Средневековая философия и цивилизация - Морис де Вульф

оратором, чьи проповеди трогали толпу, и он осмеливался порицать великих наравне с малыми. Так, он критиковал клюнийских монахов как людей, «чья сутана сшита из того же куска материи, что и платье рыцаря» и чьи церкви украшены с бесполезной роскошью. Он критиковал злоупотребления римского двора и не симпатизировал преемнику Петра, разряженному в шелка и ехавшему на белой верховой лошади в сопровождении шумных священников. Он критикует злоупотребления в жизни духовенства и взывает к их учителям: «Горе тому, кто владеет ключами не только от знаний, но и от власти». Он осмелился поправлять самых известных преподавателей, таких как Абеляр и Гильберт Порретанский, и вызывал их на церковный собор. Он настоятельно советует как мужчинам, так и женщинам отправляться в монастыри, он содействует Второму крестовому походу, он поддерживает возникающий орден тамплиеров, этот военный орден, члены которого были одновременно и монахами и воинами и которые добавляли к религиозным обетам клятвы защищать Святую землю и пилигримов, он проявляет интерес к учреждению орденов картезианцев в 1132 году и премонстра-нианцев в 1120 году; он мечтает о формировании всего общества по образу и подобию своего аскетического идеала. Его собственный идеал был даже более возвышенным, чем идеал его века, и, когда он умер в 1153 году, средневековое общество уже достигло высот своего монастырского идеала[28].

Но наша картина ментальности того периода будет неполной, если мы просто остановимся на деятельности бенедиктинских орденов. Помимо этого, мы должны отметить деятельность епископов и папы.

Епископы были более тесно вовлечены в работу феодального механизма, чем монастыри, поскольку они были временными правителями в пределах своих феодальных поместий и прелатами в своей епархии. Они были обязаны оказывать своим сюзеренам поддержку во время войн, и такие епископы, как Гуго де Нуаэ из Осера или Матфей Лотарингский из города Туль, были грубыми и примитивными вояками. Другие, такие как Этьен Турнийский, Пьер де Корбейль, Гильом де Шампо, были гуманистами и литераторами.

Морис де Сюлли, избранный епископом Парижа в 1160 году, был образцовым администратором в дни великих перемен в обучении, которые происходили в Париже. Епископы Шартра, Лана и Турне играли не менее важную роль в сфере литературы.

Наконец, мы не можем понять политику и дух общества в Европе XII века, не приняв во внимание растущий престиж папства. После освобождения с помощью клюнийской реформы от унижения германским императором папству открылась широкая дорога стать величайшей моральной силой в мире. На протяжении XII века теократия была в процессе формирования, она достигнет своего зенита в следующем столетии при папе Иннокентии III. На этих набожных христианских королей Франции действия папства всегда оказывали сильное политическое влияние. «В Средние века французская корона и папство могли быть близки к разрыву друг с другом, но они так никогда и не расстались»[29].

III. Новый дух: ценность и достоинство отдельного человека

Теперь мы видели процесс формирования новой духовности. Тогда что же составляет суть этого духа, духа, который поднялся из глубин средневековой души, который пропитан христианством и который из Англии и Франции проник в Западную Европу?

Феодальные чувства par excellence (по преимуществу), которые до сих пор так глубоко внедрены в наше современное сознание, – это чувства ценности и достоинства отдельного человека. Феодальный человек жил как человек свободный, он был хозяином своего дома, он искал свою цель в себе; он был – и это схоластическое выражение – propter seipsum existens (существующим сам по себе); все феодальные обязательства основывались на уважении к личности и данном слове. Скрупулезное соблюдение феодального контракта порождало обоюдную лояльность вассала и феодального сеньора; отцовские чувства и самопожертвование среди людей, также принадлежащих к этому сословию.

Под влиянием Клюни эти феодальные чувства стали христианскими по характеру, потому что христианство наложило на каждую душу, купленную жертвой Христа, бесценную значимость, и оно облекло бедных и богатых, великих и малых равным стандартом этой значимости. Скрупулезное соблюдение феодального контракта порождает верность. Когда верность становится христианской добродетелью, она умножает уважение к женщине и честность у бедняков, – ту честность, которая, по словам святого Луи IX[30], была подобна сладкому меду на губах. Честь стала паролем рыцарства – неким моральным институтом, наложенным на феодализм. Светские обычаи образованных мирян стали мягче благодаря общению с рыцарством и учтивыми манерами, распространившимися повсеместно.

IV. Новые формы искусства

Но XII век породил совершенно новые формы искусства, и действительно изумительным образом. Все ветви древа искусства быстро расцветали под благодарными зефирами грядущей новой весны: chansons de geste[31], или рыцарские романы (обычно в стихах), изобретенные трубадурами; письма Абеляра и Элоизы, которые хотя и сдержанные, но изображают весь пыл человеческой любви; гимны на чистейшей латыни, написанные такими людьми, как святой Бернар, плавность которых напоминает нам журчание ручейка, а время от времени шум речной воды в половодье, или стансы, сочиненные Адамом Сен-Викторским[32], этим замечательным поэтом, который в тишине своего монастыря в Париже, воспевал в совершеннейшей форме на латыни празднество божественной любви[33].

Но, главным образом, именно в это время были выстроены те самые величественные аббатства и костелы в романском стиле с их разнообразными новыми формами, такими как бочкообразные своды, башни, дверные проемы, крестообразные планы постройки, хоры с окружающими их крытыми галереями и исходящие из центра капеллы.

В этих формах функции церковного храма заблистали с изумительной ясностью, и все-таки в них гармонично видна зрелая сила того периода. Появились местные школы архитектуры, такие как в Нормандии, Оверни, Пуату, Бургундии, а бенедиктинские аббаты были поборниками новых стандартов архитектуры. Они не стали заимствовать формы романского стиля, а, скорее, переняли и развили религиозную архитектуру, в которой им приходилось находиться.

В то же время они реквизировали на службу архитектуры все приемы украшения. Голые безжизненные колонны были облечены жизнью, их капители покрыты каменными цветами, порталы заселены статуями, в окнах святилищ были вставлены витражи, фрески или фресковая живопись покрывали стены и скрывали наготу камня, весь храм был покрыт мантией красоты. Монахи-художники обучались украшениям колонн и ваянию статуй, и они путешествовали из одной мастерской в другую, в то время как другие открывали такие школы живописи, как в Сен-Савене