Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX – XX веков - Александр Николаевич Портнов
Прежде всего отметим, что из всех механизмов языка его интересует главным образом номинация. Соответственно практически весь его анализ концентрируется на слове, имени. Во «Внутренней форме слова» Шпет отмечает неоднозначность понятия «значение», показывает, что использование этого термина без должной методологической рефлексии ведет к существенным методологическим трудностям[720]. В «Эстетических фрагментах» Шпет строит вполне оригинальную теорию значения слова.
Слово, по Шпету, – это прежде всего «архетип культуры», а сама культура – «культ разумения», следовательно, «слово – воплощение разума»[721]. Постулат о разумности, рациональности культуры, а значит, и слова, многое определяет в концепции Шпета. В первую очередь, это касается самой методологии исследования структуры слова. Под «структурой» слова он понимает
«не морфологическое, синтаксическое или стилистическое построение, вообще „плоскостное“ его расположение, а, напротив, органическое, вглубь: от чувственно-воспринимаемого до формально-идеального (эйдетического) предмета»,
причем отдельные части этого целого, замечает Шпет, могут меняться в «размере» или даже качестве, но ни одна из этих частей целого, пусть данного не актуально, но потенциально, не может быть устранена без разрушения целого[722].
Анализ этой структуры Шпет предпринимает посредством выделения тех моментов, через которые проходит, по его мнению, понимание воспринятого нами слова. Первые три из выделенных им моментов он рассматривает в качестве естественных, природных функций слова. Сюда он относит:
1) отличение голоса человека от природных звуков;
2) отличение голоса говорящего как индивидуального признака от голоса других людей;
3) понимание голоса как знака особого психофизического состояния говорящего в отличие от других возможных состояний того или иного человека.
На этой ступени само слово, подчеркивает Шпет, ничего не сообщает. Да тут и речь идет не о слове во всей полноте его проявлений и даже не о фонологической его структуре.
На следующих ступенях слово воспринимается не только как природное явление, но также как «факт и „вещь“ мира культурно-социального». Слово говорящего или пишущего понимается как
4) признак наличности культуры и принадлежности к определенному более или менее узко очерченному кругу культуры, отмеченному единством языка.
Если этот язык нам знаком, то
5) происходит выделение и узнавание фонетических, лексических и семасиологических параметров, а затем на этой основе
6) понимание смысла слова, помещение его в некоторый нам известный и нами понимаемый «смысловой и логический номинативный (называющий вещи, лица, свойства, действия, отношения) контекст».
Если мы к тому же, считает необходимым указать Шпет, достаточно образованны, то можем различать в составе формы слова его фонетические, морфологические и этимологические компоненты. Кроме того, особо отмечает Шпет, возможен целый спектр случаев, когда на прямой смысл, содержащийся в слове, накладывается также стремление скрыть свое душевное состояние либо воспроизвести в актерской игре определенные чувства и эмоции. В принципе, подчеркивает философ, возможны многочисленные варианты и переплетения указанных моментов, а приведенное расчленение восприятия структуры слова только приблизительно намечает самые общие контуры его структуры[723].
С последним утверждением невозможно не согласиться. Вместе с тем мы считаем нужным эксплицировать ряд моментов шпетовской трактовки структуры слова. Во-первых, перед нами фактически анализ структуры знаковой ситуации, или семиозиса, данный применительно к речевому высказыванию. То обстоятельство, что у Шпета все время речь идет о «слове», не должно вводить в заблуждение: из смысла всего контекста ясно, что имеется в виду речевое высказывание. Вместе с тем, очевидно настойчивое акцентирование внимания именно на этом термине в пользу вполне определенной ориентации в «трехмерном пространстве языка» (Ю.С. Степанов), а именно ориентации на имя, на номинативный компонент языкового механизма. Во-вторых, абсолютно верной нам представляется мысль Шпета о том, что каждый член этой структуры (семиозиса – в наших терминах) являет собой «сложное переплетение актов сознания». Вполне осознавая «сложность этого переплетения», Шпет последовательно стремится отделить «предметную природу фундирующего грунта от фундируемых наслоений, природу слова как выражения объективною смысла, мысли» от экспрессивной роли слова, от субъективных реакций на объективный смысл[724]. Основу «фундирующего грунта» образует, по Шпету, «предмет». Философ многократно возвращается к мысли о том, что в структуре слова, словесной мысли мы имеем дело с новым качеством – не с чувственным восприятием, не с представлением, а с «умственным, интеллектуальным восприятием», слово «относится не к чувственной, а к интеллектуальной данности», за ним стоит «нечто презентирующее, достигаемое не по указательному персту, не по чувственной, а по интеллектуальной интуиции». То, к чему относится слово, «подразумевается под ним» («под словом подразумевается предмет»). Вместе с тем само это подразумевание не есть понимание, а «только понятие, как по-ятие, схватывание... имение в виду». В нем нет ничего о содержании, а только об объеме и форме, «если и о значении, то только в смысле „места“ в какой-то формальной же системе»[725].
Динамика сознания при восприятии речевого сообщения оказывается в трактовке Шпета движением от элементарной идентификации внешней формы знака через идентификацию ряда вспомогательных сторон (фонемика, морфемика, синтактика) к «чистому смыслу предмета». Что же имеется в виду под последним? Шпет различает «предмет» и «вещь». Предметы – это идеальные сущности, это «возможности, их бытие идеальное», тогда как вещь – это реальный предмет, из которого исходят при «подразумевании». Весьма характерно, что в философской позиции Шпета не «вещь» есть определяющий момент в работе сознания, а именно «предмет»:
«предмет группирует и оформляет слово как сообщение и как высказывание вообще»[726].
Разумеется, можно и даже нужно на определенном этапе анализа семиотических явлений отвлекаться от «внешних вещей» (денотатов, означаемых) и концентрировать все внимание на десигнатах (означающих). В конечном счете, оперируя знаками,
