Tertium Organum: ключ к загадкам мира, изд. 2-е - Петр Демьянович Успенский
Таким образом пространство и время, определяющие всё то, что мы познаём чувственным путём, сами по себе только формы нашего восприятия, категории нашего рассудка, призма, через которую мы смотрим на мир — или, иначе говоря, пространство и время не представляют собой свойств мира, а только свойства нашего познания мира при помощи органов чувств. Следовательно, мир, пока мы не познаем его, не имеет протяжения в пространстве и бытия во времени. Это свойства, которые мы придаём ему.
Представления пространства и времени возникают в нашем уме при соприкосновении его с внешним миром, через посредство органов чувств, а не существуют во внешнем мире помимо нашего соприкосновения с ним.
Пространство и время — это категории рассудка, то есть свойства, приписываемые нами внешнему миру. Это только вехи, знаки, поставленные нами самими, так как без них мы не можем представить себе внешнего мира. Это графики [(т. е. условные построения)], в которых мы рисуем себе мир. Проектируя вне себя причины наших ощущений, мы мысленно (и только мысленно) конструируем эти причины в пространстве — и представляем себе непрерывную действительность в виде ряда следующих один за другим временных моментов. Нам это необходимо, потому что не имея известного протяжения в пространстве, не занимая известной части пространства и не существуя известное время вещь для нас совсем не существует. То есть вещь без идеи пространства, не вложенная в пространство, не взятая в категории пространства, ничем не будет отличаться от другой вещи, будет занимать одно с ней место, будет сливаться с ней; а без идеи времени, то есть не вложенные во время, не взятые так или иначе с точки зрения прежде, теперь и после, все явления будут для нас происходить как бы сразу, смешиваясь одно с другим, и наш слабый интеллект не будет в состоянии разбираться в бесконечном разнообразии одного момента.
Поэтому наше сознание выделяет из хаоса впечатлений отдельные группы, и мы строим в пространстве и во времени представления о предметах, соответствующих этим группам впечатлений.
Нам необходимо как-нибудь разделять вещи, и мы разделяем их по категориям пространства и времени.
Но мы должны помнить, что эти разделения существуют только в нас, в нашем познании вещей, а не в самих вещах, что настоящего отношения вещей друг к другу мы не знаем и настоящих вещей не знаем, знаем только фантомы, призраки вещей — и не знаем, какие отношения существуют между вещами в действительности. В то же время мы совершенно определённо знаем, что наше разделение вещей по времени и пространству совершенно не соответствует разделению вещей в себе, независимо от нашего восприятия их, и совершенно определённо знаем, что если между вещами в себе существует какое-нибудь разделение, то это ни в каком случае не есть разделение по времени и пространству, потому что последнее есть свойство не вещей, а нашего познания вещей при помощи органов чувств. И мы не знаем, можно ли даже заметить те разделения, которые видим мы, то есть по пространству и времени, смотря не человеческими глазами, не с человеческой точки зрения. То есть мы не знаем, не представлял ли бы собою наш мир для иначе устроенного организма совершенно другой вид.
Мы не можем образно представлять себе вещи вне категорий пространства и времени, но мыслим мы их постоянно вне времени и пространства.
Когда мы говорим «этот стол», мы представляем себе стол во времени и в пространстве. Но когда мы говорим «предмет, сделанный из дерева», не подразумевая определённого предмета, а говоря вообще, то это относится ко всем предметам из дерева во всём мире, во все века. Человек с воображением может сказать, что мы говорим о каком-то большом предмете из дерева, который состоит из всех когда-либо и где-либо существовавших деревянных предметов, представляющих собою как бы его атомы.
Мы не особенно ясно отдаём себе в этом отчёт, но вообще во времени и в пространстве мы мыслим только представлениями; понятиями мы мыслим уже вне времени и пространства.
* * *
Кант называл свои взгляды критическим идеализмом, отличая его от догматического идеализма, представителем которого был Беркли.
Согласно догматическому идеализму, весь мир, все вещи, то есть истинные причины ощущений, не существуют иначе, как в нашем знании — т. е. они существуют постольку, поскольку мы их знаем. Весь представляемый нами мир есть только отражение нас самих.
Кантовский идеализм признаёт существование мира причин вне нас, но утверждает, что мы не можем познать этого мира путём чувственного восприятия — и что всё, что мы вообще видим, есть наше собственное создание, «продукт познающего субъекта».
Таким образом по Канту всё, что мы находим в предметах, вкладывается в них нами самими. Каков мир независимо от нас, мы не знаем. При этом наше представление о вещах не имеет ничего общего с вещами, как они есть помимо нас, сами в себе. И главное, наше незнание вещей в себе проистекает совсем не от недостаточного знания, а от того, что мы вовсе не можем познать мир правильно путём чувственного восприятия. То есть неверно говорить, что теперь мы знаем ещё мало, потом будем знать больше и, наконец, дойдём до правильного понимания мира. Это неверно потому, что наше опытное знание не есть смутное представление реального мира. Оно есть очень яркое представление совершенно нереального мира, возникающего кругом нас в момент нашего соприкосновения с миром истинных причин, до которого мы не можем добраться, потому что заблудились в нереальном «материальном» мире. Таким образом, расширение объективных знаний нисколько не приближает нас к познанию вещей в себе или истинных причин.
* * *
В «Критике чистого разума» Кант говорит:
Представляемое нами в пространстве не есть вещь сама в себе — и не есть форма вещей, принадлежащая им самим в себе. Предметы сами по себе нам неизвестны и так называемые внешние предметы суть не более,
