Вадим Каргалов - Полководцы XVII в
Следует добавить, что атаковала авангард Шеина крымская конница ханского сына Нуреддина-калги, но была отбита артиллерийским и ружейным огнем и повернула на «разряд» Шереметева, в котором находились в основном дворяне и «дети боярские», не отличавшиеся стойкостью в бою. Только прибывшая на помощь русская пехота заставила султана-калгу отступить. Сражения в степях показали, что солдатские полки и артиллерия вообще являются главной боевой силой русской армии, и в дальнейшем воеводы часто ставили дворянскую конницу внутри обоза, под надежным прикрытием пехотных полков и «наряда».
Но продолжим рассказ де ла Невиля:
«Небольшой отряд татар с султаном-калгой приблизился для рекогносцировки, желая узнать силу и недостатки войска; он захватил нескольких пленных, от которых и выведал все, что необходимо было узнать. Пленных отвезли к хану, который в трех милях оттуда стоял лагерем на Каланчаке, небольшой речке в двух милях от Перекопа, берущей начало в степях и впадающей в Азовское или Черное море (так в оригинале).
Едва только услышал хан, что московитяне идут на Крым, он явился из Буджака с 4000 конницы для защиты своих владений. На Каланчак он пришел только за два дня до московитян, перешедши Днепр под Аслан-Керменем, городом, лежащим на этой реке и принадлежащим туркам.
16 мая армия московитян двинулась и перешла к Зеленой долине, в одной миле от Черной долины. Здесь хан встретил московитян со всеми своими силами, которые он успел собрать и которые простирались до 30000-40000 конницы, двигавшейся во множестве небольших отрядов. Московитяне незаметно были окружены татарами и принуждены остановиться.
Оба воинства наблюдали друг за другом. Пехота и артиллерия так хорошо защитили свой лагерь, что татары не могли в него ворваться. Конница же не была защищена палисадом, что и побудило три или четыре отряда татар, в 1000 лошадей каждый, напасть на нее. Но татары принуждены были отступить в беспорядке, так как большую помощь оказал коннице обоз, из-за которого московитяне поражали татар из пушек и ружей; они положили на месте 300 или 400 неприятелей.
В то же время султан Нерадин напал со своим отрядом на казаков, бывших под начальством Емельяна Украинцева, думного дьяка. Он, очень плохо зная военное дело, не устоял против татар. Если бы боярин Долгорукий не выдвинулся со своим отрядом, казаки были бы решительно разбиты.
На Шереметева напал в то же время другой отряд татар, который и пробился было до обоза, но он сам сумел защититься лучше Емельяна и принудил татар к отступлению, выказав здесь отличную храбрость, так как он человек с великими достоинствами.
Когда таким образом татары были отбиты, армия двинулась вперед с целью достигнуть местности, в которой можно было бы получить воду.
На другой день (17 мая) они двинулись к Каланчаку, и все разделенное до сих пор войско соединилось в один отряд, имевший более 200000, которые составили каре; обоз же был прикрыт артиллериею и пехотою, которая несла на плечах палисады для того, чтобы быть более подготовленною к устройству, в случае нужды, ретраншемента.
Татары явились было опять, но осмотревши армию со всех сторон и видя, что конница, которую они полагали найти отделенною, присоединена к обозу, они удалились, чтобы позаботиться о защите Перекопа.
В тот день московитяне стали на Каланчаке и на другой день (18 мая) перешли вброд эту реку. Не встретив здесь татар, они ободрились, и некоторые из них, оставя обоз, взошли на холм, с вершины которого Перекоп казался им объятый дымом и пламенем, так как татары сами зажгли предместье города Ор, боясь, что московляне завладеют им.
20 мая войско двинулось далее, по направлению к Перекопу, и остановилось на расстоянии пушечного выстрела, имея вправо Черное море, налево же степи. Татары не стреляли в московлян из города, так как за большим расстоянием не могли причинить им вреда, но беспрестанно палили с башни, стоявшей на берегу Черного моря.
Когда московляне подошли к Перекопу, было 10 или 11 часов утра и все надеялись, что ночью будет предпринят штурм на Перекоп или его валы, но вечером, когда офицеры ожидали приказаний, все изумлены были, услышав, что на другой день положено отступать.
Отступление московитян было столько неожиданным, что надобно подробно рассказать о причинах его»,
— заключает де ла Невиль и называет прежде всего хитрость крымского хана, который завязал мирные переговоры, «прекрасно понимая, что такому огромному войску невозможно долго оставаться без фуража и воды». Хан нарочно тянул время, и князь Голицын, «находя невозможным стоять дальше лагерем песчаной, безводной степи, решился отступать».
Думается, де ла Невиль несколько упрощенно представил причины отступления русской армии от Перекопа. Попытки хана завязать переговоры действительно имели место, но были решительно отклонены: «Тот мир нам, великим государям, непотребен и неприбылен и с нашими великих государей нашего царского величества союзники, с посторонними христианскими великими государи, мирным договорам противен!» Более того, русские войска сразу «начали под Перекоп шанцами приступати», готовясь к штурму.
Что же произошло в действительности?
Рекогносцировка перекопских укреплений показала, что русской армии противостоит мощная крепость, которую невозможно взять с ходу, без «стенобитного наряда» и крупномасштабных осадных работ. Но осадных орудий в русской армии не было, а чтобы подойти траншеями ближе к Перекопу, поставить батареи, защитить их шанцами и турами и, наконец, засыпать ров тридцатиметровой глубины, потребовались бы многие недели — и это под палящим южным солнцем, при недостатке пресной воды, корма для лошадей, хлеба и других продуктов, при полном отсутствии на месте строительных материалов, особенно дерева. Приближалось лето с иссушающим зноем, пыльными бурями, засухами. Кроме того, даже успешный штурм Перекопа не означал выигрыш войны. За перекопским рвом тянулись сухие степи северного и центрального Крыма, вторгаться в которые уставшей армии без запасов продовольствия было безрассудно. Возможно, эта бесперспективность дальнейших военных действий и сыграла решающую роль.
Ночью собрался военный совет. На вопрос главнокомандующего о «способе» дальнейших действий воеводы единодушно ответили: «Служить и кровь свою пролить готовы, только от безводья и безхлебья изнужились, промышлять под Перекопом нельзя, и отступить бы прочь!»
Нелегко, видимо, далось Голицыну решение об отступлении. Вторичная военная неудача угрожала правителю политическим крахом. Положение царевны Софьи было неустойчивым, приближалось совершеннолетие царя Петра, у которого обнаруживалось все больше сторонников. Но промедление грозило гибелью армии, и князь Голицын решился…
Татары опять подожгли степь, и русские полки отходили в густом дыму, почти не видя соседей. Их прикрывал сильный арьергард, которым командовал генерал Патрик Гордон. Воеводы опасались, что крымский хан попытается отрезать армию от русских пограничных крепостей, и готовились к отчаянному прорыву. Но хан не решился вывести главные силы своей быстрой конницы за Перекоп. Лишь отдельные небольшие отряды в течение недели, следуя за русской армией, «наезжали» на пехотные полки арьергарда и быстро отбегали, встреченные огнем пушек и ружей. Они, скорее, провожали «гостей», чем пытались их уничтожить. Потом отстали и татарские разъезды.
«После этого русское войско шло три недели до Самары, где, оставив тяжелый обоз свой, перешло реку и через шесть дней достигло реки Мерло», — повествует де ла Невиль. Поход был окончен, и 29 июня князь Голицын распустил по домам своих «ратных людей». «Только боярин Волынский, воевода новобогородицкий, оставлен был на Самаре с 5 или 6 тысячами человек».
«Пограничные воеводы» считали, что приободрившийся крымский хан может совершить поход на «украины», и готовили свои города к обороне. Но ни летом, ни осенью 1689 года хан не отпустил в набеги свои летучие отряды. Воспоминания о грозном русском войске, только что стоявшем у самого порога Крыма, удерживали татар за Перекопом…
В Москве тем временем произошел государственный переворот, в результате которого власть перешла к молодому царю Петру. Как сложится дальнейшая судьба A. С. Шеина и Б. П. Шереметева, возвышенных и обласканных смещенной правительницей? То, что молодой Петр крайне враждебно относился к окружению царевны Софьи, было известно, и это достаточно наглядно проявилось как раз во время торжественной встречи военачальников Второго Крымского похода.
19 июля царевна Софья сама вышла к Серпуховским воротам, чтобы встретить «животворящий крест» и иконы, бывшие в полках во время похода. За крестом и иконами, сопровождаемые духовенством Донского монастыря, шли воеводы В. В. Голицын, А. С. Шеин, B. Д. Долгоруков, В. М. Дмитриев-Мамонов. Царевна «жаловала» воевод «к руке» и спрашивала их о здоровье, публично демонстрируя свое благорасположение, а потом рядом с избранными воеводами прошла в Кремль, где процессию встретил царь Иван, а перед Успенским собором — патриарх. После молебна царевна и царь Иван снова «жаловали» воевод «к руке», произносилась приветственная речь, все было пышно и торжественно.
