Ирениус Эйбл-Эйбесфельдт - Зачарованные острова Галапагосы

При моем появлении оба пингвина поднялись, но быстро успокоились и легли рядышком на брюхо. Через несколько минут они принялись прихорашивать друг друга, хотя я стоял менее чем в трех метрах от них. Тонкими клювами они причесывали «очки», нежно касаясь каждого перышка в отдельности.

Затем пингвины снялись с места и доковыляли до края скалы. Там они постояли в нерешительности, как если бы каждый предоставлял другому первым войти в воду. Казалось даже, что купание их вовсе не прельщает. Быть может, они инстинктивно чувствовали, что вода таит в себе опасности для них? Антарктические пингвины, собираясь на берегу стаями, обычно толкают друг друга до тех пор, пока один из них не падает в воду. Если он не становится тут же жертвой морского леопарда или акулы, все остальные немедленно погружаются в море.

Наконец оба моих галапагосских знакомца прыгнули ногами вперед в воду и поплыли. Ударяя плавниками, этими видоизмененными крыльями, они чуть ли не летели над водой, держа ноги вытянутыми назад.

Я осмотрел местность вокруг в поисках гнезда и нашел его спрятанным глубоко в расселине скалы. Вряд ли бы мне удалось его обнаружить, если бы не пятна гуано, белевшие вблизи неприметного гнезда. Углубление, выложенное лишь несколькими камушками, скрывалось под самым навесом лавы толщиной два метра чуть выше верхней точки, достигаемой высоким приливом. Птицы наверняка выбрали самое прохладное место на острове. К сожалению, я перегрелся на солнце, очень устал и решил поэтому идти к лодке, но тем не менее был очень доволен, что мне все же довелось познакомиться с миниатюрными галапагосскими пингвинами.

На «Ксарифе» выбирали якорь. Мы покидали Академическую бухту острова Индефатагебль. Прощаясь с нами, немецкий поселенец Карл Ангермайер между прочим сказал, что один здешний эквадорец держит на забаву детям маленького пингвина. Мы знали, как редко встречаются эти птицы, как они страдают от неправильного обращения, и решили попытаться помочь пленнику.

Пенни — так звали пингвина — мы нашли в погребе для картофеля. Он встретил нас короткими хриплыми криками и тут же бросился навстречу через кучу картофеля, насколько позволяла веревка, которой он был привязан за ногу к столбу. Бедный малыш с первой минуты полюбился нам, и после длительных переговоров мы купили его за пять долларов. Только выйдя на свет, мы заметили, какой у пингвина жалкий вид. Он чуть ли не умирал от голода, перья на брюхе слиплись от грязи и утратили водонепроницаемость. Отпусти мы его на волю, как предполагали вначале, он бы, скорее всего, быстро погиб. Так он попал на борт «Ксарифы», где делал все, чтобы время для нас не текло слишком медленно.

Абсолютно не тяготившийся неволей, Пенни обладал превосходным аппетитом, и, поскольку на меня возложили заботы о его питании, я с утра до вечера был занят тем, что ловил рыб. Пенни в один присест поглощал штук десять рыбок величиной в ладонь, а ел он три раза в день — утром, днем и вечером. Он бегал свободно по палубе и ко всем относился дружелюбно, его общительность порой становилась даже обременительной. Когда я сидел в лаборатории, он непременно карабкался мне на колени и кряхтя лез наверх и болтал ногами до тех пор, пока не оказывался рядом с пишущей машинкой.

Тогда он мигом успокаивался и, довольный, смотрел на меня, сонно мигая, но мир длился недолго, на столе вскоре появлялось большое белое пятно, и Пенни с позором изгонялся. На него, однако, было невозможно долго сердиться и, уж конечно, ни у кого не хватало духа запереть его. Чтобы все же как-то защититься от Пенни, хотя бы на время, мы городили вокруг наших столов непреодолимые для него баррикады. «Доктор Шеер сегодня сам по доброй воле сел в клетку и не намерен выходить из нее, пока поблизости находится Пенни», — писал я в те дни жене. Вскоре каждый из нас имел свою небольшую клетку и работал лишь в ней. Пенни оказался хозяином на борту! Нашу судовую кошку он приструнил в первый же день. Увидев ее, он вытянул шею, расправил крылышки и с громким трубным криком ринулся в атаку. Кошка моментально ретировалась и с тех пор по-настоящему боялась Пенни.

А что выделывал Пенни, когда в первый раз увидел себя в зеркале! Явно удивленный, он посмотрел на свое изображение сначала одним, потом другим глазом, подошел поближе и попытался ощупать его клювом, а когда это не удалось, выпрямился во весь рост, поднял клюв к небу, громко закричал и начал медленно и важно хлопать своими крылышками. Он, безусловно, хотел произвести хорошее впечатление на незнакомца. Но когда тот ответил тем же, наш Пенни не выдержал. Он бросился на своего двойника и, не вмешайся мы вовремя, наверняка разбил бы зеркало.

После нескольких недель, проведенных на борту, Пенни снова стал жирным, как и подобает пингвину, оперение его засияло чистотой. Он любил купаться. В бурную погоду он с удовольствием плавал в соленой воде, собиравшейся в стоках по бокам палубы. С каждым днем он проявлял все больше прыти и однажды, когда мы бросили якорь у острова Кокос, прыгнул за борт. Он долго с наслаждением плескался в воде, поворачивался то на правый, то на левый бок, тер себе крыльями брюхо. За это время мы успели спустить на воду лодку.

Накупавшись вдоволь, Пенни принялся ловить рыбу. Даже наевшись, он продолжал лов, но, поймав, не заглатывал добычу, а тут же отпускал ее на волю. Но стоило Пенни заметить, что мы следуем за ним, как он поплыл в другую сторону, а когда мы принялись его догонять, пустился наутек. Он, несомненно, боялся лодки. Я нырнул в воду, полагая, что он не испугается человека, из рук которого принимал пищу. Однако маленький пингвин проявлял панический страх перед плывущим за ним человеком, а так как двигался он быстро и ловко, мы скрепя сердце решили отказаться от преследования.

Спустя час после нашего возвращения один из матросов крикнул, что Пенни сидит неподалеку на утесе. Мы подплыли к скалам, соблюдая величайшие предосторожности. Я сошел на берег и стал медленно приближаться к птице, что, впрочем, оказалось совершенно излишним. Здесь, на суше, пингвин не боялся человека, он приветствовал меня, я бы сказал, дружески и безропотно разрешил поднять его и отнести на яхту. То же самое повторилось спустя некоторое время. Снова мы последовали за Пенни в воду, но он не узнавал даже меня и выказывал все признаки страха. На берегу же он моментально проникался прежним доверием к нам. Я объясняю это странное поведение тем, что пингвину только в море угрожают опасности, в частности акулы. Поэтому он инстинктивно боится всего, что движется за ним по воде, и не узнает даже человека, который его кормит. Однако на суше, где у пингвина нет врагов, он ничего не опасается.