Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX – XX веков - Александр Николаевич Портнов
Ясперс называет «чудом» то, что из сочетания простейших, повседневно употребляемых слов возникают предложения, обладающие совершенно уникальными значениями, выражающие абсолютно новые мысли и чувства. Все, что получило обозначение в языке, уже не есть «вещь или нечто», но превращается в «акт духа», «внутреннее действие», в «трансцендентное», а сам язык становится «неразложимым чувственно-духовным феноменом»[417].
Характеризуя далее соотношение сознания, мышления и языка, Ясперс исходит из следующих положений.
1. Мышление требует чувственных опорных пунктов. Важнейшей из таких чувственных опор выступает язык. В этом смысле языком является, по Ясперсу, все, что «означает», все, в чем «подразумевается нечто иное». Здесь Ясперс приводит пример, довольно необычный для философа, но вполне понятный, если учесть его медицинское образование.
«Когда я провожу вскрытие, – пишет он, – это действие похоже на употребление языка: каждый разрез, если его произвести осмысленно и точно и в правильной последовательности, представляет собой говорение без слов, речемыслительную интенцию, которая выражается в деятельности»[418].
В этом отношении, подчеркивает он, конструктивный рисунок, например, представляет собой тоже язык, где соотношение линий способно передавать понятийные отношения. Так, анатомические и морфологические результаты вообще невозможно выразить сколько-нибудь ясно без изображений.
Тем не менее, подчеркивает Ясперс, язык слов в таких и подобных ему случаях обогащается, но не отменяется, т.к. и изображения должны вводиться с помощью слов, кроме того, «слова» требуются для интерпретации тех случаев, когда изображения недостаточны для понимания.
2. Мышление есть сообщение. Мы не понимаем до тех пор, пока не выскажем понятое по крайней мере самому себе.
3. Узость сознания требует чувственных пунктов опоры, где бы оно могло концентрироваться. Сознание, по Ясперсу, ограничено в своем объеме, поэтому каждый акт сознания нуждается в развертывании, только тогда он может стать ясным.
«Существуют, – пишет Ясперс, – темные акты сознания, обладающие бесконечной глубиной, но не доходящие до уровня знания, выражаемого без остатка в суждениях»[419].
Соответственно «мышление без слов» вполне возможно. По Ясперсу, которому в данном случае невозможно отказать в глубине проникновения в предмет, «бессловесное мышление» допустимо в трех случаях.
1. Как граница между мыслью и не мыслью; все, что совершенно не поддается языковому выражению, не выражается ни в каких языковых формах (в указанном выше смысле), мыслью не является.
2. Тогда, когда мысль только зарождается. Всякое понимание, схватывание, усмотрение толкают нас к выражению, хотя сами они могут происходить и без участия языка.
3. Высшие ступени понимания или, как выражается Ясперс, «экстаз откровенности» (Ekstase der Offenbarung) уже не требуют языка:
«говорение отпадает, так как оно несовместимо с глубиной созвучия с Бытием»[420].
Подведем итог. Диалогично ли сознание в трактовке Ясперса? Нам думается, что ответ должен быть таков: ранний Ясперс ставит и решает проблемы диалогизма в экзистенциально-личностном плане. Диалогизм сознания означает у него не перенесенный внутрь диалог с миром, а некоторое экзистенциальное conditio sine qua non бытия. Поэтому-то, пишет Ясперс, на вопросы «Почему есть коммуникация? Почему я не один?» невозможно дать небанальный ответ[421]. «Подлинная коммуникация», которая, как мы помним, «эмпирически не существует», но анализируется только средствами философии, это характеристика не сознания, а подлинного бытия (Sein). Фактически здесь Ясперс стоит перед необходимостью сделать следующий шаг, вполне логически вытекающий из идеи экзистенциальной коммуникации, и исследовать не только условия и уровни коммуникативности и диалогизма в их специфическо-экзистенциальном понимании, но и распространить диалогический подход на сознание, мышление и язык. Поэтому для Ясперса такое большое значение приобретает понимание-встреча с произведениями искусства, когда работа сознания, понимающего глубинный общечеловеческий смысл, заложенный в картине, романе, стихотворении, принципиально не поддается передаче в вербализованной, рациональной форме.
Поздний же Ясперс, говоря о коммуникации и диалогизме, имеет в виду уже нечто достаточно далекое от межличностной экзистенциальной коммуникации, а именно – диалог культур. Здесь, по нашему мнению, тоже могла бы идти речь об особой организации семиотических средств, обслуживающих такого рода общение, о преодолении непонимания, даже отторжения этих средств как абсолютно чуждых и «бессмысленных». В этом случае должно быть ясно понято то обстоятельство, что коммуникация между нациями, культурами, общественными системами, если она мыслится как подлинный диалог, должна осуществляться преимущественно на рационально-понятийном уровне работы сознания. Похоже, что Ясперс так и не осознал, что в разные периоды творчества «диалогизм» и «коммуникация» понимались им в двух разных смыслах. Нам представляется, что принцип диалогизма был сформулирован Ясперсом очень абстрактно и не получил у него должной конкретизации. Тем не менее думается, что сама идея соотнесения уровней организации сознания с уровнями построения коммуникации, будучи дополнена (чего нет у Ясперса) более дифференцированным анализом самого сознания и его знаковых средств, обладает значительным эвристическим потенциалом как в философском и психологическом, так и в культурологическом плане.
§ 2. М. Бубер и С.Л. Франк: «Я» и «Ты» – реальность диалога или метафора метаязыка описания работы сознания?
Один из наиболее интересных вариантов развития принципа диалогизма мы находим в работах М. Бубера. Философский метод Бубера, по нашему мнению, не умещается в рамки традиционных классификаций, как, впрочем, и метод Хайдеггера, Ясперса и многих других. Относить его к представителям философской антропологии на основании того, что он
«наиболее полно и всесторонне разработал важнейшую категорию антропологического мышления – категорию „другого бытия“»[422],
вполне допустимо. Но при этом нельзя не видеть, что применительно к работам Бубера речь должна идти все же в первую очередь о бытии. Поэтому имеет смысл говорить об экзистенциалистской антропологии Бубера.
Центральным моментом концепции Бубера является «отношение к бытию» (Beziehung). То, что Бубер обозначает этим словом, не есть предметно-практическое или рационально-познавательное отношение человека к миру, Beziehung – это прежде всего встреча человека с самим собой через встречу с иным человеческим бытием. «Основополагающим фактом человеческой экзистенции» является, по Буберу, состояние «человек с человеком».
«Человеческий мир, – пишет Бубер, – в первую очередь характеризуется, собственно, тем, что здесь между существом и существом происходит что-то такое, что нельзя отыскать в природе. <...> Это „что-то“ коренится в том, что одно существо, отличающееся от другого конкретного существа, имеет в виду другое существо для того, чтобы общаться с ним в сфере, общей для них, но вместе с тем выходящей за пределы их собственных областей. Эту сферу, полагаемую существованием человека и понятийно еще не постигнутую, я называю сферой „между“. Она является
