Эрик Вейнер - География гениальности: Где и почему рождаются великие идеи
«Здесь будет взращиваться то, что почтенно». Продукция Долины у нас весьма почтенна. Мы отдаем ей дань всякий раз, когда стоим в очередь за последней итерацией Apple и когда заходим в Facebook и Twitter.
Есть у Кремниевой долины и другая специфика. Прежде всего, это не город, а пригород, который не сумели удержать от бурного роста калифорнийское солнце и цифровая пыль. Кроме того, Кремниевая долина более знакома нам, чем Афины и Флоренция. У меня нет ни греческой статуэтки, ни ренессансной картины, но есть iPhone. Я не пишу китайских стихов и индийских картин, но постоянно пользуюсь Google. Я не знаю древнегреческих философов и не общаюсь накоротке с Медичи, но знаком с некоторыми обитателями Долины. Одно время я и сам там жил. Я даже запоем смотрел на телеканале HBO сериал «Кремниевая долина». Стало быть, я хорошо знаком с Долиной.
Или нет? Если задуматься, она напоминает iPhone. Он делает массу чудесного, и я не могу без него обойтись – но я понятия не имею, как он работает и что у него внутри. Apple настоятельно советует не открывать заднюю крышку: чревато поломкой. Я и не пытался – мне довольно было владеть этим сияющим чудом техники, столь идеально и эргономично покоящимся на ладони. Теперь все будет иначе. Дайте-ка отвертку.
Сократ одобрительно кивает: осознать свое невежество – начало мудрости. Фрейд, любитель древностей, соглашается и добавляет, что за моей излишней самоуверенностью стоит глубокая неуверенность и комплекс, связанный с матерью. Дэвид Юм вторит Сократу и Фрейду и замечает, что мне никогда не познать Кремниевую долину (да и любую другую точку земного шара), если я не разберусь в ее истории. Без знания истории я так и останусь ребенком. А надо вырасти.
Я прибываю в Пало-Альто. Сразу становится очевидно, что улицы Кремниевой долины, в отличие от улиц Флоренции, не доносят памяти о прошлом. Когда идешь по фешенебельной Юниверсити-авеню с ее дорогими закусочными, магазинами эргономичных велосипедов и скользящими «теслами» по $100 000, прошлого не видишь нигде. Быть может, город слишком занят мечтой о будущем и созданием будущего, чтобы беспокоиться о прошлом. Тем не менее оно здесь – нужно лишь немного копнуть.
Туристы, ищущие истоки Кремниевой долины, обычно следуют по адресу Эддисон-авеню, 367. Их интересует не сам дом, а гараж с зеленой дверцей за ним. Здесь в 1938 г. два молодых выпускника Стэнфордского университета, Дейв Паккард и Билл Хьюлетт, часами ставили эксперименты. Впрочем, это громко сказано. На самом деле они мастерили. «Они делали регулятор для телескопа в Ликской обсерватории, чтобы изображение было четче, и устройство для боулинга, которое гудело при нарушении линии заступа», – сообщает путеводитель Geek Silicon Valley. В конце концов эти двое наткнулись на важное изобретение – звуковой генератор, помогающий тестировать аудиосистемы. Табличка перед домом подтверждает, что я нахожусь на священной земле. Она гласит: «МЕСТО РОЖДЕНИЯ ПЕРВОГО В МИРЕ ВЫСОКОТЕХНОЛОГИЧНОГО РЕГИОНА: КРЕМНИЕВОЙ ДОЛИНЫ». Между тем, как и многое в Долине, табличка обманчива. Кремниевая долина возникла не здесь.
Подлинное место рождения находится неподалеку. Я прохожу несколько кварталов, минуя очаровательные домики, каждый из которых стоит больше, чем я заработаю за всю жизнь, и оказываюсь у места, которое некогда имело адрес Эмерсон-стрит, 913. Дома уже нет. Осталась лишь небольшая табличка напротив химчистки и автомастерской. Она сообщает, что здесь находилась Федеральная телеграфная компания. Вопреки названию, это была радиокомпания, причем неплохая.
Радио было цифровой технологией своего времени – новой, волшебной и способной изменить мир. Если бы вы были молодым и амбициозным талантом и жили перед Первой мировой войной, радио могло бы вас заинтересовать. В 1912 г. эта новая индустрия получила мощный толчок благодаря закону непреднамеренных последствий: после катастрофы «Титаника» конгресс обязал оснастить все суда радио. Будучи портовым городом, Сан-Франциско оказался в идеальном положении для того, чтобы оседлать новую волну интереса к радиотехнике.
Приблизительно в то же время Федеральная телеграфная компания наняла блестящего молодого инженера по имени Ли де Форест. Пожалуй, это был первый, но далеко не последний случай, когда сюда пригласили талантливого работника из восточных штатов. Де Форест надеялся, что поправит карьеру. И успехов добился фантастических: здесь, на Эмерсон-стрит, он изобрел ламповый усилитель и генератор – приборы, которые сыграли эпохальную роль не только в радиотехнике, но и в телевидении, да и в электронике вообще. Де Форест страстно отдавал себя работе, получая наслаждение от часов, проведенных в «незримой империи воздуха… неощутимой, но прочной как гранит». Эти слова вполне применимы и к Кремниевой долине наших дней! Незримая империя расширяет свои границы.
Радио было не только бизнесом. Оно было еще и хобби. По всему заливу Сан-Франциско множество людей пытались что-то мастерить. Всюду возникали клубы любительского радио, окружая любительство особой возвышенной аурой. Можно прочертить отчетливую линию преемственности от любительских радиоклубов 1910-х и 1920-х гг. к Домашнему компьютерному клубу, который в 1970-х и 1980-х гг. сыграл столь важную роль в появлении персонального компьютера.
Удивительно, что центром радиореволюции стал такой маленький городок, как Пало-Альто. Газета Palo Alto Times хвасталась: «Пало-Альто стал для радио и электроники тем же, чем был Менло-Парк Эдисона для лампы накаливания». Но не было человека более увлеченного, чем любознательный четырнадцатилетний подросток по имени Фред Терман. Он был очарован новой технологией и первооткрывателями из Федеральной телеграфной компании – их «грозным присутствием», как пишет его биограф Стюарт Гиллмор. «Новый офис компании теперь украшали четыре 15-метровые мачты для „секретных“ экспериментов, увешанные 20 километрами алюминия». На каждом шагу висели предупреждающие знаки, а ничто не захватывает интерес подростка сильнее, чем запретное. Терман не упускал свободной минутки, чтобы пробраться к территории компании, и даже умудрился хитростью устроиться туда на летнюю работу. Как тут не вспомнить Филиппо Брунеллески, который каждый день ходил мимо Санта-Мария-дель-Фьоре и думал: «А что, если?..» Быть может, сходные мечты посещали и юного Фреда Термана.
Терман был плоть от плоти Стэнфорда. Он не только провел там большую часть 82 лет своей жизни, но и был сыном Льюиса Термана – профессора психологии Стэнфордского университета и одного из создателей знаменитого IQ-теста, шкалы интеллекта Стэнфорда – Бине. Льюис Терман считал, что потенциальных гениев важно распознать в детстве, чтобы дать им надлежащее воспитание. «С точки зрения Термана, на кону стояло будущее цивилизации – не больше и не меньше», – замечает Даррин Макман в своей замечательной «Истории гения». Терман был эдаким американским Гальтоном: твердо верил в наследственность гениальности и обязанность педагогов выявлять людей с «правильными» генами.
В 1921 г. Льюис Терман начал масштабное исследование, преследующее именно эту цель. Он нашел около тысячи детей с IQ свыше 140 («начинающий гений»), а затем в течение многих лет прослеживал их судьбу. «Термиты», как их прозвали, сделали неплохие научные успехи, но подлинной гениальности не проявили. Более того, Терман прозевал двух будущих нобелевских лауреатов: Луиса Альвареса и Уильяма Шокли. «В тесте на IQ они недотянули до 140, а потому были отсеяны и забракованы», – объясняет Макман.
Льюис Терман был умен. Но, подобно многим умным людям, имел свои «слепые пятна». Он не осознал, что между интеллектом и творчеством, как и между образованием и творчеством, нет прямой связи. Хорошее образование и гениальность – вещи «из разной оперы». Более того, как сказал мне за блинами Пол Саффо, нынешний обитатель Долины, «гений может быть очень глупым».
Скажете, абсурд? Однако в качестве доказательства Саффо ссылается на знаменитый анекдот о Колумбовом яйце. Согласно легенде, Колумб вернулся из своего путешествия в Америку героем. Однако на некоторых людей в Испании его подвиги не произвели впечатления.
– Подумаешь, – сказал один критик за обедом, – кто угодно может переплыть океан. Что может быть проще?
В ответ Колумб взял вареное яйцо и предложил гостям поставить его на стол вертикально. Они пробовали так и сяк, но ничего не вышло. Тогда Колумб взял яйцо, разбил скорлупу с одного конца и с легкостью поставил на стол.
– Что может быть проще? – заметил он. – Это может сделать кто угодно – если ему покажут, как это сделать.
Молодой Фред Терман рос в тени отцовского социального эксперимента. Интересно, как это повлияло на него? Как минимум, он хотел удивить отца научными успехами. Получил в Стэнфорде пару степеней и вскоре открыл первую электронную лабораторию к западу от Миссисипи. Впоследствии, будучи деканом инженерного факультета Стэнфордского университета, он пытался привлечь самые лучшие и самые яркие умы с Восточного побережья. Подобно Федеральной телеграфной компании, он без зазрения совести перехватывал кадры, выбирая лучших. «Лучше иметь в команде одного человека, который прыгает на семь футов, чем сколько угодно людей, прыгающих на шесть футов», – однажды записал он. Он ставил своей целью строить «башни мастерства».
