Постнеклассическое единство мира - Василий Юрьевич Кузнецов
Неустранимое классифицирование-фрагментирование мира, встроенное в любую языковую систему, хотя и рассекает мир на отдельные части-элементы, тем не менее позволяет посредством особого комбинирования конструировать практически любые тексты, выражать и строгие концептуальные теории, и прихотливо-вычурные свободные эссе-настроения, причем естественный язык сам по себе становится носителем определенной целостной картины мира. «Изменить само понятие категории – значит изменить не только наше понятие о разуме, но также наше понимание мира. Категории есть категории вещей. Поскольку мы понимаем мир не только в терминах индивидуальных вещей, но также в терминах категорий, мы склонны приписывать этим категориям реальное существование. У нас есть категории для биологических видов, физических субстанций, артефактов, разновидностей цвета, родственников, эмоций и даже категории предложений, слов и значений. У нас есть категории для всего, о чем мы можем думать. Изменить само понятие категории значит изменить наше понимание мира. На карту поставлена вся наша картина мира – от того, что такое биологические виды, до того, что такое слово» [279, с. 24].
Претендуя на максимально широкий охват реальности, мировосприятие формирует соответствующий, как бы псевдоограниченный образ-сферу, задающую замкнутые, содержательно непреодолимые границы [см., например, 228] и одновременно поддерживающую неизбежную иллюзию собственной полноты и непрерывности. Вместе с тем в основаниях культуры обнаруживаются наиболее общие, универсальные мировоззренческие категориальные схематизации, постоянно воспроизводящиеся в том или ином виде, поскольку неразрывно сцеплены с деятельностью субъекта, схватывающего предметность в параметризациях пространства, времени, движения, вещи, свойства, отношения и т. д. и т. п. «Если объективные отношения сил стремятся воспроизвести себя в том видении социального мира, которое постоянно включено в эти отношения, то, значит, принципы, структурирующие это видение мира, коренятся в объективных структурах социального мира, а отношения силы также представлены в сознании в форме категорий восприятия этих отношений… Действительно, эта работа по выработке категорий – экспликации и классификации – ведется беспрерывно, в каждый момент обыденного существования, вследствие той борьбы, которая сталкивает агентов, имеющих различные ощущения социального мира и позиции в этом мире, различную социальную идентичность, при помощи всевозможного рода формул: хороших или плохих заявлений, благословений или проклятий, злословий или похвал, поздравлений, славословий, комплиментов или оскорблений, упреков, критики, обвинений, клеветы и т. п. Неслучайно kategoresthai, от которого происходят категории и категоремы, означает „обвинить публично“» [80, с. 23–24][294].
Одной из транснациональных социокультурных универсалий [ср. 525], характерных для любых локально-региональных цивилизаций-культур, выступает алфавитный принцип[295], который фиксирует и объемлет спектры выразительных возможностей вообще, будь то колористические или цветоустановочные таблицы, фазы движения человека или же различные обертоны какого-либо тембра. Прежде всего в индоевропейских культурах «алфавит – если не прямо сознательно рассматривался, – то ощущался как модель мира. Отдельные знаки алфавита рассматривались как элементы мира и одновременно как элементы записи мира, а алфавит в целом – как имя мира [6 4 1, S. 224ff]» [497, с. 75]. Поскольку в Китае, например, принята иероглифическая письменность, аналогом алфавита выступает последовательность даже не иероглифов, а скорее гексаграмм И-Цзин [605]. «Сходный инструмент, основанный на этой же идее механического сочетания терминов, нанесенных на вращающиеся относительно друг друга концентрические круги и кольца, очевидно, использовался в комбинаторной практике, связанной с системой пяти элементов. Таким образом, в нумерологии был выработан принцип нумерологической машины, типологического аналога первой в Европе логической машины Раймонда Луллия (1235–1315). В данном случае не исключено и знакомство последнего с более древней китайской конструкцией через посредничество мусульманской культуры, великолепным знатоком которой он был. Однако реальный теоретический параллелизм в решении нумерологических и логических задач тут, пожалуй, интереснее, чем возможные исторические взаимовлияния» [255, с. 25].
Универсальность действующих социокультурных механизмов, сохраняющаяся даже несмотря на отдельные тенденции к фрагментации общества, отчетливо проявляется и на примере субкультур [704]. Субкультура трактуется обычно как относительно автономная, более или менее устойчивая локально-региональная область, часть или подсистема культуры, носителями которой являются, как правило, члены конкретных, в разной степени маргинальных, социальных слоев, групп, сообществ и/или участники общественных движений. Субкультуры выделяются наличием характерных особенностей языка (арго, сленг, жаргон), ценностей, обычаев, норм, традиций, фольклора, символики, ритуалов, стиля одежды, сценариев поведения и т. д. Определяющими для своеобразия той или иной субкультуры могут выступать (в том числе и в различных сочетаниях) разнообразные факторы: общность/принадлежность (профессиональная, расовая и национально-этническая, возрастная, стратификационная, гендерная), взгляды/предпочтения (эстетические, этические, религиозные, политические, сексуальные), экономический/иерархический статус (богатство/бедность, «верхи»/«низы»), пространственно-территориальная локализация (город/деревня), а также и вовлеченность в соответствующие практики. Субкультура формируется как дополнение или альтернатива мейнстриму, доминирующей культуре – культуре, принимаемой по умолчанию, официально поддерживаемой и широко распространяемой, которая в современных условиях не может не быть массовой. В этом строгом смысле культура классическая, «высокая», элитарная, задающая ценностные идеалы и эталоны, тоже оказывается особой разновидностью субкультур, которая складывается достаточно рано, как и субкультура «дна» и преступного мира, называемая также деликвентной.
Несмотря на единичные исключения (например, хорошо исследованную карнавально-смеховую субкультуру средневековой Европы [см. 45]), развитие многочисленных и разнообразных субкультур характерно только для второй половины ХХ века, когда с ростом благосостояния у людей появляется больше свободного времени, культурные инструменты становятся более доступными, а отдельные (сравнительно небольшие) группы (особенно среди молодежи [см. 631]) начинают осознавать свою специфичность и необходимость самоидентификации. Субкультуры могут значительно различаться по степени проработанности своего мировоззрения и глубине охвата жизненного мира своих носителей – от целостного образа жизни тоталитарных сект до эпизодического исполнения социальных ролей в разнообразных тусовках, которые совершенно не обязательно исключают друг друга. В отличие от национально-культурной принадлежности вхождение в ту или иную субкультуру является результатом свободного выбора. Субкультуры не могут существовать самостоятельно, абсолютно независимо от базовой культуры, и не стремятся, как правило (в отличие от контркультуры), ее уничтожить и заменить. Нередко социокультурные идеи, отработанные в тех или иных субкультурах, воспринимаются всем обществом.
В зависимости от собственных ценностных установок и разрабатываемых концепций различные социологи и культурологи по-разному объясняют субкультуры, их роль и значение для общества – во всем спектре возможностей от рассмотрения культуры в целом как множества всех существующих субкультур до полного отрицания их значимости или объявления их болезнью или свидетельством упадка. Наиболее известны субкультуры моряков, военных, афроамериканцев, творческой богемы, геев и лесбиянок, денди, диссидентов, яппи, хиппи, битников, панков, металлистов,
