Бронислав Малиновский - Избранное: Динамика культуры
Тот факт, что сексуальная мораль приходит в упадок под влиянием образования, христианства и близкого контакта с европейской жизнью, что брак и семья распадаются, что авторитет родителей, как и уважение к закону и обычаю, снижается, – все это составляет предмет заботы и сострадательных европейцев, и образованных туземцев. Формы нового «африканского индивидуализма» – явления негативные или патологические все без исключения, и это отчасти благодаря тому, что переходное состояние означает двойственность контроля и что двойная мораль едва ли когда-либо является настоящей моралью. Распад семьи и родственной солидарности имеет причиной не влияние свойственного европейской культуре индивидуализма как противоположного африканскому «коммунизму»; это есть фаза, через которую проходят все общества под давлением экономической нищеты.
Таким образом, в переходный период африканец оказывается на ничейной земле, с которой уже исчезли такие факторы, как прежняя племенная стабильность, безопасность в отношении экономических ресурсов, охранявшаяся старой системой солидарности родственников. Новая культура, настоятельно подталкивающая его к отказу от племенного строя, обещала посредством образования приблизить его к уровню жизни, достойному образованного человека. Но она не дала ему подходящего и удовлетворительного эквивалента этому уровню жизни. Она оказалась не в силах предоставить ему права гражданина, воспринимаемые как должное образованным человеком Запада, и в социальном отношении дискриминировала его почти на каждом шагу в ходе обычного течения жизни.
Старый племенной строй, каким он был до прихода белого человека, теперь умер и похоронен. Он, как таковой, нерелевантен для культурных изменений, его понимания и планирования. Мы видим также, что еще очень нескоро настанет тот час, когда можно будет говорить о торжестве новой африканской эры, когда черный человек будет пользоваться всеми благами – духовными и материальными – западной культуры. Вероятно, в ближайшем будущем об этом не будет и речи. Но задача антрополога в том и состоит, чтобы указать, что, поскольку прежний племенной строй ушел из жизни, новый племенной строй в том виде, в каком он продолжает существование сейчас, имеет высочайшую ценность для индивидуального счастья каждого туземца и благосостояния африканского сообщества; что этот новый племенной строй, если предоставить ему условия для развития, несет в себе зародыш будущего здорового африканского содружества. Но если с наилучшими намерениями мы продолжим разрушение того, что от него осталось, мы столкнемся с рождением и ростом новых сил национализма и расизма, которые могут в конце концов стать враждебными, неуправляемыми и опасными{62}.
Различные движения, возникавшие до сего дня, в значительной степени потерпели неудачу, потому что туземцы еще не созрели для национальных, хорошо организованных, коллективных акций. Однако к тому времени, когда европейская способность контроля, возможно, будет политически приведена в расстройство и когда будет создана необходимая почва для объединения туземцев от Озер и до Мыса Доброй Надежды, подобное коллективное вместилище общественного мнения, вероятно, станет релевантным фактором. Антрополог в качестве одной из своих обязанностей должен считать не работу шпионом и, того менее, провокатором, но изучение растущих сил национализма банту. Он должен проявлять настойчивость – как свойство всех, кто обладает знанием и предвидением, – в утверждении того, что улучшение социальных и, прежде всего, экономических условий являет собой единственный путь выхода из трудной ситуации, что никакая цена не будет чересчур высокой ради предотвращения иначе неизбежной беды.
Мораль всего этого заключается в том, что проблемы, возникающие в исследовании изменения, культурной диффузии, принятия наших ценностей, законов и привычек, связаны с анализом современной ситуации, с мотивами, намерениями и образом действия европейского сообщества. Стало быть, наиболее важная проблема культурных изменений может быть сформулирована так: туземцы меняются и совершают движение к… (к некоему «X»). Определение того, что стоит за этим многоточием или иксом, является крайне важным элементом проблемы. Можем ли мы гарантировать туземному сообществу и гарантировать нам самим честность наших намерений? Можем ли мы обещать, что им, африканцам, рано или поздно будет отдана бо́льшая доля экономических ресурсов их территории и что они будут образованы настолько, чтобы взять на себя лидирующую роль в управлении и развитии этих ресурсов? Можем ли мы гарантировать, что они станут будущими хозяевами их собственной страны, что их религиозные убеждения обеспечат им всю полноту звания и положения цивилизованного христианина, каковые предусматривает эта религия? Если ответ утвердительный, тогда и только тогда мы можем честно прибегать к воздействию на них при помощи нашей цивилизации, и прежде всего ее технической стороны, со всеми ее правовыми, политическими и религиозными разногласиями. Но если нет, то мудрее предоставить им полноту свободы в самоопределении на их исторически сложившихся культурных путях{63}.
Еще раз возвращаясь к теоретическим основам обсуждения практических проблем культурного контакта, мы можем заключить следующее.
1. Функциональный метод адекватен, потому что он не исключает исторической или ретроспективной точек зрения. Но он также полагает на карте terminus ad quem размышлениям о будущем как раздумьям о его целях, стратегиях и вероятном исходе. Он вводит в исследование живую историю, то есть пережитки прошлого, существующие в мифе, в ретроспективном чувстве и в институтах, доживших из прошлого до наших дней. Изменения, сколь бы революционными они ни были, полностью не истребляют прошлое, но частично его трансформируют или стирают, переводя с поверхности в разряд глубинных явлений. Фундаментальные институты культуры удерживают свои позиции, хотя та форма, в которой они выполняют известные функции, может быть преобразована под воздействием контакта с европейцами.
2. Функциональный метод дает толчок всеобъемлющему исследованию, то есть исследованию новых элементов с точки зрения того, насколько они укоренились, и именно в той их форме, в которой это произошло. Однако коль скоро принципы интеграции не просты, но за счет самого факта изменения распадаются на три основные рубрики, то постановка проблемы не должна ложным образом упрощаться.
Каждый предмет культурного изменения подлежит разделению на три части:
а) европейские интересы;
б) процессы контакта, смешения, прививания и трансформации;
в) хранилище туземной культуры – ее активное, консервативное влияние.
3. Функциональный метод предоставляет нам критерии для изучения недостаточной приспособляемости не с точки зрения морали, чувства или произвольной нормы, но в смысле точного инструментария. Функциональный анализ выявляет, что культура есть огромный аппарат, предназначенный для удовлетворения потребностей. Каждый институт, представляющий собой совокупность элементов, объединенных на некой основе, соотнесен с определенной системой потребностей, которые он должен удовлетворить. Семья предназначена не только для удовлетворения потребностей воспроизводства и половой жизни, но и для воспитания, создания основ гражданства и общественной сплоченности; экономика обеспечивает требуемую для здоровья поставку пищевых ценностей, но также и известную автономию во всех фундаментальных потребностях племенной культуры. Экономическая жизнь должна быть увязана с ресурсами окружающей среды и с известным набором социальных и моральных ценностей. Включение африканца в мировую экономику в особой роли дешевой рабочей силы вместе со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями для автономии его собственной экономики – это одна из важных проблем культурных изменений. Иными словами, предлагая культурные блага, в том числе образование, европейские товары и удобства, европеец не только дает, но и забирает. Сопоставление того, что дается, с тем, что забирается, определение того, насколько полно дарение компенсирует процесс вычитания, – это постоянная нормативная проблема культурных изменений, составляющие которой все же могут быть определены научно.
Во всем этом функционалист, очевидно, предложил бы – и de facto[8] уже предложил – рассмотрение одного за другим видов культурной деятельности, связанных с удовлетворением известных биологических и социальных потребностей. Трудность культурной трансформации, столь отчетливо проявляющаяся повсюду в Африке, обусловлена двумя вещами: прежде всего, сложностью и значительной разветвленностью всех организованных систем, то есть институтов. Во-вторых, тем фактом, что институты, выросшие на своем месте в процессе долгой исторической эволюции, демонстрируют приспособляемость к окружающей среде, к определенным местным нуждам и к уровню культуры и не могут быть замещены ни постепенно, ни случайным образом. Короче говоря, как мы пытались показать, консерватизм или «избирательный консерватизм» не есть нечто схожее с ослиным упрямством. Он обусловлен не расовой неполноценностью. Он есть неизбежный результат естественных законов культурного процесса. Наше рассмотрение никоим образом не подразумевает, что трансформация невозможна. Напротив, трансформация представляет собой дело хотя и сложное, но осуществимое. Но чтобы быть эффективной и принести стабильность, она должна в первую очередь хорошо финансироваться в буквальном смысле этого слова; и кроме того, предельно хорошо проектироваться, то есть планироваться на основе прочного знания как целей и отправной точки трансформации, так и необходимых для ее реализации технических средств.
