Экзистенциализм. Период становления - Петр Владимирович Рябов
Но большая часть его ранних произведений подписана не его фамилией, а разными псевдонимами – Константин Констанциус, Иоанн Климакус (был такой христианский мистик в V веке) и целый ряд других имен. Причем тут возникает сложная система. Книга написана от чьего-то имени, к ней написаны предисловие, предисловие к предисловию, вступление от издателя… Возникает такая галерея сложных зеркал, в которых отражается множество разных людей. Для чего это? Система таких двойных-тройных механизмов, когда есть книга, созданная вымышленным человеком, а к ней – предисловие другого вымышленного человека, а к тому – третье предисловие третьего вымышленного человека и эти герои переходят из книги в книгу, как-то сталкиваются, взаимодействуют друг с другом, друг друга комментируют и оценивают. Зачем это? Как говорят литературоведы, «система непрямых высказываний». И та самая пресловутая ирония… Зачем все это?
Как я уже сказал, для понимания Кьеркегора важно его замечательное умение недоговаривать. Речь идет об экзистенции, о личности, о субъективности, о том, что абсолютно единично. А слово – это всегда что-то общее, связанное с понятием. Словом нельзя передать личность, нельзя передать ничего важного. Словом можно только подвести к этому, намекнуть. Здесь мы подходим к одному из главных понятий Кьеркегора, которое чрезвычайно роднит его со столь важным и дорогим для него Сократом. Это понятие двойной рефлексии, некой провокации. Смотрите, ведь каждый из нас уже есть. Каждый из нас есть и каждый из нас абсолютно единственен, с одной стороны. С другой стороны, каждый из нас еще должен это понять. А как это понять? Через рефлексию, через выбор. То есть, пока мы есть, мы как бы живем как овощи, как растения, как животные, как дети. Как толпа. Мы растворены. Мы есть, но мы не знаем, что мы есть! И мы не знаем, кто мы такие. Мы не выполнили завет «познай себя», «будь собой». Вот это – первичная рефлексия, когда я просто что-то делаю, и все. Потом есть такой момент, что я осознаю, что я это делаю. Наступает осознание. И, наконец, я осознаю, что я осознаю, что я это делаю. Именно я и именно это делаю! Осознание осознания. И вот это Кьеркегор называет «двойная рефлексия». Именно тут, в этом возвратном движении сознания, пробуждается экзистенция. Человек не просто есть, а он понимает, кто он есть. Это невозможно без рефлексии, невозможно без выбора.
Тут наиболее уместный пример – это сон и пробуждение. Пример, очень характерный для многих философских и религиозно-мистических традиций. Помните, Будда – значит «Пробужденный» на санскрите? А Гераклит говорит: большинство людей спит наяву.
У Кьеркегора есть образ (забегу вперед – я его очень люблю). Он сравнивает каждого человека с крестьянином, который едет на телеге, держит в руках поводья от лошади и спит, и то ли он едет на лошади, то ли лошадь его везет куда пожелает. Но он может проснуться, стряхнуть с себя спячку, повернуть лошадь направо или налево. И каждый из нас – такой крестьянин. Мы вроде как есть, но в то же время нас нет. Мы живем во сне, не осознавая и не выбирая себя. Но мы можем пробудиться. Пробуждение спящего – когда тот, кто есть, и есть единственный, осознает себя как того, кто есть, и есть единственный. Вот, что такое двойная рефлексия. Я не просто есть и я уникален, а я осознал себя, свою уникальность, я взял на себя ответственность. Тут чрезвычайно важный для всякого экзистенциалиста момент рефлексии и выбора. И вот тут как раз важен Сократ. Ведь что есть Сократ, как не все это? Побуждение человека стать собой, осознать себя, начать деятельность, очень мучительную, очень болезненную, выхода из строя, выхода из толпы, из вот этого растительного блаженного доличностного существования. Ведь очень многие так и могут всю жизнь продремать на этой кобыле, на этой телеге, едущей невесть к какому обрыву, от спячки так никогда и не перейти к бодрствованию, от первичной рефлексии не перейти ко вторичной. Не сделать выбор. Не узнать себя в мире.
Вот это все очень важно – выбор, рефлексия, осознание себя в качестве себя. А как это сделать? А сделать это можно, только спровоцировав читателя. На мысль, на поступок, на стыд, на самоосознание и самоопределение. На «отделение» себя от себя.
Тут, конечно, сразу вспоминаются не только Сократ, но и Платон. Я в свое время много читал и писал о нем. Почему Платон никогда не говорит от первого лица в своих диалогах? Потому что главный герой диалогов Платона – это не Сократ даже, а читатель. Задача диалогов Платона, как и диалогов Сократа, спровоцировать человека на некую реакцию. Платон сталкивает в своих диалогах не позиции, а живых и уникальных людей, чтобы не только показать читателю многомерность и бездонность истины, но и попытаться высечь у читателя искру самоопределения. Он показывает читателю-зрителю: «Смотрите, вот вам Алкивиад! Вот Продик! Вот Критон! Вот Гиппий! Вот вам Горгий! А где же, с кем же вы?» И то же самое делает Кьеркегор, абсолютно то же самое. Его несравненное оружие – система непрямых высказываний. Их цель – спровоцировать читателя, войти в его мир. Сталкиваются не просто какие-то «позиции», какой-то «А» с каким-то «Б», а живые узнаваемые люди, со своими страстями, интересами, характерной речью. Поэтому очень важно понять, для чего Кьеркегор использует все это. Литературные художественные формы, афоризмы, дневниковость, непрямые высказывания, псевдонимы, сложные системы зеркал. Это совершенно все то же самое, что и платоновско-сократовский диалог. Его цель – пробудить человека от спячки, заставить вступить в диалог не только речью и мыслью, но и самой жизнью, намекнуть на невыразимое, подтолкнуть человеческую субъективность, столкнуть не позиции, а живых людей. Поэтому он продуманно использует такую систему образов, такую систему построения своих произведений.
И еще одна очень важная черта. Ее мы отчасти увидим потом в Сартре. Это странная такая особенность – «скрытность-откровенность». Предельная открытость и предельная закрытость.
Вспомним «Из записок еще живущего». С одной стороны, Кьеркегор намекает на что-то, чего никто не знает. С другой – прямо указывает на это тайное. И точно так же все его произведения рассказывают об истории с Региной Ольсен, но не прямо. Это шифровки, которые можно бесконечно расшифровывать.
Когда я думаю о Кьеркегоре (а думаю я о нем почти ежедневно, признаюсь), мне такой очень странный образ приходит в голову, он мне бесконечно симпатичен,
