробуждением, которое сопровождается обращением к вере во многих уголках земного шара.
С распадом СССР Соединенные Штаты остались единственной сверхдержавой и приобрели исключительное влияние на все мировые процессы. Однако события 11 сентября 2001 года продемонстрировали, что ныне США гораздо уязвимее, чем в предыдущие двести лет. В последний раз нечто подобное событиям 11 сентября случалось на территории США 25 августа 1814 года, когда англичане сожгли Белый дом. После 1815 года американцы постепенно привыкли считать неуязвимость и безопасность страны неотъемлемой чертой американского образа жизни. Войны двадцатого столетия велись на океанских просторах, отделявших Америку от европейского и азиатского кровопролития. «Географическая безопасность» обеспечивала контекст самоидентификации американцев.
События 11 сентября 2001 года беспощадно вынудили американцев осознать тот факт, что удаленность от «горячих точек» больше не является синонимом безопасности. Пробуждение от иллюзии было чрезвычайно жестоким: американцы внезапно обнаружили, что участвуют в новой войне, ведущейся на многих фронтах и прежде всего — у них дома. После 11 сентября президент Буш заявил: «Мы отказываемся бояться». Но сегодняшний мир — это мир страха, и американцам придется свыкнуться со страхом, даже если они не хотят жить в страхе. Чтобы справиться с новыми угрозами, следует найти нелегкий компромисс между сохранением традиционных ценностей и свобод — и обеспечением важнейшей свободы сегодняшнего дня, а именно свободы от насилия и покушений на жизни, имущество и общественные институты граждан США.
Уязвимость — главный критерий, по которому американцы на новом этапе развития общества определяют свою национальную идентичность. В прошлом, рассуждая об «отечестве», американцы, как правило, имели в виду страну, из которой они сами или их предки прибыли в Америку. Новая уязвимость заставила понять (и это прекрасно объяснила Рэчел Ньюман, чьи слова цитировались в главе 1), что отечество американцев — Америка и что обеспечение безопасности отечества — приоритетная задача правительства. Уязвимость придала новую значимость национальной идентичности. Тем не менее она не покончила с дискуссиями и конфликтами вокруг идентичности, продолжавшимися всю вторую половину двадцатого столетия. Белизна кожи более не является признаком «доминирующего класса», расовая принадлежность также утрачивает значение (если не считать белого нативизма), англо-протестантской культуре бросают вызов испанизация и мультикультурализм, — в этих условиях вера остается единственным источником национальной идентичности для большинства американцев.
Именно вера сформировала американскую идентичность в эпоху революции и оставалась ключевым элементом идентичности на протяжении всей истории США. В двадцатом столетии ее значимость еще более усилилась благодаря двум факторам. Во-первых, вследствие обесценивания расовой и этнической принадлежности и непрекращающихся нападок на англо-протестантскую культуру, вера единственная из четырех важнейших элементов американской идентичности сохранила свои позиции в обществе. Во-вторых, вера приобрела статус, сравнимый с ее статусом в эпоху революции, как отличительная особенность американской идеологии, противопоставлявшая эту идеологию мировоззрению немецких, японских и советских врагов США. Поэтому многие американцы считают, что национальная идентичность должна определяться исключительно верой и что при условии такого определения сложится «гражданское общество», разительно отличающееся от других, в которых идентичности определяются через расовую и этническую принадлежность, культуру, религию или «наследственность».
