Анри Лефевр - Производство пространства
Товар, общественная вещь, и товарный мир не должны заслонять от нас еще более конкретную истину их социального бытия. Как мы знаем, существует несколько рынков, на всех уровнях (локальном, региональном, национальном, мировом): рынок (материальных) товаров, рынок труда, рынок капиталов, рынок аренды (земель, строительных участков), рынок произведений, знаков и символов. Все эти отличные друг от друга рынки образуют единство: мировой рынок в самом прямом и сильном смысле слова. Они взаимосвязаны и различны. Они накладываются друг на друга, но не смешиваются; их пространства пересекаются в соответствии с выведенным выше законом (законом построения не стратегических пространств, аналогичным физическому закону наложения и взаимодействия небольших волнений). Два последних рынка представляют собой высшее завоевание товара и денег: земельный рынок (собственность, предшествующая капитализму) и рынок произведений (долгое время неподвластных капитализму, ибо не являвшихся продуктами).
Товар с его импликациями (сетями обмена, деньгами и финансами) осмысляется как составная часть социального существования (практики), как форманта пространства. «Сам по себе», взятый по отдельности, он даже в мировом масштабе не обладает способностью к социальному (практическому) существованию. Именно в этом качестве он остается абстракцией, пусть и наделенной в своей вещности ужасающей, едва ли не смертельной силой. «Товарный мир» не может существовать сам по себе. Для его существования необходим труд. Товар есть результат производственной деятельности. Любой товар – это продукт (продукт разделения труда, определенной технологии, энергетических затрат, короче, определенной производительной силы). Понятие товара, опять-таки в этом качестве, дабы стать конкретным, требует спациализации. Товар тоже нуждается в пространстве.
V. 19
Судьба марксизма, марксистской мысли, так называемых «марксистских» категорий, понятий и теорий парадоксальна. В тот самый момент, когда пишут «Маркс умер», марксизм получает новый толчок. Тексты Маркса, куда более богатые, чем считалось, путаные и даже противоречивые, раскрывают новые смыслы. Некоторые из них, как «Экономические рукописи 1857–1859 годов» в последние годы или «Экономическо-философские рукописи 1844 года» в 1930-х, вновь оживляют, казалось бы, иссякший поток.
В каждый период развития современного общества, а быть может, и в каждой стране существовал «свой» марксизм. С другой стороны, марксистское течение заводило в тупик: в философствование, в историзм, в экономизм. Напротив, понятия, «теоретический статус» которых оставался под большим вопросом (например, отчуждение), проделали славный путь, озаренный силой мысли.
Сегодня, когда современный мир претерпевает научно-технические изменения, пересмотр марксистской мысли представляется неизбежным. Нашу основную идею можно сформулировать так: «Все марксистские понятия можно развивать и переносить на более высокий уровень, при этом ни один ключевой момент теории не теряется. Напротив, те же понятия и их теоретическая взаимосвязь в изложении Маркса отныне беспредметны. Оптимальное развитие марксистских понятий требует полноценного учета пространства…»
V. 20
Природа у Маркса отнесена к числу производительных сил. Сегодня возникает настоятельная необходимость в разграничении (отсутствующем у Маркса) господства над природой и присвоения природы. Господство с помощью техники влечет за собой не-присвоение: разрушение. Это не означает, что разрушение неизбежно: это означает, что существует конфликт между господством и присвоением. Данный конфликт разворачивается в пространстве. Есть пространства подчиненные и пространства присвоенные.
Это еще не все. Природа предстает сегодня как источник и ресурс: источник энергий (необходимый, громадный, но не безграничный). Она еще более явным образом, нежели во времена Маркса, выступает источником потребительной стоимости. Тенденция к разрушению природы обусловлена не только грубыми технологиями; в ее основе лежит также экономическое стремление наделить локусы характеристиками и критериями, делающими их взаимозаменяемыми. Отсюда – редукция локальных особенностей и даже их уничтожение. Говоря в еще более общем плане, продукты труда в ходе обмена, как известно, становятся товарами. Что делает неопределенными их материальные особенности, а также потребности, которым они соответствуют. Когда же круговорот обмена, предшествующий потреблению, прерывается, материальность продукта, а также потребность – то есть все те черты промышленных продуктов и общественного труда, которые еще связаны с (материальной, непосредственной) природой, – вновь выходят на сцену. Природа как источник и ресурс спациализирует связанные с ней понятия. Среди прочего, понятие производительного потребления, широко используемое Марксом, но с тех пор пребывающее в забвении. Производительное потребление всегда ведет к исчезновению материальной или природной реальности: энергии, рабочей силы, механизма. Оно использует, потребляет: это использование и потребительная стоимость. Но в то же время оно производит.
Рассмотрим, например, машину. Маркс (вслед за Бэббиджем, на чьи исследования он опирался) одним из первых показал значение машины, то есть механизма, отличного от орудия или набора орудий в мастерской с ее разделением труда между работниками и их инвентарем. Машина получает природную энергию (вначале воду, затем пар, позднее – электричество); она использует ее для ряда производственных операций. Работник уже не пользуется инструментом, но обслуживает машину. Отсюда – радикальное, но противоречивое изменение производственного процесса: труд делится, дробится, однако машина самоорганизуется во все более обширное, более когерентное, более унитарное и производительное множество.
Машина рождается в деревне, а не в городе: водяная мельница, ткацкий станок, сельскохозяйственные орудия послужили прототипом машин. Эти первые машины были усовершенствованы в соответствии с типом энергии (гидравлическая и т. п.) и обрабатываемых материалов (шерсть, хлопок). В силе машины с самого начала заключено нечто совершенно новое: автоматизация производственного процесса, а значит, новая рациональность и, в пределе, конец труда.
С развитием промышленности, расширением рынка, товарного мира, по мере возрастания значения экономики и капитализма, исторический город, осаждаемый со всех сторон, сменяется чем-то иным. Все заграждения и перегородки – крепостные стены, корпорации, местная олигархия, ограниченный рынок, контролируемая территория – рушатся. С ростом капиталовложений развиваются машины. Принятая некоторыми учеными периодизация этого процесса (палеотехнический и неотехнический, предмодернистский и технологический периоды) не дает точного и полного понимания совершившегося переворота. Если бы город докапиталистической эпохи был по сути своей домашинным, то как бы он пережил этот штурм? Он бы исчез вместе со всеми своими разнообразными заграждениями. Однако он сохранился, расширился, изменился, но не исчез. Дело в том, что город уже сам по себе был огромной машиной, автоматом, поглощающим природные виды энергии, обеспечивающим их производительное потребление. На протяжении веков трансформировались городские механизмы внешнего и внутреннего, функции, формы, структуры производительного потребления. История в самом простом смысле слова изучает рост и развитие этих городских пространственных механизмов, а также возникновение связей: канализации, водоснабжения, уборки мусора, освещения, транспорта, подведения энергии (потоков), линий поступления информации. Городская производительность постоянно возрастала благодаря близости и сочетанию элементов (в этом город на протяжении веков сближался скорее с промышленным предприятием, чем с мастерской, однако не сводился к нему). Иначе говоря, город очень рано предвосхитил некоторые черты машины и автомата. Город – это машина плюс нечто большее и лучшее: машина, приспособленная для определенного использования, использования данной социальной группой. Город, вторичная природа, произведенное пространство, также сохранил (в ходе самого своего распада) некоторые природные черты, прежде всего важную роль пользования.
С расширением капитализма меняет смысл понятие основного (постоянного) капитала: оно означает уже не только промышленное оборудование, помещения и сырье. Постоянный капитал есть мера общественного богатства (Маркс). Он со всей очевидностью включает в себя инвестиции в пространство (шоссе, аэродромы) и в разного рода инфраструктуру. Разве радарные сети, служащие вехами в воздушном пространстве, не обладают характеристиками основного капитала? Перед нами орудия нового типа, дальними предшественниками которых были некогда дороги, каналы, железнодорожные пути. Транспортные сети производительно потребляются, поскольку служат для перемещения людей и вещей в цепочках товарооборота, а также потому, что они являются инвестицией знания в социальную реальность в масштабе всей планеты.
