Экзистенциализм. Период становления - Петр Владимирович Рябов
Христианин Кьеркегор и критик христианства Ницше приходят с разных сторон к одному и тому же, к тому, что Ницше назвал фактом «смерти Бога», то есть к глубочайшему кризису оснований христианства в современной им и нам Европе.
Я уже много говорил в нашу первую встречу, что религиозный экзистенциализм всегда еретичен, всегда восстает против ортодоксии. И Кьеркегор – тому яркий пример. Приведу цитату: «Христианство без подражания Христу на деле – просто мифология, поэзия. Просвещенный XIX век видит в христианстве только миф. Но ему не хватает мужества от него отказаться».
С точки зрения Кьеркегора, современные люди занимаются «игрой в христианство». Он называет этот феномен «игры в христианство» «воскресным христианством»: человек живет всю неделю, а в воскресенье вдруг вспоминает: «Ах да, я же еще и называюсь христианином! Надо бы в церковь зайти, свечку поставить». А он, Сёрен Кьеркегор, не хочет играть, он хочет быть христианином, и… отчетливо и мучительно понимает, как это невозможно. Христианство без внутренней веры, без мученичества, без подражания Христу, без сомнения, без риска, без жертвы, без страсти – это глупая пародия. И христианство, таким образом, умерло в нашем мире, говорит Кьеркегор. Потому что это сплошная имитация, «симулякр», как сказал бы Бодрийяр.
Приведу еще одну цитату: «Большинство людей полагают, что серьезное дело – получить должность. Затем внимательно следить, как скоро освободится должность более высокая, чтобы постараться ее занять, чтобы потом переехать на новую квартиру и заняться ее обживанием. Они полагают, что серьезное дело – войти в хорошее общество. К обеду у Его Превосходительства они готовятся тщательней, чем к причастию. И если вы увидите их по пути, то обнаружите столь серьезными и важными, что просто ужас. Что ж, все это я еще вполне могу понять. Но единственное, чего я понять не могу, так это того, что если все это – серьезно и важно, тогда выходит, что вечность – сплошная шутка и шалость. Ибо в вечности нет ни продвижения по службе, ни повышения в чине, нет там ни переезда на новую квартиру, ни обеда у Его Превосходительства».
И другая цитата из Кьеркегора: «Был ли апостол Павел государственным служащим? Нет. Имел ли он выгодную работу? Нет. Зарабатывал ли он большие деньги? Нет. Был ли он женат и производил ли на свет детей? Нет. Но ведь тогда выходит, что Павел не был серьезным человеком!» Комментировать это, думаю, нет необходимости. Лучше и точнее не скажешь.
В общем, понятно, что с такими взглядами, убеждениями и сомнениями Кьеркегор был обречен на столкновение с теми, кто называл себя христианами, прежде всего, с протестантским духовенством. И он все более явственно шел навстречу катастрофе. Катастрофа же состояла в том, что его никто не понимал.
Кьеркегор мечтал спровоцировать общество на какой-то взрыв. Может, в этом можно найти гордыню, а может, и нет, но больше всего он мечтал о судьбе мученика. Он считал, что в этом смысле идеален Сократ, который смог довести афинян до того, что они его судили и казнили. Потому что заставить себя убить – это заставить относиться к себе предельно серьезно, это спровоцировать людей на рефлексию и действие. Но такая участь не была ему самому дана.
Все дело осложнялось еще и тем, что глава протестантской церкви Дании, епископ Мюнстер, был близким и давним другом семьи Кьеркегора. Он был духовником его отца, нянчил самого Сёрена. И лично к нему Кьеркегор относился достаточно неплохо. Но, конечно же, он видел в нем воплощение всего того плохого, что он видел в современном христианстве. И когда в 1854 году епископ умер, терпение Кьеркегора лопнуло. Потому что назначенный на его место епископ Мартенсен выступил со слащавой статьей и проповедью, где назвал покойного епископа Мюнстера не больше не меньше как «свидетелем истины». А ведь, как вы помните, «свидетель истины» – это буквально мученик (μάρτυς, по-гречески). Тот, кто свидетельствует об истине всей своей жизнью. Кьеркегор разражается в своей газете серией статей, где резко нападает на покойного епископа и на его преемника. Первая статья так и называется: «Был ли епископ Мюнстер свидетелем истины?», где он высказывает все без всякой политкорректности по этому поводу – что такое быть христианином и почему епископ не был «свидетелем истины», а способствовал ее забвению.
Что тут началось! Никто ничего не понял, конечно. Поняли только одно, что какой-то Кьеркегор ругает уважаемого человека, да еще и покойного! Начался вопль: надо посадить его в тюрьму, в психушку, закрыть газету. Сам Сёрен был бы очень рад этому развитию событий. Он считал, что это именно то, что нужно совершить датчанам с ним и ему с датчанами, чтобы как-то встряхнуть их и пробудить от спячки. Но даже такого счастья ему не было дано: началось всеобщее улюлюканье, оплевание, истерика вокруг него. Если раньше на него смотрели как на безобидного чудака, который что-то пишет непонятное, гуляет по ночам, ходит в оперу, покинул свою невесту, да и вообще философ (а это уже диагноз для обывателя), то теперь он поднял руку на святое, ругает уважаемых людей. И этой полемикой, острым лобовым конфликтом с официальной датской протестантской церковью и всем обществом омрачен самый конец его жизни. Человек, который жил так трагически, так внутренне насыщенно воспринимал мир, был так уникален и оттого так одинок, так много размышлял и так много чувствовал! О нем можно сказать, как Расин сказал некогда о Паскале: «Он умер в 42 года от старости». Он шел по улице, упал от истощения, его отнесли в ближайший госпиталь, и там он скончался в ноябре 1855 года.
Вот такая трагическая жизнь и такая вот смерть: непонимание, одиночество, разлука с любимой, отчаяние, насмешки, травля, забвение. А через шестьдесят – семьдесят лет в Кьеркегоре увидят великого философа, предтечу экзистенциализма и диалектической теологии.
Очень важный момент – то, как писал Кьеркегор. Я уже сказал, что он был тончайший психолог, величайший писатель. Как и многие экзистенциалисты, он излагает свои мысли не только в форме трактатов, статей, но в форме афоризмов (скажем, вспомним «Афоризмы эстетика» в «Или – или»), в форме романов и повестей («Повторение», «Дневник обольстителя»). Что тут принципиально важно?
Во-первых, вот эта сократовско-платоновская диалогическая стихия. Можно четко разделить все произведения Кьеркегора на две части. Вторая группа, как правило поздняя, написана им
