Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX – XX веков - Александр Николаевич Портнов
ГЛАВА VIII.
ФИЛОСОФИЯ ПРАГМАТИЗМА О СООТНОШЕНИИ ЯЗЫКА И СОЗНАНИЯ
Прагматическая философия в лице таких ее представителей, как Ч.С. Пирс, Ч.В. Моррис, Дж.Г. Мид, внесла значительный вклад в разработку интересующей нас проблемы. Когда сейчас говорят о коммунологической тенденции[597] в философии вообще и философии сознания в частности, то следует иметь в виду, что начало разработки коммунологической проблематики никак нельзя связывать только с экзистенциализмом 20 – 50-х годов и аналитической философией того же периода. Мы склонны относить начало разработки данной проблематики к ранним работам Гегеля, и прежде всего к его «Феноменологии духа», к «Экономическо-философским рукописям 1844 г.» и «Немецкой идеологии» Маркса и Энгельса, к работам Гумбольдта. В этом же ряду следует упомянуть труды пражского философа Б. Больцано, которые, к сожалению, не получили заслуживаемой известности и признания. Весьма примечательно, что Больцано (1781 – 1848) посвятил значительную часть своего главного труда[598] «Учению о знаках, или семиотике». Не имея здесь возможности подробно рассматривать его семиотические взгляды, отметим, что с точки зрения истории идей его разработки в этой области могут рассматриваться как мостик между семиотическими идеями XVII – XVIII веков и тем развитием семиотики, которое началось с работ Ч.С. Пирса. Для семиотической методологии Больцано характерно стремление к описанию знаковых феноменов с помощью того, что в XX веке стало называться бинарными оппозициями и получило столь большое распространение в структуралистической семиотике. Так, Больцано пишет о «неизменном» значении, которое знак имеет сам по себе, и о «смысле», который он приобретает в контексте, о различном понимании знака порождающим его «автором» и «интерпретатором». Больцано различает знаки «естественные» и «случайные», «произвольные» и «непроизвольные», «слышимые» и «видимые», «простые» и «составные» (представляющие собой целое, состоящее, в свою очередь, из других знаков), «однозначные» и «многозначные», «метонимические» и «метафорические», «знаки» и «признаки». Примечательно, что Больцано не ограничивает свой анализ познавательной ролью знаков, но уделяет значительное место и проблемам коммуникации, в том числе и «общения с самим собой», т.е. внутренней речи в ее отношении к мышлению и сознанию. Остается только удивляться, что передовые не только для своего времени семиотические и психосемиотические идеи Б. Больцано остались практически неизвестными и крайне редко упоминаются ныне[599]. Впрочем, так же могла сложиться судьба «семиотического гения» второй половины XIX – начала XX века Ч.С. Пирса. При жизни его философские и особенно семиотические идеи были известны очень узкому кругу американских ученых, а после его смерти чуть было не были преданы окончательному забвению. Весьма и весьма примечательно, что насущные потребности философии, лингвистики, психологии, искусствознания, культурологии и других наук, имеющих дело со знаковым материалом, стимулировали поиски такой семиотической теории (включая и классификацию знаков), которая могла бы быть применена к большому классу семиотических явлений и выступала бы таким образом в качестве метаязыка. В настоящее время трудно найти работу по теоретической или прикладной семиотике, в которой не использовались бы идеи Ч.С. Пирса (подчас и без ссылки на автора), что свидетельствует о том, что они вошли в плоть и кровь современной семиотики. Вместе с тем для тех, кто знаком с работами Пирса, вполне очевидно, что его семиотика не создавалась специально для исследования сознания. Поэтому необходима определенная теоретическая реконструкция семиотических взглядов Пирса под следующим углом зрения: как может быть использована его теория знаков для исследования сознания.
§ 1. Ч.С. Пирс: от теории знаков к теории сознания
Как мы отметили выше, целый ряд семиотических идей Пирса вошел в качестве неотъемлемой составной части в современную семиотику, и в общую, теоретическую, и в ее различные прикладные направления. В то же время приходится констатировать, что обычно из всего богатства семиотических идей Пирса используется известная трихотомия знаков, а именно их деление на индексальные, иконические и символические.
Хорошо известно, что Пирс не оставил обобщающего труда, в котором бы содержалась некоторая «окончательная» теория семиотики. Напротив, к проблемам знаков он обращался многократно на протяжении своей научной карьеры. Его высказывания и разработки в этой области не образуют когерентной системы, поэтому П. Гжибек вряд ли преувеличивает, говоря, что существует столько вариантов интерпретации Пирса, сколько существует исследователей его творчества[600]. А известный семиотик У. Эко даже полагает, что мы не в праве делать высказывания типа «Пирс считал...», но должны говорить и писать так: «В некоторый день Y Пирс считал, что X...»[601]. Тем не менее исследователи проблем знака снова и снова обращаются к его идеям, находя в его работах источник вдохновения.
Как известно, Пирс создал несколько классификаций знаков. Чтобы увидеть их взаимосвязь и правильно оценить их значение для анализа проблем сознания и мышления, важно составить представление о том, как Пирс понимал процесс познания и место знака в этом процессе. Семиотика рассматривается Пирсом как «учение о знаках» или «ценоскопическая наука в знаках» (2, 227)[602]. Под «ценоскопической наукой» (используется термин, введенный Бентамом) Пирс понимает науку, которая ограничивает себя изучением повседневно наблюдаемых феноменов (1, 241). При этом для Пирса семиотика в основном совпадает с логикой. Логика в его интерпретации – это
«наука о необходимых законах мышления или, еще лучше (ведь мышление всегда осуществляется с помощью знаков), она есть общая семиотика» (1, 444).
Такое отождествление логики и семиотики основано на принятии положения о том, что мышление, познание и сознание возможны только с помощью знаков. Правда, среди его высказываний по этому поводу есть такие, которые дают основание обвинить его в субъективном идеализме. Когда Пирс говорит, что
«любое мышление должно необходимым образом быть в знаках» (5, 251),
или что
«у нас нет возможности мыслить без знаков» (5, 256),
либо что
