Эрик Вейнер - География гениальности: Где и почему рождаются великие идеи
– Что может быть проще? – заметил он. – Это может сделать кто угодно – если ему покажут, как это сделать.
Молодой Фред Терман рос в тени отцовского социального эксперимента. Интересно, как это повлияло на него? Как минимум, он хотел удивить отца научными успехами. Получил в Стэнфорде пару степеней и вскоре открыл первую электронную лабораторию к западу от Миссисипи. Впоследствии, будучи деканом инженерного факультета Стэнфордского университета, он пытался привлечь самые лучшие и самые яркие умы с Восточного побережья. Подобно Федеральной телеграфной компании, он без зазрения совести перехватывал кадры, выбирая лучших. «Лучше иметь в команде одного человека, который прыгает на семь футов, чем сколько угодно людей, прыгающих на шесть футов», – однажды записал он. Он ставил своей целью строить «башни мастерства».
На мир Терман смотрел оком инженера. Верил измеримым показателям – метрикам – задолго до того, как это вошло в моду. Он был стеснительным и наверняка согласился бы со старой шуткой про инженеров: «Как распознать инженера-экстраверта? Очень просто: он смотрит не на свои ботинки, а на ваши ботинки». Между тем Терман был первым героем-ботаником Кремниевой долины. Впоследствии этот типаж стал классическим.
Терман был интровертом, которому удавалось выглядеть экстравертом. Он прекрасно создавал связи между людьми и был в этом первопроходцем в то время, когда слово «связи» еще не обрело меркантильного смысла. По словам Гиллмора, он «создавал связи не для личной выгоды и не для привлечения богатых спонсоров, а потому, что видел в этом свою работу – создавать круг взаимоотношений».
В частности, он укрепил творческий союз двух своих бывших студентов – Билла Хьюлетта и Дейва Паккарда: поощрил их задействовать коммерческий потенциал звукового генератора и предоставил кредит в $538 на раскрутку дела. Страна как раз переживала пик депрессии, и это помогло ему убедить молодых людей. Как впоследствии объяснял Дейв Паккард, почему бы не создать собственную компанию, когда вокруг не хватает рабочих мест?
Успех не заставил себя ждать. Первым серьезным клиентом стала студия Уолта Диснея, которая закупила восемь генераторов для постановки «Фантазии». Это положило начало сотрудничеству между Кремниевой долиной и Голливудом, самым ярким примером которого сейчас служит киностудия Pixar.
Часто говорят, что в возникновении Кремниевой долины видную роль сыграл Стэнфордский университет. Так оно и есть. Однако, вопреки расхожему мнению, дело не в передовом уровне Стэнфорда – тогда он был классом пониже. Просто при Термане возникла иная концепция университета. Терман разрушил стену, отделяющую научный мир от «реального».
Ресурсов было немного, но была земля. Причем много земли. В 1951 г. на части невозделанной земли Терман основал Стэнфордский индустриальный парк (ныне Стэнфордский научно-исследовательский парк). Отнюдь не все были в восторге. Индустриальный парк? Это нечто новенькое, особенно для вуза, мечтающего стать элитным. Идея напоминала дарвиновские «эксперименты для глупцов».
Во многом Терман действовал не по точному расчету, а по наитию – и оно не обмануло. Но шотландцев порадовала бы и его практичность: технопарк был спроектирован так, чтобы в случае провала его можно было превратить в учебное заведение.
Провала не случилось. Терман реализовал нужную идею в нужное время. Проект был совершенно уникальным, да и место неожиданным: в Пало-Альто, на Пейдж-Милл-роуд – рядом паслись лошади! Получилось весьма пасторально для технопарка. А первыми обитателями парка стали братья Вариан, сыновья иммигрантов из Исландии. Они же одними из первых в Долине добились успеха.
Впоследствии Терман основал Стэнфордский научно-исследовательский институт, который «занимался научными разработками в практических целях, не всегда совместимых с традиционной ролью университета». Получился как бы антиуниверситет в рамках университета. Хитроумно! И очень в шотландском духе. Кроме того, Терман запустил Кооперационную программу углубленного изучения дисциплин, которая позволяла инженерам и исследователям получить серьезную ученую степень, параллельно работая на полную ставку.
К тому времени вовсю шла холодная война, и Терман, в отличие от многих коллег на Восточном побережье, не стеснялся брать деньги у Дяди Сэма. Причудливый союз этих щедрых оборонных расходов с контркультурным движением, которое вскоре охватит залив Сан-Франциско, поможет породить Кремниевую долину.
На Фреда Термана работала и затаенная обида. Как уже упоминалось, Стэнфорд был отстающим вузом. Восточное побережье свысока глядело на весь регион, включая Стэнфордский университет. Когда в 1891 г. Леланд Стэнфорд, железнодорожный промышленник и американский сенатор, основал это учебное заведение в память об умершем сыне-подростке, в восточных штатах скептически улыбались. «Нужды в новом университете в Калифорнии не больше, чем в приюте для бедных капитанов в Швейцарии», – издевалась газета New York Mail and Express.
Подобные замечания долго не смолкали и в ХХ веке, раздражая Термана. Но еще больше его раздражал отъезд выпускников на восток. Он хотел видеть Стэнфорд магнитом, который будет притягивать, а не отталкивать. Это ощущение неудовлетворенных амбиций живо в Кремниевой долине и поныне. Один венчурный инвестор сказал мне: решая вопрос о финансировании стартапа, он смотрит, есть ли у директора это качество – желание обставить остальных. Чем больше это желание, тем лучше.
Амбициями могут обладать и города. Меня озаряет догадка: а ведь такими были все места гения, в которых я побывал: Афины ощущали себя позади Спарты, а Флоренция – позади Милана (и Венеции в финансовом плане). Отсюда рождается мотивация (пусть частичная): быть первым. Эдинбург отчаянно хотел доказать, что ничуть не уступает Лондону и Парижу, а Калькутта – что она ничуть не хуже Запада. Дело не только в том, что слабейшие больше стараются, – благодаря статусу аутсайдера они еще и лучше видят.
Что за человеком был Терман? При всей его славе – а он известен как «отец Кремниевой долины» – понять это непросто. Один бывший стэнфордский студент запомнил его как «чуть взъерошенного человека с добрыми глазами за оправой очков, который целеустремленно вышагивал с кипами бумаги в руках. Никогда не семенил». Другие находили его «жестким и скучным». Что же было на самом деле?
В поисках ответа я направляюсь в Архив Кремниевой долины. Вхожу в величественную залу с деревянными шкафами. Здесь хранится история. Библиотекарь вручает мне одну из десятков больших картонных коробок: Фред Терман любил писать письма. Коробка содержит переписку, относящуюся к работе Термана в Гарвардской научно-исследовательской радиолаборатории. Во время Второй мировой войны ему пришлось покинуть Калифорнию, чтобы возглавить эту лабораторию. Работая в секретном режиме с бюджетом, которому позавидовал бы Стэнфорд, ученые искали способ ставить помехи вражеским радарам. В итоге Терман и его команда нашли интересное решение: сбивать с толку немецкие и японские радары с помощью дипольных отражателей (полосок из металлизированной бумаги). Тем самым они помогли союзникам и спасли, по некоторым сведениям, 800 бомбардировщиков и их экипажи.
Я открываю одно из писем. Оно пожелтело и выцвело, но легко читается. В разгар войны Терман руководил штатом в 850 человек, но выкроил время для письма в Стэнфорд некоему Ч. К. Чану, студенту-физику. Начало деловое: «Давно пора довести дело до конца и оформить в виде доклада работу по гетеродинному детектированию». Потом звучат более личностные нотки: «У меня неприятное чувство… Вы отлично поработали, и ваша заслуга должна быть признана». Другие письма выдают настойчивость, особенно когда речь заходит о попытках Стэнфорда обойти вузы восточных штатов.
Копаясь в письмах Термана, я вспоминаю о Шейле из Флоренции и о том, как она наткнулась на письмо Галилея. Теперь понятно, каково это: случайно найти письмо, пусть даже ординарное. Захватывает дух и немного не по себе – словно подслушиваешь собеседников, беседующих за годы или века от тебя.
Порывшись в коробке еще немного, я нахожу газетную вырезку, датированную апрелем 1944 г. Это статья под названием: «США планируют обучать иностранных инженеров». К ней прикреплена записка, написанная от руки Дональдом Тресиддером, президентом Стэнфордского университета: «Вы в курсе? Интересно ли нам это? Если да, как нам реагировать?» Ответ Термана отсутствует, но наверняка он был утвердительным, причем слову сопутствовало дело.
А под конец жизни Фред Терман написал, что ни о чем не жалеет: «Если бы я мог прожить жизнь заново, то поставил бы ту же пластинку». Он умер в 82 года в своем доме на территории кампуса. В Стэнфордскую мемориальную церковь пришли сотни людей, чтобы проститься с ним. Дональд Кеннеди, президент университета, сказал в своем надгробном слове, что Термана более всего отличала «способность думать о будущем». Добавим: не только думать, но и строить это будущее.
