Энди Эндрюс - Смотритель судьбы. Ключ к решению «неразрешимых» проблем
В кафе царило полнейшее молчание. Даже те, кто входили, а таких было немало, входили молча и сразу принимались слушать рассказ Нэнси.
– Я вернулась в спальню, – продолжала она. Джонс представился, сказал, что он, мол, лучший друг Харрисона. Муж подтвердил это. Но я-то знала, что оба мы видим Джонса впервые в жизни! Однако Харрисон выглядел таким спокойным, умиротворенным… даже радостным, что я устроилась в уголке на стуле и стала слушать. Они говорили и говорили, и, наконец, Джонс завел речь о матери Харрисона. Она умерла до того, как мы с мужем познакомились, так что я ни разу ее не видела, но много о ней слышала. Харрисон часто о ней рассказывал – он обожал мать. Словом, Джонс сказал: «Помнишь, Харрисон? Помнишь, какой стол устраивала твоя мама на Рождество и День Благодарения, с каким размахом?» Когда он промолвил это, муж прикрыл глаза и улыбнулся. Таким радостным и довольным я не видела его уже давно. Похоже, голос Джонса унимал его боль, успокаивал. А потом Джонс и говорит: «Харрисон, а ты помнишь, что было на столе по праздникам? Ветчина, индейка, сладкий картофель, булочки, груши? Она готовила кукурузу в сливках и клюквенный соус, и еще салат с зеленой фасолью, да?» «Тут я придвинулась поближе, потому что старик говорил все тише и тише, – сказала Нэнси. – Но больше всего у вас любили мамины десерты, правда, Харрисон? Ох и мастерица мама была десерты стряпать! Тут тебе и пироги с пекановым орехом, и кокосовые, и пирожки яблочные, маленькие такие… а сахарное печенье помнишь? Так и таяло на языке. Но больше всего ты обожал тыквенный пирог, помнишь?» Дальше старик говорит: «Харрисон, а ты помнишь, что мама всегда говорила, когда начинала убирать со стола? Прежде чем подать десерт, она уносила тарелки и, бывало, всегда скажет: „Вилки пока при себе держите, лучшее впереди!“»
По лицу Нэнси покатились слезы. Но она набралась мужества и продолжала:
– Никогда никому этого не рассказывала, а сейчас вот расскажу. Прежде чем уйти, Джонс на прощание поцеловал моего мужа в лоб и сказал: «Харрисон, ты больше не бойся. Держи вилку при себе. Лучшее, конечно, впереди».
Все слушали в молчании, не зная, что сказать. Нэнси добавила:
– Больше я Джонса не видела – пока он не появился тут в городке полтора месяца назад. А вилку… вилку в гроб Харрисону положила я сама. Вложила ему в руку. Так он меня попросил перед смертью. – Она вздернула подбородок. – И я рада, что исполнила его волю. Потому что, знаете, теперь я тоже верю, что лучшее – оно еще впереди.
В кафе воцарилась тишина. Мы растерялись и не знали, что сказать. Но продолжалось наше замешательство недолго, потому что вскоре все заговорили наперебой и добрых три часа поочередно делились историями о Джонсе или Гарсии или Чане, – под каким бы именем старик ни появлялся. Подоспевшая Полли уговорила меня рассказать мою собственную историю, и я описал собравшимся, что для меня значил Джонс, как я с ним познакомился.
Среди собравшихся был Пат Симпсон с супругой Клаудией. Он поведал, как еще мальчишкой видел Джонса, и как тот однажды выручил его – уберег от серьезного проступка. Потом остальные рассказали еще несколько историй в том же духе. Вот одна из них.
Семнадцатилетний Брендон, сын Шэрон Тайлер, впервые повстречал Джонса три года назад. Брендону было четырнадцать, и он вместе с двумя приятелями постарше попал автокатастрофу. По словам Шэрон, сын клялся и божился, будто Джонс, который разгуливал по нашему городку последние месяца два-полтора – это тот самый старик, который три года назад ехал с ним, Брендоном, в больницу в машине «скорой». С тех пор Брендон много раз пытался рассказать о старике, но санитары «скорой» заявили Шэрон, что парень бредит – дескать, он тогда был едва в сознании, а кроме санитаров и него, в машине никого не было.
А вот другая история. Почти десять лет назад Бойд Кроуфорд с сыном отправились на ночной лов креветок в Волчьей бухте и вытащили из воды какого-то старика. Они-то думали, будто спасли его, а вышло наоборот.
– Это старичина спас нас, от беды уберег, – заявил Бойд. – Дело-то как было. Ругались мы тогда с сыном на чем свет стоит, только что до драки не доходило. Как черная кошка промеж нас пробежала. Уж прямо видеть друг друга не могли, готовы были в глотки друг другу вцепиться – это родная-то кровь, отец и сын! А что на нас нашло, сами не знали, и поделать ничего не могли. Жена моя пособить тоже не могла, все глаза от горя выплакала. Думала, говорит, порешим мы друг друга. А старик – Джонс-то, – когда мы его из воды вытащили, цельную ночь с нами разговоры разговаривал, и мы ему душу открыли, и примирил он нас, а вот как – сам не пойму. Все шутками-прибаутками, а вроде и серьезно тоже. К рассвету мы с парнем обнялись, слезу пустили, да и помирились. Глядь – а старика-то уже и нет. Мы еще в грузовик не сели, а Джонс как в воздухе растаял. С тех пор я его не видал… только вот месяца два назад увидел. Мы-то тогда думали, будто он нам под нос лодки попался, а, вишь ты, неспроста это все было… – Задумчиво закончил Бойд.
Наконец, истории наши иссякли, – по крайней мере, те, которые мы готовы были обнародовать. Я очнулся и оглядел кафе. В зал набилось не меньше сотни человек. И, похоже, каждого из них связывала с моим седовласым другом своя ниточка. Чем больше я об этом думал, тем больше поражался.
Откровенно говоря, я терялся в догадках. Что все это значит? Как Джонс умудрялся появляться там, где был нужнее всего, и исчезать, словно растаяв в воздухе? Однако очевидно, что во всем этом есть некая закономерность, – этого отрицать нельзя. Джонс всегда появлялся там, где кто-то отчаянно нуждался во вразумлении, помощи, поддержке, мудром слове. Там, где было нужно особое участие. Именно это объединяло всех, кто нынче утром собрался вокруг старого потертого чемоданчика. Именно так Джонс появился и в моей жизни.
Я обвел глазами присутствующих. Я знал, где каждый из них работает. Сейчас было одиннадцать утра, значит, почти все не пошли на работу. Кто-то не открыл контору, кто-то не отвел детей в школу – да, в кафе было немало родителей с детьми.
Я вновь посмотрел на часы, потом – вопросительно – на Полли. Она склонила голову набок и едва заметно пожала плечами.
– Итак, никто из присутствующих не знает, как связаться с Джонсом, – подытожил я. – Верно?
Никто не ответил.
– У кого-нибудь есть соображения, куда переслать его чемодан, чтобы он вернулся к владельцу?
Снова молчание.
– Если никто не возражает, – осторожно начал я, – то, думаю, мы должны решиться и открыть чемодан. Он не заперт, взламывать замок не потребуется. Давайте проверим, вдруг внутри есть что-то, что наведет нас на след. Может, адрес…
Заручившись общим согласием, я в полной тишине повернул чемоданчик к себе и надавил на защелки. Все затаили дыхание. Защелки слегка заскрипели, и чемоданчик открылся примерно на полдюйма.
На стол выпал маленький пакетик с семенами. Такие продаются по 59 центов. Все зрители вытянули шеи, привстали, стараясь разглядеть содержимое чемоданчика. Я взял пакетик, внимательно рассмотрел его, поднял повыше, чтобы все видели. Обычный бумажный пакетик семян, величиной не более игральной карты. Такие пакетики каждому знакомы – они продаются в любом магазине садовых товаров. На пакетике значилось, что внутри – семена бархатцев.
Кто-то из любопытствующих пробился к столику, оперся о край, чемоданчик накренился, и на столешницу выскользнуло еще два пакетика с семенами. Только в них, судя по надписям, были семена томатов и львиного зева.
Я показал публике и эти пакетики. Потом передал их Теду, стоявшему рядом.
– Давай, открывай чемодан целиком, – поторопил тот.
Я откинул крышку. Внутри не было никаких разгородок на отделения, и весь чемодан был до краев полон пакетиками с семенами, – яркими разноцветными пакетиками. Чемодан был набит ими так плотно, что теперь они разлетелись по столу, а несколько штук упало на пол.
Я поспешно перебрал их. Огурцы. Маргаритки. Незабудки. Олеандр. Вереск. Цинния. Окра. Арбуз. Турнепс. Лилии. Герань. Тыква. Ирис. Кабачок. Вьюнок. Дыня.
Колокольчики. Судя по всему, чемоданчик вмещал несколько сот пакетиков с семенами, а уж сколько тут было разновидностей, не берусь сказать.
Ошеломленные и недоумевающие, мы столпились вокруг стола, приглушенно переговариваясь и перебирая пакетики. Наконец Дэйв Уинк вытащил с самого дна чемоданчика простой белый конвертик. Вновь наступило молчание. Дэйв оглядел наши лица, прочел на них одну и ту же немую просьбу и бережно вскрыл конверт. Извлек на свет сложенный листок бумаги, развернул, показал всем, потом сказал:
– Записка. От него. – Протянул листок мне и предложил: – Прочтите-ка вслух, Энди, чтобы все слышали.
Я взял листок и, услышав в зале несколько нервных смешков, улыбнулся. Да, рука у меня дрожала, это многие заметили. Листок был исписан аккуратным, хотя и шатким почерком пожилого человека. Я начал читать вслух.
