Бронислав Малиновский - Избранное: Динамика культуры
1. Мы не даем им инструменты физической власти: огнестрельное оружие, самолеты-бомбардировщики, ядовитый газ и все то, что делает возможной агрессию и эффективную защиту.
2. Мы не даем наших инструментов политической власти. Господство остается облаченным в цвета британской или бельгийской короны, французской республики, итальянской или португальской диктатуры. Туземцы, за исключением незначительного меньшинства, не имеют права голоса. Они не являются равноправными подданными империи, гражданами республики или представителями народа при диктатуре. Даже когда им позволено жить под косвенным управлением, оно осуществляется под контролем европейцев.
3. Мы на большинстве территорий не делимся с ними основаниями экономического благосостояния и материальных преимуществ. Металл, добываемый в золотых или медных шахтах, не перетекает в африканские экономические каналы, кроме как в виде неадекватного жалования. Даже тогда, когда при косвенной экономической эксплуатации, такой как в Восточной Африке или Уганде, мы делимся с туземцами частью прибыли, полный контроль над экономической организацией остается в руках западного предприятия.
4. Мы обычно не допускаем их как равных в церковное собрание, школы или гостиные. При некоторых колониальных системах, особенно французских, африканские индивидуумы могут подняться довольно высоко в политической иерархии. В британской Западной Африке расовая дискриминация менее жестока, чем на Востоке или Юге, но полное политическое, социальное и даже религиозное равенство нигде не установлено.
В действительности, исходя из всех перечисленных здесь пунктов, было бы легко понять, что проблема заключается не в том, чтобы «дать», и даже не в том, чтобы щедро «одарить», но в том, чтобы «принять». Земли от африканцев в Союзе, Базутоленде, Свазиленде и Кении в большой степени отчуждены, особенно в наиболее плодородных регионах. Племенной суверенитет и привилегии ведения войны, которыми африканец дорожил в такой же мере, в какой, по-видимому, дорожим мы, у него отняли. Он облагается налогом, но распоряжение фондами, таким образом создаваемыми, не всегда подлежит его контролю и никогда не находится под его полным контролем.
Нет сомнений, что можно набросать и другой, более длинный по сравнению с этим, список, включая все, что европейцы сделали для африканцев по доброй воле, что они даровали им самоотверженно и с бескорыстными намерениями. Европейцы организовали школы и медицинское обслуживание, а также попытались проповедовать туземцам Евангелие. Они дали африканцам до некоторой степени более эффективное управление; они сделали континент доступным благодаря созданию системы дорог, железнодорожных путей и воздушных линий. Африканцам до известной степени позволено извлекать пользу из этих достижений более высокоразвитой цивилизации. Однако при определении ценности вещей подаренных по сравнению с вещами отнятыми мы не должны забывать, что когда дело доходит до духовных подарков, оказывается, что легко дать, но трудно принять. Материальные достижения, в противоположность этому, принимаются легко, но вот уступаются с неохотой. Да, мы щедры именно духовными подарками, при том что оставляем за собой богатство и власть и не спешим включить в число даров независимость и социальное равенство. И даже когда дело доходит до духовных подарков, мы часто предоставляем им лишь поверхностные явления, а не сущность. Южноафриканский банту, например, образован лишь настолько, насколько это считает уместным европейское сообщество. Когда ему позволяют двигаться дальше в своей учебе, он часто получает образование, необходимое для таких условий жизни, в которых ему жить не разрешено{59}. Кроме того, мы даем ему совет, сообразный с нашей религией. Временами он настолько пуританский и возвышенный в своих идеалах, что приводит туземца к лицемерию и разрыву с удовольствиями, обычными в его племенной жизни. Христианин проповедует ему братство всех людей как детей Бога. Но европейская практика заставляет его понять, что цветные христиане неизбежно отделены чертой от белых христиан в церкви и на заводе, на площадке для отдыха или на улицах Йоханнесбурга или Найроби.
Эти доводы могут быть по ошибке восприняты читателем, не желающим углубляться в суть вопроса, как шумная и напыщенная проповедь в пользу туземцев. Ничего похожего. Все это является попросту констатацией одного из наиболее научно релевантных факторов в культурном изменении, как оно происходит в некоторых областях Африки. Игнорирование факта наличия избирательности со стороны европейцев в том, что они дают туземцам, способствует искажению очевидного, а это противоречит принципу научности. Избирательность в процессе передачи ценностей влияет на процесс изменения, возможно, в большей степени, чем любая другая составляющая данной ситуации. Избирательность в том, что удерживается, со стороны европейцев и значима, и достаточно установлена. На деле это есть изъятие из культурного контакта всех тех элементов, которые составляют главное преимущество – экономическое, политическое и правовое – более высокой культуры. Если были бы даны власть, богатство и социальные блага, культурные изменения представляли бы собой сравнительно легкий и ровный процесс. Именно отсутствие этих факторов – наша избирательность в том, что мы даем туземцам, – делает культурные изменения таким запутанным и трудным делом. Реальные силы эффективной ассимиляции следует искать в тех преимуществах, которые мы предоставляем принимающей культуре. Если мы воспитываем африкацев благодаря тому, что вводим для них учение по книгам, это прежде всего повышает уровень их ожиданий, и они приучаются ценить нашу превосходящую политическую силу, значение экономического богатства, важность привилегий и общественного положения. Если в то же самое время, когда мы открываем перед ними новые интеллектуальные и эмоциональные горизонты, мы еще и захлопываем дверь перед ними в том, что касается всех вытекающих отсюда преимуществ, это со всей очевидностью производит пагубное воздействие как на моральное состояние индивидуума, так и на возможности культурной адаптации{60}.
Мы должны были отказаться от механического понятия результата изменения как смеси культурных элементов. Мы видим также, насколько нереально представление о формировании хорошо интегрированного целого, состоящего из черных и белых, в той ситуации, когда цветной барьер препятствует утверждению на практике даже самих оснований передачи культурных благ. Цветной барьер должен быть учтен в карте методов исследования везде, где он выступает в качестве привходящего элемента различных фаз и деталей культурных изменений. Его наличие должно быть отмечено не только как политическое обвинение, но как теоретическое признание его значимости в качестве одной их важнейших сил – возможно, наиболее важной из всех.
В самом деле, чем скорее мы заговорим об этом вполне свободно и открыто, а также с полной научной беспристрастностью, тем лучше; ибо образованные африканцы быстро осознают и гиперболизируют ситуацию. Африканец становится антропологом, который обращает наше оружие против нас. Он изучает цели и притязания европейцев, фиксируя все их реальные или воображаемые акты несправедливости. Подобная антропология, без сомнений, искажена и ложно направлена, полна предвзятых суждений и заряжена чувством большой враждебности. Она часто слепа в своей непримиримости и огульна в своих массовых обвинениях. Но человеку науки ее нельзя игнорировать; и было бы лучше, если бы практик также не принимал бы ее за пустяки или за небольшой и не стоящий внимания казус. Потому что в целом она содержит весьма много правды и предсказывает пути формирования общественного мнения, национального и расового чувства, с которым рано или поздно должны будут считаться все стороны, практически участвующие в контакте{61}.
Сообразительный африканец быстро начинает понимать, что многие обещания, с которыми он сталкивается при европейском образовании, при знакомстве с миссионерскими поучениями и в тех проявлениях доброй воли, которые встречаются в работе администрации, невозможно выполнить. Он начинает видеть, что кроме дружественно настроенного европейца со всеми его прекрасными намерениями есть и иные люди. Масса белых поселенцев, руководители европейских предприятий и все те, у кого имеется тот или иной тип капиталовложений в Африке, с необходимостью ищут для себя преимуществ в двойном стандарте. Африканец понимает, что его оттесняют от его же собственных ресурсов. Новый консерватизм зародился как движение реакции. Многие из образованных африканцев поворачиваются назад и начинают взирать на племенную жизнь не как на объект презрения, но как на символ, олицетворяющий все богатство наследия своей расы, своих националистических надежд и будущей культурной независимости.
