Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX – XX веков - Александр Николаевич Портнов
Вместе с тем мы считаем вполне эвристичным стремление Гадамера и Апеля к имманентному включению проблематики интерсубъективности в обсуждение проблемы сознания. Не может быть также никаких сомнений, что исследование механизмов интерсубъективности должно быть связано с анализом роли языка и других знаковых систем человеческого общения в становлении и функционировании интерсубъекгивности. В этой связи мы хотели бы отметить, соглашаясь с А.Н. Лоем, что философская герменевтика Гадамера и Апеля действительно отрывает момент лингвистической всеобщности в человеческой жизнедеятельности от всеобщности процесса производства. Можно согласиться и с тем, что герменевтика представляет язык и коммуникативность в качестве исходной конкретной органичности, тогда как труд и производство предстают в виде абстрактной, отчужденной, деперсонифицированной всеобщности. Но мы не можем присоединиться к его мнению о том, что трактовка интерсубъективности у них «ложна и реакционна»[541]. Следует учесть, что понимание сферы производства как некой отчужденной от человека, чуждой его подлинной субъективности, даже репрессивной всеобщности, вообще-то говоря, – «сквозная тема» западной философии нашего века, и это имеет свои основания в действительной отчужденности человека от всего многообразия процессов в этой сфере, в их «непрозрачности» для «частного субъекта». С другой же стороны, если иметь в виду иной уровень становления и функционирования интерсубъективности, еще никому не удалось показать, каким именно образом предметные действия, деятельность, труд формируют субъективную сферу сознания и его лингвистико-коммуникативные способности. Общие представления по этому вопросу, выработанные в работах Ж. Пиаже, Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, А. Валлона и других требуют существенных уточнений как в философско-методологическом, так и в конкретно-научном плане. В противном случае всякого рода декларации о первичности предметной деятельности, труда и т.п. будут обречены оставаться именно декларациями.
§ 4. У. Эко: герменевтика и семиотика
Творчество Умберто Эко, семиотика, философа, культуролога, писателя и публициста не вписывается целиком в герменевтическую традицию. Тем не менее, как мы попытаемся показать ниже, в его работах можно найти интересные и эвристические повороты герменевтической трактовки и языка, и сознания.
Стержнем всей концепции Эко является понятие мира культуры как совокупности знаковых систем. Мир вообще, не только социокультурный, но и природный тоже, дан нам, по Эко, в тех или иных знаках. То, что мы воспринимаем на «поверхности» вещей или явлений, – это знаки чего-то иного, лежащего за этими явлениями, знаки сущностей. Любая человеческая деятельность, и особенно деятельность исследователя, ученого, врача, криминалиста, связана с интерпретацией знаков. Поэтому любая наука – по крайней мере на определенном этапе ее развития – соприкасается с семиотическими проблемами. Следовательно, семиотика должна рассматриваться как методологический подход, служащий многим дисциплинам, как междисциплинарный, метанаучный метод. Однако для этого семиотика, как верно отмечает Эко, развивавшаяся инкогнито в течение 2000 лет в составе других дисциплин, должна обладать достаточно определенным составом категорий и методов[542]. Значительная часть работ Эко как раз и посвящена выработке такого методологического аппарата, разработке проблем типологии знаков, значений, знаковых систем, а также собственно философских оснований такого анализа. Для нас в контексте данной работы важен круг его идей, связанных с проблемой интерпретирующего сознания в его соотношении с различными типами знаковых систем.
Одной из основных идей Эко в данной области является концепция «отсутствующей структуры» (la struttura assente). Согласно ей, знаки культуры, в которой мы живем, организованы в системы, открытые для интерпретации. Семантически наиболее сильной системой является национальный язык, который выступает как средство интерпретации всех остальных знаковых систем (искусства, орудий труда, знаков массовой коммуникации). Взаимодействуя между собой, системы образуют комплексные структуры, с помощью которых объективный мир может быть «закодирован», т.е. представлен в легко понимаемой и осмысляемой форме. Однако, спросим мы себя, почему эти структуры характеризуются как отсутствующие? Дело в том, что Эко, имевший, кстати, фундаментальное образование в области средневековой философии и истории, в целом следует эпистемологической концепции, получившей в философии XIV – XV веков название «терминизм» или «концептуализм». Его главными представителями были У. Оккам и Р. Бэкон[543]. Согласно этим подходам, знание, основанное на чувственном отражении, не есть отражение мира, но являет собой знак, который замещает внешний объект. Знаки являются ментальными сущностями. Их связь с внешней реальностью достаточно неопределенна. Знаки в этой концепции прежде всего (если не исключительно только) имеют индивидуальный смысл, связанный только с опытом данной личности. Ложность или истинность стоящих за ними обобщений или выводов соотносится не с внешним миром, а с индивидуальным сознанием личности – интерпретатора знака. Соответственно интерпретируя языковые выражения с помощью других языковых выражений (знаков), соотнося в интерпретативном дискурсе означаемое и означающее, мы употребляем знаки о знаках для понимания других знаков. Аналогично обстоит дело и при интерпретации других знаковых систем с помощью национального языка (НЯ), а тем более знаковых систем, отличных от НЯ, в знаках других неязыковых систем.
Как нам представляется, Эко в целом придерживается оккамистской трактовки знака, что в достаточно ясной форме было им заявлено в его книге, посвященной эстетике Фомы Аквинского[544]. В романе-бестселлере «Имя розы», в котором Эко в художественной форме выразил свои основные философские и семиотические идеи, ученый монах Уильям Баскервилль, alter ego автора, постоянно возвращается к представлению о мире, как «неисчерпаемом кладезе знаков», на языке которых с нами разговаривает Бог. Но знаки, которые нас окружают в мире, свидетельствуют не только о «последних вещах», но и о вполне повседневных – нужно только уметь их читать. Чем и занят в этом романе монах-сыщик, имя которого достаточно прозрачно намекает на Оккама, а фамилия на традицию криминального романа, на жанр, в котором в наиболее четком виде, по мнению Эко, происходит интерпретация – отгадывание смысла знаков, имеющих достаточно неопределенное значение[545]. Вместе с тем следует иметь в виду, что Эко, обладающий немалым дарованием сатирика и вообще склонный к иронии, о чем, в частности, свидетельствуют сборники его журнальных статей и критических эссе, да и его комментарии к «Имени розы»[546], не сторонник абсолютных решений.
Тем не менее идея «отсутствующей структуры» проходит красной нитью через все основные теоретические работы Эко. «Отсутствующей» именно в том смысле, что сознанию вообще, а тем более сознанию интерпретирующему то или иное высказывание, текст, произведение искусства, короче говоря – имеющему дело со знаковым материалом, не дана реальность, стоящая за знаками, а, может быть, никакой реальности в привычном нам смысле
