Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX – XX веков - Александр Николаевич Портнов
1. Та или иная трактовка сознания всегда целиком обусловлена той культурой, в рамках которой она возникла:
«Картина души есть всегда лишь картина какой-то вполне определенной души. Ни один наблюдатель не может выйти за рамки условий своего времени и своего круга, что бы он при этом ни „познавал“: каждое познание такого рода есть уже выражение собственной его души, по самому своему выбору, направлению и внутренней форме»[860].
2. Современная нам европейская культура, опирающаяся на «ясное, отвлеченное от зрения мышление», предполагает «в качестве средства дух культурного языка». Он же, в свою очередь, будучи сотворенным самой культурой «как часть и носитель ее выразительности», образует затем некий языковой космос, в пределах которого ведут свое существование абстрактные понятия, суждения, умозаключения[861].
Иными словами, трактовка сознания связана с нормами и ценностями культуры и закреплена языком. Причем это закрепление осуществляется двумя путями: через сетку значений-понятий, в которой фиксирована определенная конструктивизация деятельности, и через «дух языка». Под последним, как видно из контекста рассуждений Шпенглера, понимается следующее: в зависимости от норм и ценностей культуры вырабатываются определенные нормы языкового описания явлений; европейская культура XIX – XX веков стремится к максимально жестким дескрипциям, образцами которой выступают язык физики, химии, технические инструкции.
В целом, думается нам, сущность проблемы схвачена здесь верно. Однако и разработка проблемы сознания в рамках одной культурной традиции не гарантирует желаемого единообразия. Анализ, проделанный в главах книги, показал, как мы надеемся, что и в рамках европейской традиции возможно достаточное разнообразие подходов – как на уровне генеральных стратегий – парадигм, так и на уровне частностей. В.И. Молчанов, пытаясь классифицировать множество подходов, выделяет следующие типы:
1) сознание как отражение;
2) как творческая активность;
3) как нечто обусловленное:
а) причинно – телом или практикой,
б) функционально – телом, практикой, социальными связями и отношениями;
4) сознание как усмотрение смысла[862].
Рассматривая эту классификацию, несложно заметить следующие вещи. Все эти типы понимания недизъюнктивны. Отражение не исключает творческий момент, а творчество вполне может выступать как момент отражения. Это признает и сам В.И. Молчанов, тогда как Ортега-и-Гассет, скрытая отсылка к работе которого в цитируемом тексте вполне очевидна[863], предпочел жестко развести эти подходы. Но причинная или функциональная обусловленность сознания практикой, телом, социальными связями – чем угодно еще – не исключает ни момента отражения, ни качества креативности. Более того, все эти качества выступают как дополнительные по отношению друг к другу. Если же говорить о сознании как отражении, то несложно заметить, что возможно множество трактовок и самого «отражения», равно как трактовок обусловленности сознания социальными связями и отношениями. Все это хорошо известно, и даже как-то неудобно говорить об этом. Осмелимся утверждать, что все эти моменты функционирования сознания просто-напросто невозможны друг без друга. И не только в том, например, смысле, что сознание присутствует в социальном опыте в виде отражения, конструирования (в виде социальных экспериментов) или в виде общественных потребностей[864]. Разумеется, оно присутствует в социальном опыте в указанных отношениях, но оно же и строит этот опыт. Конституирующая функция сознания совсем не сводится к социальному экспериментированию. Она гораздо фундаментальнее: на самом деле сознание достраивает в своей апперцепции социальный и природный мир, придавая ему такую степень целостности и завершенности, которой он лишен в непосредственном созерцании, сообщая ему историческое время и пространственную протяженность, выходящие за пределы непосредственного опыта отдельной личности.
Кроме выделенных В.И. Молчановым основных типов понимания сознания можно указать еще на целый ряд трактовок. Причем не все они находятся в одной плоскости, а часто представляют собой различные уровни абстракции.
1. Сознание как смысловой фильтр. Этот подход или, скорее, парадигма предстает в различных вариантах:
а) осознается (понимается) то, что обусловлено деятельностью, практикой;
б) то, что не противоречит социальным нормам и (или) диспозициям личности;
в) осознается то, для чего в сознании имеются «образцы» (от «эйдосов» Платона до «когнитивных эталонов» наших дней) – все остальное проходит мимо сознания.
Что касается когнитивных эталонов, то с точки зрения своего психологического механизма они могут рассматриваться как преимущественно довербальные или вневербальные либо как выделенные, отмеченные, санкционированные с помощью языка (речи) или других знаковых систем.
2. Сознание как соотношение «фона» и «фигуры», целостного и расчлененного (вариант: целостного и рефлексивного), потока познания и прерывающих его актов объективации, «приостановки», «торможения».
3. Сознание как непосредственность переживания и сознание как диалог, в котором учитывается позиция «Другого» и достигается более высокая ступень понимания и осмысления.
Все это неизбежно усложняется тем или иным пониманием природы, механизмов и движущих сил «управления», «фильтрации», «торможения» и пр.
Несложно также заметить, что практически весь язык описания сознания строится на использовании метафор. Это было осознано, как мы отметили выше, Ортегой-и-Гассетом, но только в отношении отражения и креативности сознания. Стоит напомнить и о таких метафорах, как «архипелагический характер сознания» (К.Г. Юнг), «свет сознания», «сгущающееся сознание» (Ю.И. Манин), «светлая точка сознания» (вариант: «окно сознания») и т.п. Метафорический же характер носят и «семантические поля» или «пространства» сознания, «образующие» сознания. Таковы же и широко распространенные в психологии и психиатрии выражения «ясное сознание», «спутанное сознание», «смутная периферия сознания» и т.д. Не останавливаясь здесь на типах переносных значений, используемых в этом контексте (что потребовало бы отдельного лингвистического исследования), зададимся вопросом о том, возможно ли вообще неметафорическое описание сознания, его генезиса и сущности? И каким должен быть язык описания сознания?
Что касается метафорики описания сознания, то думается, что на данном этапе развития знания она полностью не устранима. Скорее наоборот, она способствует приращению смысла, позволяет выработать наглядные образы для визуализации тех смысловых моментов, которые трудно репрезентировать иным способом. Что касается методологической основы описания сознания (в вышеуказанных отношениях), то она видится нам в соединении диалектического и феноменологического методов. Поскольку мы имеем дело с очень сложным объектом, тем более связанным множеством нитей с рядом других, не менее сложных объектов и явлений, то, естественно, должны учитываться такие принципы диалектического метода, как рассмотрение всей совокупности «многоразличных отношений этой вещи к другим», изучение развития данной вещи, ее собственного движения, ее собственной жизни, выявление внутренне противоречивых тенденций и сторон, что влечет за собой рассмотрение ее как
