Ребекка Склут - Бессмертная жизнь Генриетты Лакс
«О, нет, — отвечала Мэри, переминаясь с ноги на ногу. — Нет, нет, нет… тогда невозможно было патентовать клетки». Она пояснила, что в пятидесятых годах никто и представить себе не мог, что когда-нибудь такие вещи будут возможны. По ее словам, Гай раздавал клетки бесплатно, на благо науки.
По залу прошел недовольный ропот, и напряжение росло. Одна женщина встала и сказала: «Эти клетки вылечили меня от рака. Будь у меня клетки, которые могли бы помочь кому-нибудь, как ее клетки помогли мне, я бы сказала: Бери!» Другая женщина заявила, что она по-прежнему убеждена, что Гай запатентовал клетки, и затем крикнула: «Надеюсь, в будущем это смогут исправить!» Взволнованная Дебора суетливо бегала по залу и говорила всем, что это ее мать вылечила рак и что всем следует успокоиться. Затем она попросила Мэри рассказать, как во время вскрытия та увидела покрашенные красным лаком ногти на ногах Генриетты — об этом Дебора прочла в книге Голда. Мэри так и сделала, и в зале повисла тишина.
Пока Спид с помощью жителей Станции Тернер собирала воспоминания о Генриетте, Уич писала письма одно за другим, пытаясь добиться признания вклада Генриетты и привлечь спонсоров к финансированию музея. Ее старания не прошли даром: сенат штата Мэриленд отправил ей постановление, отпечатанное на красочной бумаге: «Да будет всем известно, что сенат Мэриленда передает свои искреннейшие поздравления Генриетте Лакс». 4 июня 1997 года член палаты представителей Роберт Эрлих-младший заявил в Палате представителей США: «Уважаемый спикер, я встаю, чтобы отдать дань уважения Генриетте Лакс». Он поведал конгрессу историю Генриетты и произнес: «Миссис Лакс не получила признания как донор этих клеток». По его словам, пришло время изменить это. Именно здесь, как все полагали, на сцене должна была появиться больница Хопкинса.
Этим занималась Уич: она написала подробное письмо на трех страницах Уильяму Броди — тогдашнему президенту больницы Джона Хопкинса. В письме она называла Генриетту «невоспетой местной героиней», объясняла важность клеток HeLa и цитировала слова одного историка, назвавшего судьбу HeLa «одной из самых драматичных и важных историй в исследованиях медицинского учреждения Джона Хопкинса». Еще она написала:
[Семья] Лакс очень страдала… Эта семья, подобно многим другим сегодня, сталкивается со многими вопросами и моральными и этическими проблемами, связанными с «рождением» HeLa и смертью миссис Лакс… Вопросы эти следующие: 1) было или не было получено разрешение от донора или его семьи как на само по себе использование HeLa по всему миру, так и на массовое использование, а также на коммерческую рекламу, производство, продвижение и маркетинг клеток миссис Лакс, 2) этично или нет действовали при этом ученые, сотрудники университета, государственные чиновники и прочие лица, этичным ли было их взаимодействие с семьей… Возникают и другие социальные проблемы, ибо миссис Лакс была афроамериканкой.
Спустя месяц пришел ответ от Росса Джонса, помощника президента больницы Хопкинса. Он сказал, что «неясно, какую роль больница Хопкинса может сыграть в любом плане чествования миссис Лакс», однако он хотел бы сообщить Уич следующую информацию:
Позвольте подчеркнуть, что больница Хопкинса никогда не использовала клетки HeLa в коммерческих целях. Больница никогда не стремилась получать и не получала никаких денег от разработки, распространения или использования культур клеток HeLa. В соответствии с почти повсеместно принятой практикой того времени врачи и прочие ученые в больнице Хопкинса и в любых других учреждениях не спрашивали разрешения на использование тканей, удаленных в процессе диагностических и лечебных процедур. Опять же в соответствии с традициями академических исследований того времени данные культуры распространялись бесплатно, без какой-либо компенсации и с полным доверием между теми учеными по всему миру, которым они были нужны. Возможно, что именно готовность ученых больницы Хопкинса предоставить доступ к данным культурам — основная причина огромной пользы, полученной от их использования.
Уверен, что мы с вами знаем, насколько сильно за последние годы изменились многие стандарты в практике академической медицины. Надеюсь и верю, что возросли также чуткость и осведомленность в отношении желаний и интересов пациентов, нуждающихся в медицинской помощи, или участвующих в исследованиях. Все это является благом для академической медицины и для тех, кому мы служим.
Он также сообщил Уич, что передал ее письмо «другим сотрудникам больницы Хопкинса для обсуждения и комментариев». Вскоре небольшая группа сотрудников больницы начала неофициально встречаться, чтобы обсудить, каким образом Университет Хопкинса мог бы воздать дань уважения Генриетте и ее семье, не сообщив об этом Уич или Спид.
И тут они услышали о Кофилде.
Сэр лорд Кинан Кестер Кофилд был двоюродным братом бывшей падчерицы мужа Деборы или что-то в этом роде; в точности никто из членов семьи этого не помнит. Они также не знают, как или когда он узнал о клетках Генриетты. В их памяти осталось лишь то, что однажды Кофилд позвонил Деборе, представился адвокатом и заявил, что ей необходимо защитить себя и свою мать, оформив авторские права на имя Генриетты Лакс. Еще он сказал, что, по его убеждению, больница Хопкинса виновна в профессиональной небрежности с медицинской точки зрения, и пришло время подать в суд, чтобы получить часть, причитавшуюся семье Лакс, со всех денег, заработанных на клетках Генриетты с начала 1950-х годов. Процент с этой доли Кофилд собирался взять в уплату своих услуг. Он не требовал никаких денег авансом и утверждал, что, если судебный процесс не будет выигран, то Лаксам не придется ему платить.
Дебора никогда прежде не слыхала о необходимости авторских прав на что-либо. Однако в семье всегда считали, что им следует поговорить о клетках Генриетты с адвокатом, а Кофилд производил впечатление человека, услуги которого они могли себе позволить. Братья Деборы увлеклись этой идеей, и вскоре Дебора представила Кофилда Спид и Уич как своего семейного адвоката.
Кофилд начал проводить целые дни в больнице Хопкинса, роясь в ее архивах и делая заметки. Из всех людей, кто за все эти годы приходил к Лаксам поговорить о клетках, он был первым, кто рассказал членам семьи что-то конкретное о том, что произошло с Генриеттой в больнице Хопкинса. Насколько помнят Лаксы, его находки подтвердили их худшие опасения. Он поведал им, что один из лечащих врачей Генриетты не имел медицинской лицензии, а другой — был исключен из Американской медицинской ассоциации. В довершение Кофилд заявил, что врачи неверно диагностировали рак Генриетты и тем самым, возможно, убили ее чрезмерной дозой радиационного облучения.
Кофилд сообщил Деборе, что ему необходимо прочесть медицинские записи ее матери, дабы расследовать, как врачи ее лечили, а также чтобы получить документальное подтверждение всякой возможной профессиональной небрежности с их стороны. Поскольку запрашивать медицинские записи могли только члены семьи Генриетты, Дебора согласилась пойти с Кофилдом в больницу Хопкинса, где заполнила необходимую форму. Однако в тот день сломался копировальный аппарат, поэтому женщина-администратор предложила Деборе и Кофилду вернуться попозже, когда аппарат починят.
Когда Кофилд вернулся в одиночку, сотрудники больницы отказались выдать ему записи, поскольку он не являлся ни врачом, ни членом семьи Генриетты. Когда Кофилд заявил, что он — «сэр доктор лорд Кинан Кестер Кофилд», сотрудники больницы Хопкинса, ведавшие медицинскими записями, связались с Ричардом Кидвеллом — одним из адвокатов больницы. У Кидвелла возникли подозрения, как только он узнал, что некто, именовавший себя «сэр доктор лорд», вынюхивает что-то в больнице Хопкинса, и он быстро навел необходимые справки.
Кинан Кестер Кофилд вообще не был ни доктором, ни адвокатом. На самом деле, он отсидел несколько лет в разных тюрьмах за мошенничество (преимущественно за фальсификацию чеков), а во время отбывания срока посещал юридические курсы и возбуждал «несерьезные» — по словам одного судьи — судебные иски. Кофилд обвинял охранников и чиновников штата, имеющих отношение к тюрьмам, где он сидел, а сам он был обвинен в том, что звонил из тюрьмы губернатору Алабамы и угрожал убить его. Кофилд обвинял рестораны McDonalds и Burger King в том, что они отравили его организм, используя для жарки свиной жир. Также он грозился возбудить иски об отравлении пищи в отношении нескольких других ресторанов, включая ресторан «Четыре сезона» в Нью-Йорке, и это при том, что в это время он находился в тюрьме и не мог питаться ни в каких ресторанах. Он подал иск на The Coca-Cola Company, заявив, что купленная им бутылка содовой была полна матового стекла, хотя в тюрьме, где он тогда пребывал, предлагались только алюминиевые банки. Он также был осужден за мошенничество: он опубликовал собственный некролог, а затем подал иск на опубликовавшую этот некролог газету за клевету, потребовав возмещения ущерба в размере 100 миллионов долларов. Кофилд заявил ФБР, что подал как минимум 150 аналогичных судебных исков.
